Разумеется, если бы не пайцза, выданная Баневым, не видать им берсеркера. Теперь же он навис над планетой, высчитывая уровень опасности планетарного явления.
Михеев подключился к оперативной визор-системе корабля, сфокусировался на районе энергоблока. И присвистнул. По склону распространялось поле непроглядно черной… массы? Субстанции? Он не мог подобрать определения.
– Оно неживое, – шепнула Кейко.
Не дожидаясь команды, «Меконг» подключил к визор-системе весь экипаж. И Попова, понял Михеев, наблюдая за появившимися в левом нижнем углу зелеными значками. Что ж, это правильно, мнение ксенопсихолога может быть важным, если не определяющим.
Масса подрагивала, выстреливала вверх и в стороны длинными тонкими иглами – дрожащими, словно языки, но при этом, казалось, невыносимо острыми. Михеев, который всегда старался дать любому предмету или явлению название, определить его, встроить в картину мира, понял, что не может этого сделать. Перед ним было нечто абсолютно чужеродное.
– Оно изучает мир. – Попов говорил со спокойным отстраненным интересом, словно перед ним разворачивался захватывающий, но полностью контролируемый эксперимент.
Михеев осознал, что прошло меньше минуты с момента входа берсеркера в систему. Он пробежался по информканалам – хвала звездам, все корабли эвакуации уже покинули систему. Сам он, разумеется, собирался оставаться до последнего, надеясь собрать максимум информации.
– Не изучает. – Кейко полностью оправилась от первого потрясения. – Он что-то передает. Я не знаю как, но это… Оно пытается что-то передать, я чувствую.
– Передачу можно перехватить, заблокировать? – спросил Стас.
– Пилот, запрос связи со статусом «прим плюс», – «Меконг» перешел на служебный голос.
Банев. Конечно, он. Корабль уже перевел Михеева на закрытый канал.
– Михеев, что происходит? – Банев смотрел очень внимательно, будто выискивал что-то, что Михеев пытался скрыть.
И все же старый мудрый Банев ошибся. Едва ли не впервые на памяти Михеева, а это очень, очень долгий срок даже для «закромочника» – осколка исчезнувшего мира и утраченных в период короткого, но яростного наступления Тьмы технологий.
Вместо тихих незаметных интервью и экскурсий группы экспертов по лабораториям и кабинетам ученых – срочная эвакуация закрытого научного центра, поднятые на уши службы целого сектора (только ли сектора?) и множество встревоженных людей по всей Сфере разума: берсеркеры, знаете ли, просто так на боевой режим не выходят.
– Вот прямо сейчас я смотрю на берсеркера, который проводит оценку ситуации. Только что я, данной тобой властью, отправил в срочный джамп корабли, которые эвакуировали «Зимний лес». Ты же знаешь, что такое «Зимний лес», друг мой?
Банев дернул щекой, и Михеев понял, что начальник службы неимоверно устал и измотан.
– Насколько все плохо?
– Суди сам, «Меконг» прямо сейчас скидывает тебе данные.
– Твоя оценка? Веер возможностей?
– Я могу объяснить настолько резкое обострение только тем, что наша пятерка получила всю нужную информацию и собирается инициировать «Фенрир» в ближайшее время. Но плохо не это.
Банев молчал. Михеев быстро нашел видео, подвесил его между собой и Баневым.
– Плохо вот это. – Он увеличил расползающееся пятно маслянистой игольчатой тьмы. – Действительно плохо, поскольку его инициировал кто-то, кто некогда был человеком. Или, что совсем плохо, человеком никогда не был. Попов, с которым мы консультировались, назвал это очень емким термином – «пробой реальности».
Банев молчал.
– Так что веер у нас сложенный, – Михеев даже руками показал, как складывается веер. – Они собрали части своей головоломки, поняли, как и где надо активировать «Фенрир», и этой активации здесь кто-то очень ждет там. Не просто ждет – это нечто давно уже установило связь с нашей реальностью и пытается ее направлять.
– У тебя есть мысли, куда пятерка может направиться?
Теперь молчал Михеев. И не потому что не знал, что ответить. Банев обладал огромными ресурсами для того, чтобы узнать маршрут практически каждого человека в секторе, их же никто никогда и не скрывал. Но все это – время, и частая сеть, которую нужно протащить по всей Сфере разума, неизбежно поднимет волну, а Банев этого опасается. Да и любой бы на его месте опасался, можно вспугнуть, и неизвестно какая реакция будет хуже: могут залечь на дно, а могут рвануть к месту активации, не считаясь с побочными эффектами.
Впрочем, не только поэтому Михеев не торопился с ответами. Он завороженно смотрел, как берсеркер наливается глубокой лиловой густотой, будто растит внутри себя грозовую тучу.
– Фиксирую выходы в трехмерность, – вмешался в разговор «Меконг» и тут же подвесил в левом верхнем секторе видеореала картинку со своих визоров.
Позади и чуть выше берсеркера в пространство системы выходили корабли. Два тяжелых межсистемника и три судна, в которых Михеев с трудом опознал корабли Дальней разведки. Или скорее то, что некогда было дальноходами. Межсистемники, не снижая хода, раздвигали «люстры» своих огромных грузовых отсеков, тянувшихся вдоль центрального ствола, и Михеев увидел, что отсеки эти наглухо запечатаны натеками сероватой, трупного оттенка, псевдоплоти. Дальноходы, изуродованные такими же мертвенными наростами вдоль всего корпуса, разошлись в стороны – с удивительной нечеловеческой слаженностью, превращаясь в когти трехпалой хищной лапы, готовой вцепиться в борта берсеркера.
– Нагльфары, – выдохнул «Меконг».
Михеев с отстраненным интересом смотрел, как разворачиваются наросты на телах дальноходов, превращаются в вытянутые стреловидные щупальца, как перестраиваются межсистемники, тормозят, и «люстры» грузовых отсеков, ставших уже чем-то другим – совсем другим, чужеродным, – по инерции выходят вперед, нацеливаясь прямо в корму берсеркеру.
Корабли мертвецов. Грустная и страшная сказка, оказавшаяся реальностью. Сознания корабля и пилота смешались и непоправимо исказились под воздействием неведомых космических сил. Переродились, став чем-то иным, одинаково далеким и от человечества, и от кораблей.
Призраки, блуждающие за пределами Сферы разума. Предвестники несчастья, они появлялись там, где должно было произойти что-то по-настоящему жуткое. Таких случаев было зафиксировано всего четыре, и всегда это был одинокий корабль, который просто висел неподалеку от района катастрофы и затем исчезал.
Пять разом, действующих как единый организм… Словно отозвавшихся на призыв той тьмы, что заливала планету. Впрочем, почему «словно»?
– Петр Александрович, они могут быть… – Михеев не успел договорить.
– Безусловно, да, – отозвался ксенопсихолог.
Михеев кивнул, вспоминая слова «Меконга»: «Регистрирую сигнал». Вот кому он предназначался. А это значит, что некто установил связь с нагльфарами с помощью таких технологий, о существовании которых человечество и не подозревало.
И если удалось связаться с ними, то с кем еще?
Берсеркер, казалось, не обращал на нагльфаров внимание. Лиловое сменилось темно-фиолетовым, скошенная плоскость носа превратилась в остров ночи, прорезаемой оранжевыми молниями.
Песнь нагльфаров обрушилась на «Меконга» ударом невидимого безжалостного молота. Консенсус-реал разлетелся миллиардом осколков, Михеев ослеп. Кто-то кричал нестерпимо высоким голосом. «Меконг» исчез, пилот не ощущал его присутствия, осталась лишь проникающая в самые дальние уголки души и сознания песнь мертвых кораблей. Она звала туда, где горят белые холодные звезды, вокруг которых вращаются покрытые ядовитым снегом планеты. Туда, где космос чист и страшен, а все, что казалось нужным, дорогим, что было потеряно или найдено, – становится неважным и ненужным. Туда, где есть только ты – слившийся в единое целое с кораблем и растворивший его в себе. Туда, где есть только Единый, Тот, кто должен восстать из-за края Вселенной. Отчаянным усилием Михеев собрал всего себя в точку – и дал «Меконгу» команду уходить в рандом-джамп.
Рандом-джамп Михеев применил впервые. Маневр этот опасен не тем, что корабль может вынырнуть внутри планетоида, или метеоритного роя, или где-нибудь в сердцевине Звездного тракта, где Старшие сущности экспериментируют с законами времени и пространства – впрочем, для последнего варианта, скорее всего, просто не хватит ресурсов. Применяют его в случае крайней опасности и, как правило, прыгают не по совсем случайным координатам, а тем, которые в момент опасности выплескивает подсознание.
Проблема в том, что системы и сознание корабля должны воспринять и согласовать эти координаты со своими, а это требует высочайшей степени доверия и взаимопонимания между кораблем и пилотом. Говорят, бывали случаи, когда корабли просто разрывало при входе в подпространственный скачок из-за несогласования координат рандом-джампа – ведь эти данные имеют в момент опасности экстра-приоритет.
Михеев и «Меконг» работали вместе всего ничего. Но все получилось, и теперь отношения пилота и корабля неуловимо изменились. Михееву из-за этого было слегка неудобно перед ждавшим его на базе «Алконостом»… Да что уж врать себе – ничего не слегка.
Но основная опасность была в том, что этот маневр требовал мгновенного напряжения всех сил корабля, взрывной мобилизации. Михеев сравнивал его с «лаки панчем» – нокаутом «наудачу», когда вымотавшийся боксер внезапно, порой сам не отдавая себе отчета, вкладывается в единственный удар. Если удар достиг цели, отлично. Если нет, второго шанса не будет.
«Меконг» смог вытащить их из самого центра песни нагльфаров, да еще и перетащил в систему, где было целых три обитаемых планеты с орбитальными станциями. Михеев тут же послал Стаса помахать золотой пайцзой перед местными логистами и снабженцами и приказал всем отдыхать, хотя инстинкт орал о том, что надо бросаться в погоню.
Конечно, по всем правилам после атаки нагльфаров экипажу полагалось глубокое психологическое восстановление, а не просто короткий привал, во время которого корабль присосался к энергоканалам местной базы, грабительски выдаивая ее ресурсы. Впрочем, диспетчер системы после разговора со Стасом и не думал протестовать, а предложил доступ даже к аварийным запасам. От этого Михеев отказался, попросив только не афишировать их нахождение в системе. Мотивировал это нежеланием тревожить лишний раз руководство Комиссии по незначительному поводу.