– Конечно, не зная человека, сказать что-то сложно, но картинка очень спокойная и уравновешенная. Думаю, что здесь живет человек, глубоко увлеченный своим делом, но не ушедший от мира, а скорее доброжелательно за ним наблюдающий. И старающийся его поддержать, чем может. – Кейко тоже заметила кормушки.
– Как будем с ним говорить? – задал главный вопрос Михеев. И загадал, кто первым откликнется.
Кейко и Стас переглянулись, причем Кейко, не скрываясь, озадаченно подняла бровь. Стас молча кивнул.
Похоже, молодежь уже сама задумалась и сделала какие-то свои выводы. И роли тоже распределила: Кейко озвучивает идеи, получает обратную связь и, если что, критику, а Стас наблюдает и в случае необходимости подключается в роли тяжелой артиллерии. Михеев думал, что все будет наоборот, поскольку Кейко эмпат и, по идее, наблюдать сподручнее ей. Но и у него, старого черта, рефлексы проснулись моментально: грамотно вывел на подсветку ролей и просчитал расклад в спокойной обстановке. Значит, проще будет в боевой.
И тут он увидел, как улыбается, глядя на него, Кейко. Спокойно и доброжелательно.
«Вот же, черти. А я точно старый дурак. Это ж они меня просчитали и раскололи. Интересно, заранее договаривались или так быстро спелись?»
– Мы думаем, что говорить надо как можно более открыто, – чуть растягивая слова, задумчиво произнесла Кейко и вдруг обратилась к «Меконгу»: – Кстати, а можно попросить зеленого чая? Или тут полагается хлестать ячменное пиво из рогов какой-нибудь несчастной скотинки?
Викинг улыбнулся:
– Могу пиво из рога организовать, но и хороший чай сделаем по всем правилам.
Столик раскрылся, и из его глубин выехал изящный, древний на вид японский чайный набор. Кейко вежливо спросила Михеева, не хочет ли старший чаю. Старший хотел, как и Стас. Корабль же демонстративно воздел руку, и, сопровождаемый тихим, но очень внушительным раскатом грома, в ней образовался вместительный, окованный темным серебром рог. Явственно запахло ячменным пивом.
– Позер, – негромко, но отчетливо сказал Михеев.
Викинг учтиво поклонился, подняв рог.
– Вернемся к задаче, – сделав глоток чая, напомнил Стас. – Кейко, продолжай, пожалуйста.
– Да, так вот. Предлагаем говорить совершенно открыто, но не называть конкретных имен. Мы действительно команда инспекции службы обеспечения безопасности. Проверяем соблюдение правил безопасности научных изысканий, соблюдение законов Ефремова в этот перечень, безусловно, входит. Поэтому решили проконсультироваться у известного и авторитетного специалиста по пограничным областям ксенопсихологии, не интересовался ли кто-нибудь потенциально опасными разработками и теоретическими задачами.
– Мне кажется, чем проще, тем лучше, – сказал Стас.
– Да, все очень просто и изящно. Что ответим, если спросит, почему этим занимаются не штатные сотрудники Банева? – обратился к команде Михеев.
Теперь первым заговорил Стас:
– Служба достаточно загружена текущими делами, а сфера интересов нашей инспекции скорее теоретическая. Банев не считает, что возможна серьезная и непосредственная угроза, поэтому решил привлечь специалистов из других областей, свободных в данный момент.
– Вариант хороший, но проработка недостаточная, – заявил Михеев. – Здесь тоже играем в открытую. Нас привлекли как раз потому, что мы не безопасники. Баневу нужен свежий, незашоренный взгляд людей, которые так или иначе сталкивались с опасностью и умеют ее распознать.
В ответ все кивнули.
Конечно же, сразу к Петру Александровичу не попали. Нет, безусловно, он моментально согласился их принять – «Меконг» отправил запрос по всем правилам. Попова позвали к видеофону. Он предстал перед Михеевым странно безвозрастным: все такой же черноволосый, как на своем старом снимке, ни малейших признаков седины, ни единой морщины, ничуть не изменившееся костистое лицо, одновременно внимательный и отстраненный взгляд и мимика, которая поначалу вызвала оторопь, настолько она не совпадала со словами и интонациями.
Но как только вместительный транспортный бот «Меконга» сел, поднимая облака мягкого пушистого снега, и с тихим шорохом открыл мембрану пассажирского выхода, его окружили обитатели поселка. И повлекли в зал собраний Общинного терема, как гордо отрекомендовал расписной красно-коричнево-сине-белый теремок высокий дородный мужчина в роскошной шубе из синтет-меха.
– Суварин Владислав Яковлевич, руководитель группы Института теоретической ксенопсихологии, – представился он, протягивая широкую ухоженную ладонь.
Рукопожатие оказалось крепким, но не напоказ, голос – глубоким, богатым, но без начальственного нажима. Без барства, как определил про себя Михеев. Он всматривался во встречающих, и, да, конечно, Попов был здесь. Стоял позади остальных, смотрел внимательно, чуть отвернув и как-то очень неудобно наклонив голову. Михеев его узнал сразу, хотя ксенопсихолог довольно сильно отличался от своих портретов и голозаписей. Был он меньше, тоньше, суше и как-то изломанней, словно старая потемневшая ветка закаменевшего пустынного дерева. Стоял он на снегу в черной рубашке без рукавов, с необычным орнаментом по воротнику-стойке, и мягких широких шароварах, темно-серых, с жемчужным отливом. Кажется, босой. Одежда ему очень шла, и весь он был какой-то очень ловкий и естественный, но естественность эта была не совсем человеческой и заставляла Михеева напряженно ловить каждую его реакцию.
Хотя, судя по поведению остальных обитателей научного поселка, они к Попову давно уже привыкли.
– Идемте в терем, гости дорогие, – возвысил голос Владислав Яковлевич, приобнимая Стаса и Кейко за плечи, – это у нас и кают-кампания, и клуб, и общая гостиная. О цели вашего визита мы наслышаны, но жаждем общения и вестей из большого мира. Тем более не каждый день видишь легенду.
Михеев тяжело вздохнул и решил, что молчание – золото.
Уважаемый Владислав Яковлевич искренне интересовался новостями Сферы разума, обитатели поселка его столь же искренне поддерживали, но уже спустя пятнадцать минут Михеев обнаружил, что в тереме идет ожесточенный спор между все тем же Сувариным и молодым человеком с точеным профилем и светлыми волосами, забранными в высокий хвост. Широкие плечи хвостатого блондина обтягивал тонкий черный свитер с неброским рисунком, выгодно подчеркивавший его рельефную мускулатуру. Остальные обитатели обступили стол и подавали оживленные реплики, расколовшись на два лагеря. Спор явно был старым, вспыхнул не первый раз, но накала не потерял.
Михеев отошел от стола и сел в удобное кресло, самое место которому было в старой дворянской усадьбе. Мыслителю в таком хорошо сидеть, смотреть на огонь в камине, и чтобы за окном мороз и искрящийся в лунном свете снег. Мороз и снег наличествовали, с усадьбой и мыслителем было несколько сложнее.
Стас и Кейко находились в самой гуще спорщиков, обитатели «Зимнего леса» сгрудились вокруг них и вырваться не было никакой возможности. Кейко послала шефу умоляющий взгляд, но Михеев лишь многозначительно поднял бровь, мол, выпутывайтесь сами, с местным гостеприимством шутки плохи. Впрочем, Кейко тут же вслушалась в чью-то реплику и явно навострила уши.
– …Не просто проблема взаимопонимания! Это старая как мир проблема взаимопонимания с тем, чей опыт кардинально отличается от имеющегося у других участников контакта и выходит за рамки их имеющегося опыта!
– Но ведь опыт может расширяться, мы постоянно развиваемся и получаем новый. Почему нельзя приходить ко взаимопониманию постепенно, по мере получения нового опыта? – заговорила Кейко. Негромко, но при первых звуках ее голоса все умолкли.
«Сирена, как есть сирена», – с глубоким удовлетворением подумал Михеев, наблюдая за взрывом голосов вокруг стола.
– Ха-ха! Наивный позитивистский практицизм! – возвысил дребезжащий тенорок некто субтильный и курносый.
– Вы бы постеснялись, Михаил Фаддеич, девушка пять минут как узнала о проблематике «большого поиска», а уже нащупывает верный путь! – потряс пальцем со стальным кольцом Старого университета смуглокожий бородач в пестром пончо.
Михеев покосился на кресло, стоявшее наискосок от него. Павлов устроился в нем сразу же, как только вся честная компания ввалилась в терем. Он свернулся в какой-то совершенно невозможной асане, увидев которую адепты йоги зарыдали бы от зависти, упер босую – он все-таки был бос – ногу в гладкий деревянный подлокотник, просунув под коленом руки, на колено положил бритый острый подбородок и застыл. Со стороны поза была напряженной, Михееву казалось, что сейчас скрытая пружина не выдержит, распрямится и Попов вылетит из кресла, размахивая руками и ногами, как тряпичная кукла. Но тот, видимо, ни малейшего неудобства не испытывал и следил за разговором со спокойным, чуть отстраненным интересом.
Михеев решил, что время пришло, и обратился к нему:
– Петр Александрович, пока молодежь бушует, можете объяснить мне, из-за чего весь сыр-бор?
Он осторожно переставил кресло поближе к Попову, а тот скосил на него глаз и поудобнее устроил подбородок на колене. Михеев уже решил, что ответа не будет, и думал, переходить ли к другому, менее изящному варианту знакомства, как ксенопсихолог заговорил. Говорил он тоже странно, почти не разжимая губ, но и голос, и дикция были очень четкими, только… странными. Черт, до чего избитое уже словечко, но по-другому и не скажешь об этом человеке.
– Вы же прибыли по заданию службы обеспечения безопасности. – Попов не то спрашивал, не то утверждал: голос звучал не механически, а так, словно он говорил на незнакомом языке, который изучил в совершенстве, но почти им не пользовался, отчего не уверен, где надо ставить ударение и какое слово выделять интонационно.
– Да, это так, – кивнул Михеев, – и в первую очередь, чтобы поговорить с вами, но все это вполне может подождать. Дискуссия явно увлекла всех участников, и даже мои юные коллеги втянулись, а я, честно говоря, не понимаю, из-за чего столь бурные эмоции.