Командир спасателей Василий – рука сухая и жесткая, но рукопожатие не напоказ – Михееву сразу понравился. Командир отрешенно смотрел на вершину недалекого горного пика, откуда и сошла чертова лавина, и губы его шевелились, а рукой он придерживал оранжевый с синей продольной полосой шлемофон. Над местом аварии поблескивали юркие чешуйки «Рыбок», и шел уже на посадку тяжелый «Виман».
«А ничего себе они тут спасательную службу держат – такое оборудование не на каждой промышленной планете за такой короткий срок подключат. Баневу придется очень и очень постараться, чтобы объяснить мне, что за “теоретические изыскания” тут проходят», – с затаенным злорадством подумал Михеев.
– Старший, я попросила медикологов, чтобы они скинули «Меконгу» скан-карту Лапиньша. – Кейко отбросила с лица непослушную прядь, прищурившись, всмотрелась пилоту в глаза, явно ожидая там что-то увидеть.
– Умница, все правильно. А теперь скажи, что ты почувствовала.
Лицо у Кейко сразу изменилось, но Михеев был безжалостен. Понизив голос, надавил:
– Кейко, я прекрасно знаю все что можно о кодексе эмпатов, но ты согласилась там, в кабинете старшего Банева.
Девушка поежилась и плотнее запахнула куртку, подняла руку, прерывая Михеева, и он заткнулся.
– Я все понимаю, старший, но от этого не легче. Хотя, честно говоря, ничего особенного я не почувствовала. Попов, он… – Кейко передернула плечами, не то от холода, не то подбирая слово, – не закрытый даже, а как будто все время немного не здесь. Не мыслями, а весь – всем своим существом. Очень странное ощущение. Никогда такого не чувствовала.
– Но отчего-то ты насторожилась. – Михеев не спрашивал. Знал, что так оно и было.
И эмпатия тут ни при чем. Опыт. Опыт, зараза, который сын ошибок. Как правило, очень трудных.
– Я думаю, он знал, был готов к тому, что что-то нехорошее должно произойти, и очень много об этом думал. А за несколько секунд до того, как мы услышали «гномов», у него резко изменился эмофон. Такое бывает, когда у человека в голове складывается картина или он вдруг решает задачу, которая долго не давала покоя.
– Картина, говоришь, складывается… – протянул Михеев, оглядываясь и ища взглядом ксенопсихолога.
Попов поймал этот взгляд и очень быстро, невозможным плавно-ломаным шагом пошел к ним. Он так и был босиком, в рубашке и легких брюках, и кто-то из спасателей обратил на это внимание, поднял руку, видимо желая помочь, но спасателя остановил Суварин, положил руку на плечо и увлек за собой. Попов был уже в двух шагах, когда внезапно прорезался «Меконг»:
– Пилот, Стас просит закрытый канал.
– Говори, – безмолвно ответил Михеев.
– Старший, спасатели фиксируют на месте взрыва аномальную активность, причина неизвестна. Я хочу лететь с ними.
Михеев не разрешил себе раздумывать:
– Летишь с ними. Покажи командиру пайцзу, предупреди, что при малейшем подозрении на нештатную ситуацию берешь командование на себя, приказываешь разворачивать машину и уходить. Тут же вызываешь через «Меконга» Глубокую очистку и объявляешь общую эвакуацию.
– Любое подозрение на любую активность, – Стас голосом выделил «любую», – или вроде той, что мы видели в Мертвом мире?
– Стас, любую, какую ты сам сочтешь опасной.
– Принял. Отбой.
Что Михееву в земледеле нравилось, так это его абсолютная готовность взять ответственность на себя. «Будь уж до конца честен, – тут же устыдил он себя, – тут мало кто от ответственности бегает, потому тебе и неуютно, никак поверить не можешь».
Попов уже в шаге от него. И глаза у него очень человеческие, растерянные и темные от тревоги.
– Кажется, я знаю, что они собираются делать.
– Кто – они? Кто здесь был, кто консультировался? – спрашивает Михеев. – Федоров? Комнин?
– Думаю, надо рассказать по порядку. Я сейчас смотрю на все это по-новому, – говорит Попов, перетаптываясь в очень белом, очень чистом и холодном снегу.
И Михеев кивает, а сам смотрит, как уходит в небо «Виман», а в нем – спасатели и Стас. И понимает, что не может себе даже представить, если вдруг со Светловым случится что-то такое, что постоянно случалось в том, старом мире, щупальца которого все-таки дотянулись до планеты с белым снегом и синим небом. Не отводя взгляда от Попова, Михеев одними губами спрашивает:
– Стас? Ты на связи?
– Да, старший. «Меконг», похоже, разошелся и гонит всю местную инфосферу через себя.
Михеев слышит довольное хмыканье, и это не Стас. Похоже, корабль наслаждается возможностью развернуться на полную катушку. Конечно, то, что он творит, полное самоуправство и безудержный авантюризм, но он совершенно прав, и Михеев ловит волну веселой злости, седлает ее, и мир становится очень простым и интересным.
– Обоим – постоянный контроль обстановки. Есть у меня подозрение, что Лапиньш может быть в развалинах станции. Ну или то, что от него осталось. Поэтому, Стас, еще раз – спасателей придерживай. «Меконг», канал связи с Глубокой очисткой стабилен?
– Разумеется. – Судя по сухому официальному ответу, корабль решил изобразить обиду.
Михеев и сам не до конца понимал, почему решил, что Лапиньш может оказаться на станции. Как он туда, в принципе, успел, если это он закрыл дверь? Или кто-то другой? Тогда кто? Должны же здесь быть системы регистрации, научный все же поселок, очень непростой. Что ж он не спросил до сих пор Суварина о такой элементарщине.
– Старшие, если позволите…
Кейко, оказывается, все это время была рядом. Стояла, внимательно всматриваясь в лицо Михеева, молчала, ждала. А Попов успел сделать всего шаг… Что-то странное творилось с восприятием времени, и Михееву показалось, что он проваливается в тот день, когда ассистент в халате с эмблемой «Сферы» закрыл над ним крышку экспериментального сенсориума и улыбнулся: «Обещаю, вы никогда не забудете эту демонстрацию!»
– Я могу помочь. – Кейко развела руки в стороны, приглашая их взяться за ее ладони, как в детском хороводе.
Вот такой вышины, вот такой нижины… «Это протоструктуры психоэмоционального объединения, так передавалась родовая информация, мощнейшие практики погружения в общность!» – всплыл у Михеева в голове чей-то голос. Чей? Когда он его слышал?
Попов безмолвно смотрел на девушку. Михеев тоже вопросительно поднял бровь.
«Мы в отдельном пространстве, – подумал он, – мы отгорожены от этого дня простыми плоскостями: белой – снега, синей – неба, зеленой – леса, желтовато-коричневой – стены терема. Отгорожены от простых и понятных тревог и радостей остальных людей».
Он поймал волну веселой злости и обратился к Кейко:
– Говори, девочка, ты сейчас понимаешь в происходящем больше всех нас.
– Мне нужно ваше разрешение. Я могу восстановить тот разговор, вы оба увидите его в подробностях, – продолжала она тянуть руки.
Не давая себе времени на раздумье, Михеев сжал двумя пальцами узкую теплую девичью ладонь, буркнул Попову:
– Делайте, как она говорит. Другую давайте мне, надо замкнуть контур.
По руке прошла теплая волна. Михеев подумал, что надо было предупредить спасателей, чтобы их не трогали, они же так нелепо сейчас смотрятся на снежном склоне, но и склон, и сосны, и яркое солнце пропали.
Он ошибался. Вокруг темного овального стола, внимательно глядя на Попова, сидела вся пятерка. Прямо напротив ксенопсихолога, сложив загорелые руки на столешнице, был Мирослав Цой. Слева от него – Бескровный и Сигурдссон, справа – Комнин и Федоров. Все, кроме Федорова, тщательно скрывали напряжение, но было видно: им очень важно то, что говорит Попов. Федоров же откинулся в силовом кресле, играл с настройками, то плавно поднимая, то опуская невидимую спинку, и на лице его блуждала странная полуулыбка.
– Вы говорите о явлениях, которые мы сами лишь недавно смогли перевести в человеческие понятия, и то очень приблизительно. Но мы до сих пор не понимаем принципов, на которых они базируются, и тем более взаимосвязей между ними. – Попов сидел в старинном мягком кресле-мешке.
Михеев ощутил легкое подрагивание пальцев в своей ладони – ксенопсихолог все глубже уходил в наведенный Кейко транс. А вот Михеев, напротив, старался оставаться в Яви, чувствовать запах снега. И спокойные голоса спасателей – это очень хорошо, что они спокойные, значит, пока Стасу не пришлось перехватывать управление и есть шанс, что аномальщина на месте энергостанции – просто судороги умирающего оборудования и пробой реальности, о котором заговорил Попов, не удался. Или во всяком случае не закончится катастрофой.
Тем временем, призрачный Попов снова заплелся в призрачном кресле, выглянул из-за локтя и спросил, глядя на Цоя:
– Мне будет легче отвечать, если я буду знать, какие темы имеют для вас прикладное значение, а какие представляют чисто теоретический интерес. Сами понимаете, в зависимости от этого сосредотачиваешься на разных аспектах проблемы.
Михеев мысленно кивнул, одновременно вслушиваясь в скороговорку радиообмена:
– «Склон», я «Виман», идем на второй круг, визуально движения не регистрируем, сбросили «Мошкару».
– «Виман», я «Склон», вас понял, действия одобряю.
Михеев представил, как сейчас рой аналитической системы «Мошкара» накрывает место аварии – крохотные псевдонасекомые проникают в мельчайшие трещины и начинают сбор и передачу информации на «Крыло». И одновременно ведут съемку и передачу видеосигнала, который бортовая система «Вимана» преобразует в панорамное изображение и отправляет на визоры спасателей.
– Это и практический интерес, и желание разобраться в теории, – Мирослав Цой говорил спокойно, неторопливо, взвешивая каждое слово. – В нашей работе сплошь и рядом ответы на сегодняшние теоретические вопросы завтра могут стать основой совершенно практических методов действия в нештатных ситуациях, а то и последней надеждой на выживание.
– Я тоже спрашиваю не из праздного любопытства, – отозвался Попов. – Мне интересно, как вопросы о границах познания могут завтра найти практическое применение, если, насколько я знаю, программа «Танец с Шивой» пока заморожена и принято решение о нецелесообразности ускорения прямого контакта со Старшими сущностями. Поэтому, кстати, если запросите информацию о наших программах, увидите предупреждение «предназначено для специалистов».