Но теперь всё изменилось. Теперь он женат.
Жена его красива, глупа и истерична. До свадьбы ей как-то удавалось обводить Петра вокруг пальца. Она демонстрировала некоторые интеллектуальные запасы, хотя, как теперь он понимал, всё это стоило ей гигантских усилий. А после свадьбы необходимость в этом исчезла, и начался тихий кошмар. Перемена случилась почти мгновенно. Жена не дала ему ни секунды на привыкание.
Отец, бывало, говорил Петру: «Запомни, жена должна быть молодая, красивая и глупая. Когда жена постареет и поумнеет, разведись и возьми другую молодую, красивую и глупую. Ну а третью уже не бери, потому что она будет тебе изменять». Отец знал, что говорил — по этой части у него был богатый опыт.
Пётр вообще долго сомневался, жениться ли ему. Вроде бы она была красива и молода. и все же что-то его останавливало. Как человек педантичный, он составил целую анкету-вопросник специально для своей девушки. Это было что-то вроде последнего испытания для неё. Пройдёт или нет — от этого зависело будущее.
Девушка тогда посмотрела на него странными глазами и переспросила: «Анкета, да?» Пётр подтвердил: «Да, анкета». «А просто спросить у меня ты не мог?» Пётр пожал плечами. Тогда девушка, для каких-то своих целей упорно желавшая выйти за него, решительно взяла ручку и стала отвечать на вопросы. Вопросы там были разные. Такие, например:
— Что тебя не устраивает во мне как в человеке?
— Устраивает ли тебя моя зарплата?
— Что тебя не устраивает во мне как в любовнике?
— Устраивают ли тебя размеры моего достоинства? Вообще, это имеет для тебя какое-то значение?
— Какого, собственно, рожна тебе от меня надо? (Этот вопрос был главным, но Пётр, хоть и четко сформулировал его про себя, все же не решился включить его в список).
Девушка долго мучилась, честно отвечая по порядку на все изощрения Петра. Наверное, полдня убила. Анкета была не из самых маленьких. Пётр, кстати, заметил, что, отвечая на вопрос про размеры, девушка со слишком искренним негодованием в голосе заявила: конечно же, это для неё не имеет значения, был бы человек хороший, родство душ главнее. Значит, не устраивает, помрачнел он, значит, имеет; а вслух, впрочем, не высказался.
Последним оказался простой вопрос:
— Считаешь ли ты, что мы должны пожениться?
С ответом на этот вопрос девушка не задержалась, написала уверенно: «Да», и это решило её судьбу.
Так вот теперь она целыми вечерами смотрела по телевизору насквозь идиотские ток-шоу, от которых у Петра возникало желание спрятаться в ванной или хотя бы позвонить в соответствующие органы, чтобы это издевательство над психикой наконец запретили, потому что сколько же можно. Теперь, конечно, он не мог спать на диване после работы, ведь квартира у них была однокомнатная, а телевизор стоял прямо напротив.
Да и жена не поощряла эти его невинные затеи. Ей почему-то казалось диким, что он спит днём, а ночью читает. Она это ненавидела и всё время старалась помешать ему. «Что это ты тут разлёгся как старый дед?» Сгоняла с дивана, сделав звук погромче. Старалась найти ему какую-нибудь ненужную работу по дому, чтобы отнять время. Если Пётр пытался спорить — закатывала истерику с криком и слезами, а этого он никак не выносил и всегда бежал с поля боя. И в конце концов, как он ни был терпелив и спокоен, он тоже возненавидел её.
Иногда, если она шумела уж особенно громко, у него возникало желание выключить её, как телевизор, при помощи «лентяйки». Нажать этак красную кнопку — оп! — и изображения нет, и звук заглох. Навсегда. Повернуть экраном к стене, и пусть себе стоит тихонько, никому не мешая…
Петру стало совершенно ясно, что его брак был огромной ошибкой. Надо было брать умную. Ошибался батя. Хорошо ещё, что детей нет, жена с этим не торопилась, предпочитая как можно дольше «пожить для себя». Он лелеял тайные надежды на развод, но пока не торопился, потому что жизнь у него была хоть и неприятная, но кое-как привычная, а люди вообще избегают перемен.
Да и знал, что так просто она его не отпустит. Очень удобный мужичок со своей квартирой в хорошем районе, со средней зарплатой, покладистый, спокойный, почти не пьющий. Вол, который покорно и упрямо тащит тяжелый воз. Ей даже завидовали, и сама она понимала, что такие на дороге не валяются. Нет, не отпустит, вцепится своими наманикюренными когтями. В горло. До крови.
Тварь я дрожащая или право имею, спрашивал иногда Пётр сам себя. Но честного ответа на этот вопрос не предвиделось.
Вот и сегодня, только собрался прилечь отдохнуть (в конце концов, почему он не может отдохнуть после длинного трудового дня), жена выскочила из ванны, куда, как он надеялся, залегла надолго, и, небрежно прикрываясь полотенцем, накинулась на него:
— Опять разлёгся здесь, как бревно! Скоро совсем мхом зарастёшь, дед старый! Включил бы хоть телевизор посмотреть, как люди живут, а то валяется тут!.. Ты дома или не дома? Есть у меня муж или нет? А ну-ка выведи погулять Борьку!
И умчалась обратно в ванную, напоследок соблазнительно сверкнув голой попой.
Пётр со слипающимися от усталости глазами покорно встал и пошёл в прихожую одеваться.
Борька — старый, когда-то бывший чёрным, а теперь почти уже седой скотч-терьер — достался ему в приданое вместе с женой. В общем, это и было все её приданое. С виду милый песик, вызывавший на улице неизменное восхищение людей. «Ой, смотрите, какая собачка! А как эта порода называется? Я такую же хочу! Ой, ушки какие! Прелесть! И хвостик морковкой торчит!» И действительно, когда Борька, похожий на невысокую лохматую скамеечку, целеустремленным галопом двигался вдоль дороги, трудно было предположить в нём упрямую, трусливую и глупую скотину. Но он был именно упрямой, трусливой и глупой скотиной, ко всему прочему скотиной хитрой.
Если Борьке не нравилась еда, он мог из упрямства неподвижно простоять перед миской и полчаса, и час, и больше. Никакими силами нельзя было заставить его есть. Зато, выйдя после этого на улицу, гад обязательно нажирался какого-нибудь дерьма. Он выхватывал из травы старую гнилую кость, мгновенно улепётывал с нею на безопасное расстояние и там обгладывал. Даже под угрозой наказания он не бросал тухлятину, а напоследок норовил ещё вымазаться ею. И бить его после этого было бесполезно. Он смотрел на Петра слезящимися старческими глазами и немо вопрошал: «За что, хозяин?» После каждой прогулки его ещё приходилось мыть, и эта радостная обязанность, конечно, лежала теперь на Петре.
А ночью, после всего, Борька обычно тихонько, на цыпочках подбирался к их дивану и начинал сокращаться. Он сжимался и растягивался снова, как гармошка, а внутри, в желудке у него словно бы ходил огромный поршень, производивший неприятные квакающие звуки; очень скоро тупая скотина сблёвывала жёлтой воняющей массой на ковёр. Пётр не всегда успевал проснуться и сообразить, что происходит, и убирать это добро приходилось, конечно, ему, поскольку он мужчина и вообще — сам виноват, надо шевелиться быстрее. А как только в доме всё вновь успокаивалось, Борька начинал во сне гнаться за кем-то, скребя когтями по полу, и тихонько, жалобно взлаивал. Если же на улице была гроза, то Борька от страха сходил с ума, носился по всей квартире, по дивану и столам, и успокаивался лишь как маленький ребёнок, на ручках.
Пётр гадал, кто от кого набрался всех этих пакостей: собака от жены или наоборот? Так, словно ущербная луна, эта сладкая парочка взошла над его жизнью, чтобы превратить её в ад.
И с этим надо было что-то делать.
Он выгулял псину и привел её домой. Заметил, что соседская белая кошка, на секунду остановившись перед их дверью, мгновенно пометила её и как оглашенная унеслась по лестнице на чердак. Пётр уже говорил этим пропойцам, чтобы они не выпускали кошку в коридор без присмотра, но им было до лампочки. Он много раз пытался отвадить кошку, натирал дверь уксусом, импортными спецсредствами, чтобы отбить запах, пробовал даже рыбой (поскольку рыба — это еда, логично рассуждал Пётр, то по идее кошка не должна гадить там, где пахнет едой). Ничего не помогало.
Пётр тяжело вздохнул. Нужно или сейчас же вымыть дверь, или целый вечер у него в квартире будет стоять удушливая кошачья вонь.
Он разделся и прошёл в комнату. Жена всё ещё лежала в ванне. Чтобы вымыть дверь, нужна тряпка. Тряпка в ванной. Пётр пошёл и лёг на диван. И сразу же уснул.
Разбудил его знакомый дикий крик.
— Опять! Опять ты валяешься здесь! А эта гадина нам снова дверь обоссала! (Пётр поморщился, женской грубости он не любил, тем более от своей жены, хотя это и стало почти привычно). Господи, как воняет! Почему ты не вымыл дверь до сих пор? Почему я должна это терпеть? В конце концов, ты мужик или нет? Иди к соседям, набей им морду! Натыкай их мордой в нашу вонючую дверь! Или просто убей эту тварь, чтобы я её больше не видела!
Продолжая орать, жена снова исчезла в ванной, откуда донесся мягкий плеск, когда она погружала в радужную пену своё, надо признать, чертовски соблазнительное тело.
Пётр автоматически встал и направился в прихожую.
Разговаривать с соседями нет никакого смысла. Они живут в своем размытом мирке, почти не пересекающемся с нашей реальностью. Кошка, не кошка — им плевать. Скорее всего, они даже не вспомнят, кто он такой, если позвонить им в дверь.
Значит, кошку следовало убить, раз уж не было другого выхода. Да, всё логично.
Однако легко сказать — убить. Петру ещё ни разу в жизни не приходилось этого делать. Лишить жизни другое существо. Он не мог себе этого представить.
Хотя почему же?
Ведь ещё в школьные годы он ходил с пацанами на поле ловить мышей и запускать их в пруд. Мыши быстро плавали от берега к берегу, их отгоняли камнями, а когда мыши уставали, то начинали ходить кругами до тех пор, пока не тонули. Вот, значит, опыт убийства у него имеется. Пётр с удивлением осознал, что он уже не невинен. А потому стоит ли стесняться?
А ещё однажды, вспомнил он, поехав с приятелем на охоту, он случайно подстрелил ворону, вовсе не надеясь попасть, да не то слово подстрелил — превратил её дробью в шмоток кровавых перьев. Ворона гораздо крупнее мыши, это по размерам почти кошка.