ать в тенечке, Василек, прихватив на всякий случай ведро с водой и тряпкой, юркнул в знакомо скрипнувшую дверь. Гаврила краем глаза отметил мелькнувшую тень, лениво подумал, что это ему показалось, и прикрыл глаза. Но мысль о странной тени свербила, не давала расслабиться, и пришлось встать, выйти на солнце. И вовремя! К землянке торопливо шагал майор, наверняка забывший какие-то документы.
Гаврила открыл перед начальником дверь, Врагов влетел в землянку, но от неожиданности замер: его любимец Коля Василек вытаскивал из открытого сейфа печать…
Глава 8
Лето 1943-го года на Курской дуге выдалось жарким. Земля, из недели в неделю не получавшая влаги с небес, каменела, при этом легко превращаясь в пыль от колес и гусениц техники. Деревья никли, стараясь не откликаться даже на легкие ветерки, чтобы лишний раз не обжигать листья шевелением. А может, все застыло, наэлектризовалось перед столкновением двух армад, сосредоточившихся друг перед другом? На войне скопление войск более всего соответствует чеховскому ружью на сцене – обязательно выстрелит.
И 12 июля, в день Петра и Павла, на макушке лета, под Прохоровкой, Понырями, на десятках других направлений схлестнулись «Иваны» и «Гансы». Военные науки. Немцы бросили, как в последний прорыв, свои лучшие на то время танковые дивизии «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова». 1200 танков сошлись фактически врукопашную на одном только Прохоровском поле размером в 150 гектаров. «Т-34», имевшие превосходство перед «тиграми» и «пантерами» в скорости и маневренности, носились среди громадных немецких монстров, и если те все же доставали их своими прожигающими выстрелами, огненными факелами шли на таран. Армия, выполняя замысел Ставки, изматывала, ломала шею «Мертвой голове», щипала усы и челку «Адольфу Гитлеру». И – копила силы для контратаки. Да такой силы и ярости, чтобы потом уже до конца войны ни разу не отступать.
И тем значимее становилось строительство объекта 217, тем весомее ценился каждый метр уложенных шпал, каждый кубометр перелопаченного грунта: без подвоза боеприпасов и новой техники говорить о зубодробительном ударе по врагу не приходилось.
На строительство дороги добавили рабочих, границы участков стали смещаться интенсивнее, на трассе замелькали новые люди: битва на Курской дуге гнала стройку вперед и вперед.
Объявилась в лесной полосе, непосредственно примыкающей к трассе, и группа некоего капитана Бубенца. Он сам стремительно перемещался от укрытия к укрытию, за ним, подгоняя пистолетом Эльзу, перебежками покрывала расстояние Нина. Замыкал, прикрывая группу, старшина Леша. Их бросок по лесу, судя по всему, был долгий, потому что в одном из распадков Эльза, не выдержав, упала и больше не встала. Зло обернувшийся Бубенец хотел дать команду продолжать движение, но рассмотрел просочившуюся сквозь маскхалат и бинты кровь и раздосадованно смолчал. Отправил кивком головы на разведку старшину, сам прилег рядом.
– Кто вы? Что все это значит? – едва отдышавшись, спросила у него Эльза.
– Молчать! Швайген! Здесь я задаю вопросы!
Немецкая речь насторожила раненую, но она не подала вида, что это ее взволновало. Зато капитан, выровняв дыхание, сам наклонился к ней:
– Вам привет от штандартенфюрера Штроге, мадам.
– Я… не знаю никакого Штроге, – удивилась Эльза. – Вы меня с кем-то путаете.
– Меня это мало волнует, – усмехнулся Бубенец, не переставая озираться вокруг. – А вот он очень удивляется, почему провалились все три группы, посланные кроме тебя. А ты осталась жива.
После секундного замешательства Эльза тем не менее вновь отреклась от всего, приписываемого ей:
– Я… я не понимаю, о чем вы.
– В гестапо поймешь, – пообещал капитан, обнадеживающе похлопав женщину по колену и уже одним этим движением давая понять, что ему здесь дозволено все – от фривольностей до расстрела по законам военного времени.
Вынырнул из кустарника старшина, показал командиру, что путь свободен. Бубенец лично вздернул Эльзу, ставя ее на ноги, тыркнул автоматом в спину – за старшиной. Так что радуйся, что коленочку погладил, а не прострелил.
Благо новый отрезок пути бежали совсем недолго: в овражке, под обнажившимся корневищем сосны, виднелся заранее подготовленный схрон. Около него, на радость Эльзе, и залегли снова. Капитан посмотрел на часы, обернулся на изможденную, бледную пленницу. Но не для того, чтобы пожалеть, перевязать или хотя бы дать глоток воды. Отдал приказ:
– Связать!
Нина словно не могла дождаться этого указания. Извлекла из своей дамской сумочки, слегка нелепо смотрящейся среди военной формы сослуживцев, кусок бечевки, охотно стянула руки раненой. Эльза тренированно напрягла руки, чтобы потом вместе с ними ослабить и узел, но школу выживания, скорее всего, проходили у одних и тех же инструкторов. Нина усмехнулась попытке соперницы, пнула ее ногой, заставив повалиться под корни дерева. И уже лежавшей перетянула запястья так, что они на глазах начали синеть. Довольная работой, улыбнулась.
– Старшина! Глаз не спускать. При попытке освобождения или побега – стрелять на поражение.
– Слушаюсь, товарищ капитан, – не вставая, лежа отдал честь старшина. Передернул затвор автомата.
Бубенец с Ниной отошли на пару шагов. Вместе, как семейная пара, покопались в вещмешке капитана. Для себя командир достал фотоаппарат, повесил на шею. Блокнот и карандаш засунул в карман гимнастерки, но так, чтобы были видны и выдавали профессию газетчика. В довершение, уже для самых непонятливых, подцепил на нос круглые очки. А вот чтобы оправдать свою выправку и сообразительность, привинтил к гимнастерке орден Красной Звезды.
Нине достались легкие полусапожки, красная косынка и свернутые в трубочку грамоты. В последний момент капитан снял с пояса и запрятал штык-нож – слишком уж он не вязался с образом хоть и награжденного, но интеллигентного журналиста.
Контрольно оглянувшись на Эльзу и старшину, парочка растворилась среди листвы.
Выждав несколько мгновений, Леша сердобольно помог Эльзе сесть поудобнее, открыл фляжку. Раненая жадно, обливаясь, сделала несколько глотков воды. Оглядевшись, все еще боясь быть застигнутым за неподобающим для охранника занятием, старшина вытер девушке подбородок и лишь после этого чуть-чуть ослабил узел и уселся напротив с автоматом на изготовку.
– Спасибо, – искренне поблагодарила Эльза. – Твои друзья деликатностью не отличаются. – После полученной помощи посчитала возможным перейти на более доверительные отношения раненая.
– Они командиры, – пояснил поведение друзей Леша. – А как говорил Дитрих Эккарт, «вождь должен быть один». Вот и они никого не слушают.
– Ты… знаешь любимого поэта фюрера? – встрепенувшись, удивилась пленница. Откровение охранника внесло окончательную сумятицу в происходящее.
– Я просто люблю немецкую литературу, историю. От мамы. Она… Я с Поволжья, – дал намек на свое происхождение старшина.
– Кто… вы?
Этот вопрос был слишком конкретен, и Леша постарался закончить сближение и перевести разговор на нейтральные темы, перейдя на официальное «вы»:
– Приказали завернуть по вашу душу. Удобно?
Подчистил землю под спиной Эльзы, выбросив мелкие камешки и сучья деревьев. Тщательно, интеллигентно вытер после этого платочком руки. Этот машинальный жест конвоира так разительно отличался от поведения капитана и пнувшей ее ногой Нины, что Эльза все же осмелилась поинтересоваться своей дальнейшей судьбой:
– Что вы хотите со мной сделать?
Старшина пожал плечами, но, посчитав, что не раскрывает никакой тайны, сообщил:
– Приказ простой – переправить вас через линию фронта. Там почему-то очень хотят с вами побеседовать.
Эльза застонала, но это вырвался стон бессилия, хотя Леша и подался на помощь.
– Ничего, скоро наши придут, – постарался подбодрить, а на деле лишь ввел в еще большее уныние Эльзу конвоир.
Сам, поминутно оглядываясь на пленницу, стал исследовать овраг с тонким ручейком по дну. Так вот где всю ночь соревновались соловьи с лягушками! Вода, пахнущая торфом, его не интересовала, принялся искать лесные лакомства. В ожиданиях и поисках не ошибся: земляничная поляна обнаружила себя мелкими белыми цветками. Только и ягода была еще та девочка – отгородилась от всего мира крапивой, дав сначала ей вырасти и только после этого под ее защитой сама заалев выпуклыми боками. А крапива, дурила, и рада стараться: готова жалить любого, кто протянет к недотроге руки, рискуя при этом самой оказаться вытоптанной…
Так и получилось. Смяв крапиву, Леша удовлетворенно улыбнулся, присел и принялся двумя руками, словно при стрельбе «по-македонски», выхватывать под зелеными зонтиками красную, покрытую легкими пупырышками ягоду и насыщаясь ею. Эльза, вынужденная трясти головой в борьбе с комарами, лишь облизала пересохшие губы. Благо ненасытным кровопийцам, как и людям, оказалась свойственна леность, и они роились вокруг пропитанных кровью бинтов, не утруждая себя дополнительными усилиями впиваться в тело.
Вернувшийся старшина, почесывая не сумевшие спастись, красные от крапивы руки, протянул девушке газетный кулек, полный земляники. Замешкались, как поступить со связанными руками Эльзы. В конечном итоге Леша развернул кулек и поднес, словно скатерть-самобранку, листок к губам пленницы. Та стала подбирать ими ягоду и вдруг отпрянула: из просвета в земляничном ковре в нее впился знакомый сверлящий взгляд с прищуром. Портрет Сталина, оказавшийся на надорванном клочке газеты, был уже весь в красных пятнах, и старшина пересыпал оставшееся лакомство себе в ладонь. Ощущая, как губы девушки касаются его руки, блаженно прикрыл глаза. Война – она одинаково лишила ласки что мужчин, что женщин. Какое, наверное, наступит блаженство после победы! Вот детей нарожается! В любви и нежности.
Дождавшись конца трапезы, поднял одну из упавших на землю ягод и словно мелком принялся дорисовывать Сталину красную бороду. Художество понравилось Эльзе, и хотя ягоды уже кончились, она коснулась липкими, но сладкими губами ладони старшины еще раз.