– Две, может, три минуты. Я пытаюсь тормозить распространение постороннего сигнала, но не знаю, сколько продержусь. Мои системы тоже атакуют.
Вот это номер… Воздействовать на корабль класса «Меконга» можно было лишь теоретически, они, как и корабли Дальней разведки, уже не были просто транспортом или служебными организмами. Это были соратники и союзники, члены славного братства Внеземелья, полноценные личности. Их нельзя было просто «сломать», как компьютеры древности.
– Излучение, полевые помехи? – спросил Михеев.
Ответ не расслышал, поскольку кто-то в очередной раз с грохотом врезался в дверь. Кто ж просил ее с такой точностью стилизовать под дверь древнерусского княжьего терема? И кто решил, что в тереме дверь была из толстенной дубовой доски?!
– Пилот, быстрее!
Дверь трещала, но не поддавалась. Ее не то приперли чем-то тяжелым, не то заклинили. Биоэнергетическая система не реагировала.
От надвигающейся смерти их отделяла только стеклянная стена. Небо было ослепительно голубым. Солнце – апельсиновым, от чего снег янтарно искрился, и это было совершенно не по-земному, но удивительно уютно. И лес на склоне казался таким невероятно безмятежным, что Михеев даже не сразу понял, что значит бело-янтарный цветок, бесшумно распустившийся на вершине горы.
– Пилот, энергоустановка взорвалась, – отрапортовал «Меконг». – Лавина идет к вам.
Михеев разогнался и молча врезался в дверь. Наконец, она все же не выдержала. Михеев встал по одну сторону, Стас уже стоял по другую. Они выталкивали обитателей поселка одного за другим. Кейко попробовала что-то сказать, остаться, Стас коротко рявкнул и выкинул ее в коридор.
И ежесекундно они посматривали на снежную стену. Самым страшным и нереальным было безмолвие, с которым снежная масса неслась вниз. Она неумолимо ломилась сквозь лес, выворачивая с корнем деревья, и превращала их в тараны, которые вот-вот обрушатся на стены терема. Сверху наискосок, перечеркивая искрящийся снег и жуткую бело-янтарную стену, упала тень, к стене придвинулась серо-голубоватая чешуйчатая плоскость.
– Пилот, я посадил бот в упор к стене, это хоть как-то смягчит удар. – «Меконг» был все так же спокоен. – Но бот может повредить, и тогда связь с вами нарушится.
– Спасателей вызвал? – Михеев уже бежал по коридору, за ним громыхали ботинки Стаса.
– Конечно, они уже подняли все наличные суда и пустили к вам «сенбернаров», вам надо продержаться до их прихода. И, пилот, будьте осторожны, на камерах системы безопасности зафиксирован человек, заперевший дверь снаружи.
– Человек? Откуда он мог взяться, все внутри были?
– Недостаточно данных для ответа…
Сзади глухо ухнуло и заскрежетало.
– Быстрее, быстрее! – Суварин стоял у открытого люка и махал рукой.
Михеев прыгнул, задержался на долю секунды в люке на руках, нащупал ступеньку лестницы, перехватился, соскользнул. За ним столь же стремительно слетел по лестнице Стас, и лишь потом Суварин, который нестерпимо долго возился, завинчивая механический штурвал. Снаружи глухо застонало дерево, что-то завизжало, затряслось, донесся глухой рокот. Мигнул и погас свет.
Глава 6. Разговоры и тени
– Пробой реальности, – сказал Попов в темноте.
Он был совсем рядом. Михеев чувствовал его присутствие, его не совсем человеческий запах, его странное – сухое, как от биомеха, – тепло. И отчего-то казалось, что сейчас, во тьме, Попов меняется, вытягивается, бескостно изгибается, глядит на людей откуда-то сверху, как глядели на далекой планете чьи-то неведомые гигантские… что?
В старых отчетах говорилось о лентах или же псевдостеблях, поднимавшихся на огромную высоту, которую так и не удалось точно измерить при контактах людей с маленьким тогда Поповым – единственным человеком на планете, для обитания людей в общем-то слабо приспособленной. А не удалось определить размеры этих серых лент потому, что так и не установили, откуда именно ленты-усы-антенны появлялись.
– Осторожно, прикройте глаза, я запущу фонарь, – сказал Стас, и Михеев тут же сощурился.
К низкому потолку всплыл теплый золотистый шарик портативного фонаря.
– Если еще у кого-то есть, пока не будите, – попросил Стас, – пусть будет в запасе на всякий случай.
«Это он сказал, конечно, правильно, – подумал Михеев. – Значит, он, как и положено настоящему земледелу, уже просчитал все крайние варианты, включая обрушение здания, при котором светляка раздавит. Ну тогда и нам несладко придется».
Михеев осмотрел помещение. Обширный, расходящийся трапецией зал, дальняя сторона теряется в тенях. Вдоль стен – комплексы управления, неактивные сейчас стойки голоэкранов, на пультах – ленты реал-коннекторов. Конечно, тонкую настройку и экспериментальное погружение проводить можно только с ними. По залу в беспорядке (впрочем, в беспорядке ли) расставлены удобные мягкие кресла и низенькие столики с пластинами информаториев, в столешницах – углубления для инфокристаллов. Мощные, надо сказать, столики: судя по углублениям, в каждом автономный «Самоцвет», позволяющий действовать в режиме глубокого конструирования реала.
– Чем же вы, черт подери, тут занимаетесь? – пробормотал Михеев.
Никто не ответил.
– Что вы сказали о пробое реальности? – обернулся Михеев к ксенопсихологу.
Тот, конечно, не извивался и библейским змеем над людьми не нависал, однако уже облюбовал ближайшее кресло и заплелся там в немыслимую позу, от которой у Михеева немедленно заболела спина и свело скулы. Попов уже собрался ответить, но его прервал зычный голос Суварина:
– Друзья, внимание! Каждый обозначьтесь! Говорите имя и поднимайте руку, надо понять, все ли здесь.
– Олексин!
– Олард!
– Суза!
– Венгерова!
Люди поднимали руки, каждый, кто называл свою фамилию, безотчетно шагал поближе к Суварину, словно перешагивал некую невидимую черту, возвращался в мир живых с той серой полосы, где уже нет имен и прозвищ.
– Яшмаа!
– Исигуро!
Попов обозначил себя одним из первых, но подниматься с кресла не стал.
Михеев же внимательно следил за обитателями поселка, и в душе его крепло нехорошее предчувствие. Он не забыл своего вопроса, но решил, что дождется окончания переклички. Наконец голоса стихли.
– Я не слышал Лапиньша. Ингвар? Ингвар, ты тут? – Суварин даже привстал на цыпочки.
Люди заозирались, кто-то пошел вдоль дальней стены зала. Михеев же точно знал, что неведомого ему Ингвара Лапиньша они уже не найдут. Теперь понятно, кто закрыл снаружи дверь, непонятно только, почему не заблокировал и вход в этот зал. Не хватило времени? Или ему необходимо было непременно сделать что-то другое, не менее важное?
Но что? Что же такое ему требовалось сделать в последние минуты, когда лавина уже набирала ход, когда счет шел на секунды и надо было спасаться? Жертвовать собой? Нет, не тот человек.
Думай, Михеев, думай, что и почему делал бы ты в том, старом мире. И не забудь о Попове, который снова отрешенно смотрит во тьму, но все помнит и знает что-то такое, что тебе очень нужно узнать. Вот он узнаёт о прибытии инспекции. Видит что-то, что его настораживает. Или что-то слышит. Что его настораживает? Мы что-то не должны увидеть? Или узнать? Но мы хотели побывать здесь, только чтобы расспросить Попова. Потому что он крупнейший специалист по установлению контакта с негуманоидным разумом. И в курсе новейших разработок и технологий.
Технологий… Михеев почувствовал, что наткнулся на что-то важное. Что-то, что все они поначалу упустили. Что оправдывало это нелепое покушение со сходом лавины, оправдывало запертую дверь и то, что Попов назвал пробоем реальности.
Лапиньш живет и работает здесь – в центре, который занимается разработками методов контакта со Старшими сущностями. То есть негуманоидными существами. И не просто существами, а, по понятиям человечества, полноценными цивилизациями с принципиально иными по сравнению с людьми возможностями и установками.
«Михеев – ты идиот, – очень спокойно подумал он. – Ты же сам сообразил, что тот, кто решится утащить объект “Фенрир”, может обратиться к Попову за консультацией. Но где еще быть лаборантам “Сферы”, как не здесь, где они первыми смогут получить доступ ко всем передовым наработкам в самой интересной для них области? Но почему мне ни черта не сказал Банев? Неужели не проверял их? Быть того не может. Но его явно спугнуло именно наше появление. Он видел, как мы разговариваем с Поповым. Думал от меня что-то получить или… Задержать? Ликвидировать? Как собирались ликвидировать меня там, на Старой Земле, когда поняли, что я продолжу поиски».
– Стас, Кейко, – он коротко махнул им рукой.
Оба тут же оказались рядом. Сосредоточенно смотрели на него, не обращая внимания на взволнованный гомон в комнате.
– Значит так, людей успокоить, организовать, – Михеев посмотрел на Стаса, – как что делается, ты знаешь. Словом, жизнеобеспечение до подхода помощи на тебе. – Он перевел взгляд на девушку. – Кейко, осторожно выясни все что можно про этого Лапиньша. Он мне категорически не нравится. На этом все, есть замечания? – Он оглядел молодежь. Молодежь была спокойна и собрана. – Тогда действуйте.
Михеев ухватил мягкое кресло-каплю, придвинул ко все так же безучастно сидящему Попову.
– Говорите. Что вы сказали о пробое реальности?
Попов повернул голову, склонил ее к плечу – да как у него под таким углом шея выворачивается? – и слабо улыбнулся:
– Наконец вы задали правильный вопрос.
Он говорил монотонно, без остановки, и это было непривычно и заставляло напрягаться. Краем глаза Михеев отслеживал, как Стас собирает вокруг себя парней в серых комбинезонах, что-то говорит им, и те подзывают еще несколько человек, и Стас всем им что-то объясняет, после чего они по двое-трое расходятся по залу, внимательно осматривая пульты, шкафчики, тумбы, собирая инструменты, проверяя какие-то подключения.
«Молодец, – подумал он, – организовал сбор и учет инструментов и других ресурсов, которые помогут продержаться до подхода помощи или если придется пробиваться и выживать самим».