— «Нетти, — говорю я жене, — продолжал Эзрин собеседник. — Ты должна своими глазами увидеть ресторан Скарлатти. Не ругай Балтимор, пока не увидишь этот ресторан». И вот мы приезжаем, и на месте нет даже вывески. Вы назвали его «Тоска по дому». Что за название? А оформление! Теперь все это похоже на… огромную придорожную забегаловку.
Он был прав. Коди с ним согласился. На полках по стенам зала красовались стеклянные банки с домашними солениями, кухня была открыта для всеобщего обозрения, там топтались неряшливо одетые повара, готовили свои любимые кушанья (популярные закуски, диетические и национальные блюда — все, что приходило им в голову)… С тех пор как Эзре достался в наследство этот ресторан (заметьте, от женщины), он систематически разрушал его. Теперь он иной раз предлагал в вечернем меню одно-единственное блюдо и сам подавал его к столу. В другие дни выбор бывал пошире — четыре-пять названий, написанных мелом на черной доске. Но и тогда вам могли подать совсем не то, что заказано. «Копченый окорок», — попросите вы, а вам несут рагу из окры. «Вы сильно кашляете, — скажет Эзра, — это блюдо вам гораздо полезнее». Но даже если он и прав, разве так должен работать ресторан? Когда заказываешь окорок, должен быть подан окорок. А так и дома поесть можно. «Через год ты окончательно разоришься», — пророчил ему Коди. И вот теперь Эзра действительно почти что разорился: исчезло большинство его завсегдатаев. Правда, некоторые продолжали посещать ресторан, появились даже новые клиенты. Сюда стали заходить одинокие пожилые люди, которые ужинали каждый вечер за постоянными столиками в этом похожем на сарай зале с дощатым полом. Они могли себе это позволить, потому что цены в меню не были обозначены, клиенты расплачивались прямо с официантами по счетам. И могли в случае чего рассчитывать на скидку. (Разве это законно?) Эзру беспокоило, где питаются эти старые люди по воскресеньям, когда ресторан закрыт. С другой стороны, Коди тревожило состояние бухгалтерских книг Эзры, но он не выражал желания ознакомиться с ними. Был уверен, что обнаружит там страшные ошибки, огромные долги. Лучше не знать, не вмешиваться.
— Действительно, у нас произошли кое-какие изменения, — сказал Эзра бывшему клиенту. — Но если вы попробуете нашу еду, то убедитесь, что это прекрасный ресторан. Сегодня в нашем меню всего одно блюдо — тушеное мясо.
— Тушеное мясо!
— Это необыкновенное блюдо — оно успокаивает.
— Тушеное мясо я могу съесть и дома. — Мужчина нахлобучил фетровую шляпу и, резко повернувшись, направился к выходу.
— Ну что ж, — сказал Эзра, — всем не угодишь.
Они прошли в дальний угол зала; на столе, который Эзра обычно отводил для семейных обедов, стояла табличка «Столик заказан». Дженни и матери еще не было. Дженни, приехавшая послеполуденным поездом, попросила мать помочь ей выбрать в магазине свадебное платье. И Эзра был обеспокоен тем, что они опоздают.
— Обед назначен на половину седьмого, — сказал он. — Что же они так долго копаются?
— Ничего страшного, ведь на обед будет всего лишь тушеное мясо.
— Это не «всего лишь» тушеное мясо, — возразил Эзра. Он сидел на стуле, костюм на нем почему-то невообразимо топорщился, словно был сшит на человека больших габаритов. — Это нечто большее. Название «тушеное мясо» к нему никак не подходит, оно скорее похоже на… то, чего так хочется, когда человек в тоске и все донимают его. Понимаешь, у меня сейчас есть повариха, настоящая сельская повариха, и тушеное мясо — самое простое из тех блюд, которые она умеет готовить. К нему будет еще жареная картошка, отварной горох, пресные булочки из отбитого теста, его в самом деле отбивают на колоде обухом топора…
— А вот и они, — сказал Коди.
Дженни с матерью шли по залу. В руках у них не было свертков, но что-то в их облике говорило о том, что они долго ходили по магазинам, — быть может, усталые, недовольные лица. Помада на губах Дженни стерлась, шляпа у Перл сбилась набок, и волосы выбивались из-под нее еще более беспорядочными и мелкими кудряшками, чем обычно.
— Что же вы так долго? — спросил Эзра, вскакивая со стула. — Мы уже начали волноваться.
— Да это все Дженни и ее капризы, — сказала Перл. — Худая как глиста, и надо же! — не желает ни ярких цветов, ни пастельных тонов, ни оборок, ни складок, ни отделки — словом, ничего такого, что бы «толстило» ее… А почему на столе пять приборов?
Этот вопрос застал их врасплох. И впрямь, как теперь заметил Коди, на столе стояло пять тарелок и пять хрустальных рюмок.
— Так почему же? — настаивала Перл.
— Ну… Через минуту вам все будет ясно. Садись, мама, вон туда.
Но Перл будто и не слышала.
— И вот наконец мы отыскали именно то, что надо, — продолжала она, — такое приятное серое платье с кружевным воротничком ручной вязки. Как раз в ее стиле. «Вот это в самый раз для тебя», — говорю я ей. И что вы думаете? Она закатывает мне истерику, прямо посредине универсального магазина Хатцлера!
— Не истерику, мама, — поправила ее Дженни, — я только сказала…
— Ты сказала: «У нас не похороны, мама, я не собираюсь надевать траурный наряд». Можно подумать, я выбрала ей черное вдовье платье! Приятный мягкий серый цвет, вполне нарядное платье, именно то, что нужно для второй свадьбы.
— Антрацит, — сказала Дженни.
— Какой антрацит?
— Продавщица объяснила: этот цвет называется «антрацит». Каменный уголь. Мать считает абсолютно нормальным выдавать меня замуж в подвенечном платье угольного цвета!
— Ну так что же? — сказал Эзра, оглядевшись по сторонам. — Может, мы наконец сядем за стол?
При этих словах спина у Перл стала еще прямее.
— И тогда, — сказала она, обращаясь к сыновьям, — ваша сестра совершенно бездумно, просто так, мне назло, подбегает к ближайшей стойке с одеждой и выдергивает оттуда платье снежной белизны.
— Кремовое, — уточнила Дженни.
— Кремовое, белое — какая разница?.. И то и другое совершенно не годится, когда выходишь замуж во второй раз и развода еще не было, да и жених без постоянной работы. «Вот это я беру», — говорит она. А платье даже не ее размера, она в нем утонет. Пришлось оставить его на переделку.
— А мне оно понравилось, — сказала Дженни.
— Да ты же в нем утонула.
— Оно меня стройнит.
— Не накинуть ли сверху шаль или еще что-нибудь коричневое? — сказала мать. — Надо же хоть как-то приглушить этот цвет.
— Я не могу надеть шаль на свадьбу.
— Почему? А что, если добавить к нему жакетик, например льняной коричневый?
— Жакеты меня полнят.
— Подлиннее, фасона «шанель».
— Ненавижу «шанель».
— Ну, — сказала Перл, — тебе не угодишь.
— Мама, — сказала Дженни, — мне уже угодили. Я довольна своим кремовым платьем. Мне оно нравится таким, как оно есть. А теперь оставь меня в покое, ради бога.
— Слыхали? — спросила Перл у сыновей. — Не желаю оставаться здесь и выслушивать такое. — С этими словами она повернулась и решительно зашагала к выходу. Прямая, несгибаемая, как маленькая заводная кукла.
— Вот те раз! — сказал Эзра.
Дженни открыла пластмассовую пудреницу, глянула в зеркало, будто хотела убедиться, что она, Дженни, еще существует на свете, и тут же захлопнула ее.
— Дженни, ради бога, верни ее, — попросил Эзра.
— Ни за что.
— Но она же поссорилась с тобой, я не смогу уговорить ее.
— Слушай, Эзра, давай-ка сегодня плюнем на все это, — сказал Коди. — С меня хватит!
— Ты о чем? Отменить обед?
— Лично я ничего, кроме нескольких листиков салата, съесть не смогу, — сказала Дженни.
— Но это крайне важно! Я же старался, чтобы обед на этот раз был особенно торжественным. Ну подождите, подождите минутку… Ладно?
Эзра бросился на кухню. Из группы поваров у стойки он выхватил маленького человечка в комбинезоне. Это была девушка, как догадался Коди, рыжеволосая, с остреньким личиком. Она весело шла за Эзрой, почти не сгибая колен, вытирая ладони о собственные брюки.
— Знакомьтесь, — сказал Эзра. — Это Рут.
— Рут? — переспросил Коди.
— В сентябре мы поженимся.
— Вот как? — сказал Коди.
Наконец Дженни вымолвила:
— Поздравляю, — и чмокнула Рут в веснушчатую впалую щеку.
А Коди пробормотал:
— Да, конечно, — и пожал ей руку, ощутив на ее ладони твердые, как камешки, мозоли.
— Здрасьте, — сказала она ему.
Он вдруг вспомнил слово курочка-бантамка, хотя в жизни не видел бантамок. Скорее ее можно было назвать боевым петушком. Ее торчащие ежиком морковно-рыжие волосы были подстрижены так коротко, что едва прикрывали череп. Голубые глаза были круглые, как пуговицы, а кожа до того тонкая и туго натянутая (как и с волосами, здесь, видно, тоже поскупились), что просвечивал белый хрящик на переносице.
— Ясно, — сказал он, — Рут.
— Я тебя удивил? — спросил Эзра.
— Да. Весьма.
— Я хотел сделать все честь по чести — объявить об этом, когда будут наполнены рюмки, а потом пригласить ее, чтобы она разделила с нами семейный обед. Понимаешь, малышка, — обратился он к Рут, — мама, видно, очень устала. Не получилось так, как я задумал.
— Ничего страшного, — утешила его Рут.
— Конечно, — кивнул Коди, — можно собраться всем вместе и попозже.
Дженни стала расспрашивать их о предстоящей свадьбе, а Коди откланялся, сказал, что, пожалуй, пойдет посмотреть, как там мать.
Шагая в темноте к дому, он ощутил странное чувство утраты, будто кто-то умер или оставил его навсегда — Рут, черноволосая красавица его мечты.
— Я знала, что́ за обед предстоит сегодня вечером, — сказала Перл Коди, — не такая уж я дура. Я все знала. Эзра взял и сделал ей предложение, собирается жениться на этой сельской поварихе. Я предчувствовала, но окончательно все подтвердилось, когда я пришла в ресторан и увидела на столе пять тарелок и пять рюмок. Конечно, я поступила нехорошо. Очень нехорошо. Я знаю это и без тебя, Коди. Но когда я увидела эти пять тарелок, что-то оборвалось у меня внутри. И я подумала: «Ну ладно, пусть так, только не сегодня вечером, только не сегодня. Господи, лишь бы не сразу после того, как мы купили второе подвенечное платье моей единственной дочери». А потом, как ты знаешь, я устроила скандал, и обед пришлось отменить, будто я все задумала заранее, хотя на самом деле это совсем не так. Ты ведь веришь мне, правда? Я же не слепая. Знаю, когда веду себя плохо. Иногда я как бы стою рядом с собой и вижу все со стороны. Словно это происходит не со мной. «Перестань», — говорю я себе. Но получается, будто я… сама не своя: что-то толкает