– Готов к работе, пилот.
– Знаю, что готов. – Михеев брюзжал и сам это понимал, отчего хотелось брюзжать еще больше. Он потянулся, сцепил ладони на затылке и задумчиво сказал: – Корабль, сделай запрос в режиме «приват прим»…
Как это он раньше не додумался? Ведь это нужно было сделать в самом начале. Уж точно сразу после того, как всплыло это название «Велос».
Михеев. Дурные сны
– У нас был общий знакомый. Я его знал как Тощего Билли. – Михеев отпил глоток крепкого, густого, горького кофе.
Настоящий мужской кофе. Михеев такой ненавидел. Во рту до сих пор горчил «Честерфилд», глаза жгло, внутри разливался звенящий холод. Михеев знал, что в таком состоянии лицо у него становится бесстрастным, а глаза прозрачно-серыми.
Некстати вспомнилось: «…Я боюсь тебя. Не надо, не будь таким». Давно это было. Впрочем, может, и кстати вспомнилось.
«Чтоб не забывал, что бояться тебе нечего и возвращаться некуда».
Михеев медленно глянул на собеседника. Он подчеркнуто никуда не спешил, хотя струна внутри натягивалась все туже.
– Возможно, я понимаю, о ком вы говорите. – Голос у собеседника был глубокий и мощный, как у оперного певца.
Кафе было крохотным и совершенно пустым. Увидев, что Михеев заходит, широкоплечий здоровяк за стойкой тут же вышел на улицу и кому-то позвонил по дешевой пластиковой мобиле. Одноразовой – такими до сих пор успешно пользовались проститутки, мелкие оптовики-пушеры и серьезные парни, живущие в самой глубине серой зоны. Вроде бы и сами они не при делах, но знают все о тех, благодаря кому можно выжить в таком городе, как Дублин.
Внешность собеседника была под стать голосу. Именно таким его и представлял Михеев по рассказам Тощего Билли. Легкий, гибкий, несмотря на внушительные габариты, обманчиво вальяжный и расслабленный.
«Зови его Мгабе, – говорил Тощий Билли, – тогда он поймет, что ты пришел по делу».
– Скажите мне, Мгабе, – чуть подался к негру Михеев, – что лоа в Сети говорят о тех, кто убил людей в здании, где рожали детей.
Мгабе сложил пальцы домиком, упер их в верхнюю губу и задумался. Потом резко выдохнул, положил широкие ладони с характерными мозолями на костяшках на столешницу, укрытую пластиковой скатертью в мелкую красно-зеленую клетку.
– Мгабе, я знаю, что вы тоже ищете этих людей, – произнес Михеев мягко, но так, что Мгабе взглянул на него по-новому, – и я знаю, что к вам уже обращались за помощью.
Негр что-то хотел сказать, но Михеев поднял ладонь, и тот промолчал.
– Я знаю, что у вас гораздо больше информации, чем у полиции. Как только вы узнали, что я прошу о встрече, вы навели обо мне справки. И нашли то, что вас насторожило, но не дало полного понимания. Это вас раздражает. Я прав?
Мгабе кивнул. Глаза у него вдруг стали очень глубокими и прозрачными, почти как небо над Исландией, и Михеев мысленно присвистнул – глубокое симбиотическое имплантирование инфоинтерфейсов было штукой дорогой и все еще рискованной.
«Да этот мужик реально может общаться с сетевыми лоа, и пофиг, что их вроде как не существует».
Михеев достал прямоугольник плотного коричневатого картона с выдавленным дейт-кодом и толкнул по столу к собеседнику.
– Просканируйте, потом продолжим разговор.
«Интересно, – думал Михеев, – Мгабе просто мазнет по визитке взглядом или…»
Или – его визави достал из пиджака пластину телефона и навел глазок камеры. Все правильно, мало ли какую игрушку могли встроить в код. Допускать постороннюю информацию, неизвестно кем и где упакованную, в имплант-симбиот – не самое разумное решение.
Мгабе внимательно посмотрел на экран, удовлетворенно хмыкнул, поманил бармена:
– Два фирменных темных эля, будь добр. И стандартный завтрак. Вы будете?
Михеев понял, что чертовски голоден.
Они уничтожали яичницу, поджаренные бобы, необычно приготовленное пюре, запивали все это элем из тяжелых кружек и молчали. Но в этом молчании понимали друг о друге больше, чем в выстроенной по всем правилам сложных переговоров беседе.
Наконец Михеев отодвинул тарелку, посмотрел на улицу. В просветах между домами виднелись прямоугольники мертвенно-серого неба. На балконе стояла женщина в хиджабе, снимала с растянутых веревок белье, и Михеев подумал, как же они тут решаются сушить белье на улице.
У подъезда дежурили негры, не слишком старательно прячущие под куртками укороченные «валы». Под вывеской Исламского банка курил сухой остроносый араб. Как здесь выжил такой паб, было совершенно непонятно.
– Я дам вам знать, – сказал, вставая, Мгабе и, подняв руку, показал бармену два пальца. – Завтрак за мой счет. Я угощаю.
Камера была выкрашена серой краской. Шершавый металлопластовый стол тоже был серым. Серой была и лента «гуманных» наручников, стянувшая запястья сидевшего за столом человека. «Весь Дублин такой», – с глухой тоской подумал Михеев, садясь напротив серого человека.
Его лицо было серо-зеленоватым, видимо, еще не отошел от «весеннего привета», которым его скрутили при задержании. Мерзкая штука, выворачивает неудержимо. Однако человек дышал спокойно, смотрел без напряжения, с легким любопытством.
Михеев помолчал, постарался дышать в такт задержанному. Парень оказался совсем не прост – таким дыхательным техникам в йога-студиях не учили.
– Патрик, вы понимаете, что если будете молчать, я просто сожгу вам мозг и все равно узнаю то, что мне нужно, а потом отдам не полиции, а совсем другим людям? – Михеев не угрожал, констатировал факт.
Патрику Доэрти было бессмысленно угрожать. Взяли его бойцы арабского клана, работавшего в порту. Взяли почти случайно и даже не сразу поняли, кто это, но среди них нашелся умный и инициативный парень, который не поленился запустить фото во внутренний информаторий общины, после чего Мгабе позвонил Михееву.
Вместе с Доэрти было еще пятеро, и они положили три штурмовые группы клана. Если бы не прямой приказ имама, Доэрти умер бы такой смертью, какую даже Михеев не мог бы выдумать. Да и не очень хотел.
Но разговорить его было необходимо. Хотя что-то подсказывало Михееву, что до определенной степени Доэрти говорить будет охотно.
– Зачем, Патрик? – Михеев сложил руки на столе.
Серый человек пожал плечами:
– Что вы знаете об «Окончательном решении», Михеев?
Вот это уже интересно. На свете было совсем немного людей, знавших эту его фамилию. Доэрти улыбался.
– Так что вы знаете о них?
Михеев задумался. Доэрти назвал его фамилию. Он спокоен, он готов к неторопливому разговору и намекает на обмен информацией. Что это может значить?
Он ждет, что его вытащат отсюда – или при перевозке, или еще как-то. Вытащат его, ликвидируют тех, с кем он поделился информацией. Очень интересно складывается.
«Окончательное решение» в той или иной форме всплывало, начиная с первой половины XXI века. Тогда ИИ только зарождался, корпорации были очарованы возможностями контроля над потребилами и стаффом, государственные мужи влажно мечтали о полном контроле над электоратом, а религиозные гуру нащупывали возможности управления паствой. И лишь редкие футурологи и писатели-фантасты задавали неудобные вопросы: а на хера это нужно ИИ? И с чего уважаемое общество решило, что джинн, которого собирались выпустить из бутылки, будет им служить? Уважаемое общество невнятно блеяло в ответ устами мошенников-техноевангелистов и продолжало скармливать ИИ новые петабайты информации.
В этом мутном вареве и появились те, кто понял, что пора играть в Апокалипсис, конец мира и прочую инфернальщину, ибо именно она привлекает самых боевых и самых сумасшедших, готовых расстаться с деньгами и жизнью ради идеи. Так обрела новую жизнь нехитрая концепция обреченности человечества, которую успешно «юзали» еще викинги, блюя через борт драккара против холодного ветра.
Рагнарек и прочие концы света были для современного человека мероприятием, безусловно, щекочущим нервы, но достаточно бессмысленным. Создатели «Окончательного решения» вернули ему осмысленность.
Человечество обрело свою цель – создать совершенный разум, совершенное создание, выкормить и воспитать его и принести ему себя в жертву. Разработать совершенный искусственный интеллект и подарить ему Вселенную, после чего тихо сойти со сцены. Отдельных везунчиков пригласят наблюдать за закатом человечества.
Адепты ОР были убедительны и деятельны. Они мудро начали вовлекать в свои ряды в первую очередь программистов, разработчиков и инженеров. На технократские инфантильные души чудесно легло учение, в котором все они становились ни много ни мало создателями настоящего божества.
Порой на ОР начинались гонения, и они затихали. Порой они устраивали громкие акции, и тогда государственные говорящие головы хватались за дорогие прически, смотрели с экранов пустыми глазами и что-то мямлили.
За последнее десятилетие боевое крыло ОР нанесло несколько ударов по научно-исследовательским центрам репродукции, педагогическим исследовательским институтам, медицинским клиникам, работавшим над лечением бесплодия.
Лозунг «Убейте рождение» звучал все громче. Но два, нет, три месяца назад все прекратилось. Тогда Михеев не обратил внимания, точнее, зафиксировал и отложил до лучших времен, поскольку слишком много событий увязывались в жгут. Видимо, чего-то он сильно не учел.
Доэрти сидел, улыбался и ждал.
– Если очень коротко, вы считаете миссию человека выполненной и предлагаете нам всем самоубиться, – сказал Михеев.
Серый человек улыбнулся:
– Если очень коротко – да.
– Тогда какого черта вы не начнете с себя? Это, кстати, вечный вопрос, который задают главарям всех изуверских сект.
– О-о-о, нет, – Доэрти был совершенно спокоен, – это очень грубый прием, рассчитанный на тупых фанатиков. Видимо, у вас совсем мало времени. – Боевик остро посмотрел на Михеева. – А почему у вас мало времени? Что должно произойти, а?
Он издевался. Плевать, он уже сказал интересную вещь, надо обмозговать.