Индус пытался продать топорно сработанный, но чертовски опасный как раз из-за этой топорности конструкт искина, и Михеев решил отобрать его из жалости – кто-нибудь другой просто убил бы дурака, влипнуть за такое ничего не стоило.
Теперь он снова собирался отнять конструкт. Но на этот раз не у дураков. Он встретится с очень хорошо подготовленными, очень умными и убежденными в своей правоте людьми. И ему придется убедить их. Или убить, честно признался он самому себе, ненавидя себя же за бесстрастную правоту.
Поля Возрождения были страшны и величественны. К ломаной черте горного кряжа уходили налитые фиолетовым свечением купола, исчерченные изнутри черно-оранжевыми прожилками. Эти купола вырастали из антрацитово поблескивающей губчатой массы, которая шевелилась, подрагивала, отчего казалось, что здесь спит гигантское существо из иных времен и пространств, грезящее о чем-то недоступном человеческому пониманию.
Шлюпка обвела оранжевым кружком строение прямо по курсу. Их цель – зал транспортировщиков реальности.
– Петр Александрович, я убедительно вас прошу, будьте очень осторожны, – Михеев тщательно подбирал слова. Совсем ни к чему пугать сейчас пожилого человека, но он и так тянул до последнего. – Да, Комнин и Федоров ученые, вы считаете, что понимаете их мотивы, а Мирослав Цой прекрасный космодесантник, отличный специалист, но…
– Но произойти может все что угодно, поскольку мы не знаем, насколько их поведенческие приоритеты соответствуют принятым в Сфере разума, – не отводя взгляд от экрана, очень спокойно сказал Попов.
Михеев помолчал и наконец протянул:
– Ну-у-у… я хотел выразиться иначе, но вы нашли очень точную формулировку.
Почему-то до сих пор не было обмена сигналами с ботом. Михеева кольнуло недоброе предчувствие. Может, все же стоило предупредить безопасников проекта? Но, черт побери, будь он, Михеев, на месте «Сферы», где бы первым делом посадил своих людей? Вот то-то и оно… Но как сейчас было бы кстати звено крепких парней из Глубокой очистки! Да с тяжелым снаряжением! Да в спецкостюмах для действия в агрессивных средах… Ладно, довольствуемся тем, что есть. И с этим можно немало наворотить.
Он покосился на Попова: в костюме для действия в агрессивных средах ксенопсихолог смотрелся странновато. Хотя когда он выглядел иначе?
Михеев машинально дотронулся до рукояти тяжелого дезинтегратора, закрепленного на левом бедре, тяжело выдохнул и хлопнул по панели рядом с входным шлюзом. Полупрозрачная пленка силового поля неожиданно быстро исчезла, пропуская гостей, и тут же заструилась за их спинами.
И чей-то голос жизнерадостно поприветствовал их:
– Проходите сразу в центральный зал, Михеев. И вы, Петр Александрович, тоже. Мы, честно говоря, заждались.
Глава 15. ИОО
Люди за оранжевой дверью не выглядели испуганными или растерянными, скорее удивленными и рассерженными. Увидев Сигурдссона и Бескровного, Стас покачал головой:
– Ай-яй-яй, так использовать страховочные ленты, это ж сколько наборов распотрошить надо было? Вы придумали? – обратился он к Бескровному.
Тот смотрел на вошедших с отстраненным спокойствием, и Стаса этот взгляд кольнул, заставил внутренне подобраться. Вспомнились слова Кейко о том, что Бескровный – идеальный второй номер, что он знает о притягательности своих серо-голубых глаз и потому их прячет. А сейчас смотрит прямо, и взгляд его совершенно бесстрастен…
– Интересно, почему Мирослав в такой момент разделил вашу пару?
Что ж, играть в отвлеченное спокойствие можно вдвоем. Стас говорил и потихоньку смещался так, чтобы Кейко оставалась у него за спиной.
«Почему молчит Сигурдссон? – думал он. – Кейко и старший Михеев однозначно дали ему характеристику – прирожденный дипломат. Он должен был перехватить первую же мою реплику, но стоит и молча смотрит, переводит взгляд с меня на Бескровного и держится так, словно ему очень не по себе. Он должен был понимать, что здесь, в этом уютно-деловом зале, полном скругленных экранов, сенсорных панелей и “натеков” тактильно-ментальных коммуникационных систем, будут люди и их придется как-то обездвижить. Почему Сигурддсон молчит?»
Стас увидел «яйцо» аварийного усилителя. От него уже уходили к аппаратуре узла крепкие корни соединительных систем. Однако овал на боковине «яйца» еще оставался серым, «Крикун» пока был не активен. Значит, они ждут команду или нужный момент? Долго так продолжаться не могло – если кто-нибудь запросит зал, система контроля тут же обнаружит несогласованное подключение.
«Бескровный похож на Лапиньша», – ледяной иглой прошило Стаса недоброе озарение. Чем, почему – он не смог бы ответить. Просто видел это и понимал, что это значит.
Кейко тоже понимала все, что происходит в зале, в узле связи, в системе. Это понимание расходилось кругами, далеко за пределы того, что может воспринять самый сильный эмпат. Касалось непроницаемо черной и очень теплой сути, которая была Михеевым, и все время чуть удивленной, доброй и неловкой от недопонимания и желания сделать мир лучше сути Попова. В сути обоих она уловила отблеск той зеленой волны, что сейчас заполняла ее изнутри и поддерживала.
Великаны, которые до того лишь угадывались, теперь проявились. Их присутствие сделалось осязаемым, будто на плечи Кейко легли теплые руки. Эта тяжесть была доброй и успокаивающей – так клал ей руку на плечо отец, и мир делался понятным, ярким и очень интересным.
Ощутив эту силу, Кейко убедилась в том, что и так чувствовала. Михеев не получил их сообщение и не знает, что один из тех, к кому он с Поповым идет по тихому коридору, совсем не человек. Она это знала, но не могла быть везде и сразу. И сообщить тоже не могла. Сейчас она могла сделать правильным только то, что происходило в узле связи. Остальное – потом.
«Вот тот – с равнодушными глазами – будет в меня стрелять», – поняла Кейко.
Она увидела, как напряженно смотрит на Бескровного совсем молодой паренек в коричневом комбинезоне с нашивками службы связи, и заметила волны силы, исходившие от него.
Эмпат. Пока не очень сильный, но хорошо обученный и талантливый. Мерцающие силовые ленты с яркими красными знаками медслужбы не давали ему шевелиться, но он не обращал на них внимания. Он пытался раскачать эмофон этого мертвоглазого, только почему-то у него не выходило.
Она мысленно вырастила прозрачно-зеленую лиану намерения-интереса-исследования, коснулась эмосферы Бескровного. И поняла, почему у смелого парнишки ничего не получается.
Кейко ощутила пространство, увидела проявление намерения в Мироздании. Пытаясь все это осознать, она ускользала в мир, наполненный ярчайшими красками, звуками, запахами и тем, чему не было названия в человеческом языке.
«Тш-ш-ш, человек, не пытайся сейчас все понять и назвать. Это произойдет в свое время. Сейчас просто живи и пользуйся», – сказал ей кто-то. Не словами. Скорее объемными образами, напрямую обращенными к ее разуму. Она вздохнула, расслабилась и позволила себе использовать дар зеленой волны.
В эту минуту у Бескровного перекосилась левая сторона лица. Движение было нечеловеческим и очень страшным. Существо, которое было некогда Сергеем Бескровным, вскинуло руку с импульсным разрядником. Стас заметил это движение, догадался, что тот сейчас выстрелит, и сделал единственное, что мог.
Он, не раздумывая, прыгнул на Бескровного. Толкнулся ногой, вытянул руки, надеясь перехватить или хотя бы сбить прицел импульсного разрядника. Никогда ранее он не испытывал такое бешенство и жуткий страх, как сейчас, когда понял, что Бескровный выстрелил не в него. В Кейко.
Зал транспортировщиков реальности напомнил Михееву старые православные соборы и индуистские древние храмы. Почему? Бог весть.
Был он невелик, по стенам ходили голубые и изумрудные волны света, и каждая несла ощущение свежести и утреннего весеннего холодка. Сами транспортировщики покоились в прозрачных коконах вокруг центральной колонны, уходящей к сводчатому потолку. Лица их были спокойны и неподвижны, на губах замерла «улыбка Будды». Михеев окинул их взглядом, убедился, что состояние комплекса штатное, и сосредоточил внимание на людях, стоявших между коконами.
Мирослав Цой выглядел совершенно иначе, чем на своих голоснимках. Тот же «ежик», что и раньше, те же внимательные черные глаза, уверенный разворот плеч, но… Мимика изменилась. Точнее, исчезла. Бывают лица, напряженные до полной неподвижности, бывает неподвижность спокойной расслабленности, но в любом случае даже неподвижность человеческого лица что-то выражает. А у Цоя – ни-че-го.
Комнин смотрел на вошедших с сосредоточенным интересом, что-то прикидывая в уме, – он явно относился к происходящему, как к решающему этапу крайне важного эксперимента.
Федоров чуть нервно, но очень искренне улыбался.
– Николай Владиславович, – Михеев сложил шлем в ворот костюма, с облегчением потер макушку, чесалась ужасно, – вы мне только скажите, это все зачем? Вы чего добиваетесь-то в итоге?
Ответил Комнин:
– Давайте мы проведем научный диспут потом, – и приглашающе указал рукой на пустой кокон, стоявший несколько в стороне.
Цой сделал шаг в сторону, открывая самодельную установку, которую венчал (Михеев с досадой вздохнул) брусок конструкта.
– Ну нет, люди вы мои дорогие… – Михеев чувствовал себя глубоким стариком. Очень усталым и злым стариком.
Он огляделся, нашел подсвеченную оранжевым сервисную зону и вырастил себе стул. Тяжело сел на него, смазанным – никто и пошевелиться не успел – движением достал дезинтегратор и приставил к своей нижней челюсти. Говорить стало неудобно, ствол мешал, от этого Михеев разозлился еще сильнее.
– Вам явно нужен я. Точнее, как я подозреваю, что-то в моей голове. Так что, как минимум, я хочу знать, что и зачем.
Федоров и Комнин переглянулись. Цой был по-прежнему неподвижен. И по-прежнему смотрел на Михеева.
«Ай, как нехорошо… – пронеслось у него в голове. – Этого я не учел, хотя после Лапиньша должен был хотя бы подумать о такой вероятности».