William Scoresby, An Account of the Arctic Regions with a History and Description of the Northern Whale-Fishery (Edinburgh: Archibald Constable, 1820), классификация, p. 427–428; «смятая», p. 431; «безупречная», p. 432; «Первопричина», p. 426–427, figure in vol. 2, pl. 10. Как и Неттис, Скорсби видел «смятые и неправильные образцы», но, в отличие от Неттиса, он считал, что подавляющее большинство представляло собой «идеальные геометрические фигуры». Скорсби полагал, что «конкретные и бесконечные модификации сходных классов кристаллов могут объясняться лишь волей и желанием Великой Первопричины, чьи труды, даже самые незначительные и мимолетные, и находящиеся в местах, наиболее отдаленных от человеческого наблюдения, всецело достойны восхищения». Если Бог поддерживает симметрию, тогда симметричные снежинки должны быть в большинстве.
В конце 1880‐х годов к славной генеалогии снежных людей примкнул берлинский метеоролог Густав Хеллманн, – но он был твердо намерен служить механической объективности. Хеллманн пояснял, что он тоже провел годы в погоне за изображением хрупких форм, дополняя симметрией то, что ему удавалось зарисовать до того, как снежинки истончались и таяли. В 1891 году, после многих лет жестокой погони, Хеллманн нанял известного берлинского микрофотографа Ричарда Нойхаусса, чтобы обратить его навыки, отточенные в ходе биомедицинской работы, к снегу, приспособив его замечательную аппаратуру к работе не в лаборатории, а на улице. Они добились успеха под Рождество 1892 года. Поначалу Нойхаусс вынужден был согласиться, что на первый взгляд новые фотографии едва ли можно считать прогрессом по сравнению с рисунками. «Кто-то скучает по их абсолютной правильности и безупречной симметрии, столь характерной для кристаллов снега Скорсби и Глейшера. Кто-то привык к такого рода математической закономерности в строении кристаллов снега и теперь немного разочарован, не найдя ее здесь. Но именно в этом отступлении от идеальных форм и схематичных фигур мы и обнаруживаем реальные картины [reelle Bilder], как природа преподносит их нам»[278]. Снежинка Хеллманна (ил. 3.20) кардинально отличалась от симметризированного кристалла, зафиксированного исследователем Арктики Уильямом Скорсби (ил. 3.18). Изображения Скорсби – как и бóльшая часть изображений Неттиса – были нацелены на то, чтобы добиться совершенства, которое ускользало от наблюдателей, сосредоточенных на деталях.
Ил. 3.19. Идеализирующая микрофотография. W. A. Bentleyand, W. J. Humphreys, Snow Crystals (New York: Dover, 1962), p. 60 (воспроизводится с разрешения Dover Publications). Фермер-фотограф Уилсон Бентли провел большую часть своей жизни отлавливая (и подрезая) «безупречные» снежинки, каждая из которых, по его мнению, была уникальной. Хотя его работа была фотографической, его вмешательства по изменению фона и доработке изображений снежных хлопьев нарушали бессмертную заповедь Ричарда Нойхаусса быть сдержанным во имя механической объективности (ил. 1.2 и 3.20).
Является ли различие между Хеллманном и Нойхауссом, с одной стороны, и Неттисом, Глейшером и Скорсби – с другой, не более чем отражением того факта, что у Хеллманна и Нойхаусса была фотографическая камера, а у остальных нет? Очевидно, нет. Замечательные и многократно воспроизводившиеся компендиумы снежинок Уилсона Бентли, фермера-самоучки из Джерико, штат Вермонт, делают это совершенно ясным (ил. 3.19). В течение многих лет, начиная примерно с 1885 года, по всему миру воспроизводились необыкновенной красоты негативные микрофотографии Бентли, снятые с помощью складного фотоаппарата с мехами, Нойхаусс высмеивал эти изображения, которые, по его пониманию, имели только видимость автоматического отображения, но не обладали его реальностью. Черный фон, сетовал он, расценивался неискушенными наблюдателями как темнопольное освещение[279] – тогда как на самом деле изображения снежных хлопьев были просто выскоблены из их реального фона и помещены на черный. Хуже того, сожалел Нойхаусс, «во многих изображениях Бентли не ограничивался „улучшением“ контуров; он позволил своему ножу резвиться глубоко в сердце кристаллов, так что появились совершенно произвольные [willkürliche] фигуры»[280]. Замена фона, работа резцом по объекту, отрезание краев, улучшение изображения – это были, для Нойхаусса, особо тяжкие преступления против объективности. Использование фотографии само по себе не могло излечить болезни воли – расстройства, которое сохраняется в исходной конструкции немецкого слова willkürlich.
Идеализированные снежные хлопья, произведены ли они с помощью фотографии или нет, не соотносятся с объектом так же, как это было у Хеллманна и Нойхаусса. В то время как идеализированные репрезентации схватывают сущности, не вполне связанные с каким-либо одним определенным застывшим объектом, Хеллманн и Нойхаусс выхватывали конкретный – и, неизбежно, подпорченный – экземпляр (ил. 1.2 и 3.20). Проистекающее отсюда отпадение от совершенства поражало их современников. Снежинки никогда не будут одинаковыми. «Да, – заключил Хеллманн, – несмотря на царящее здесь ледяное оцепенение [Erstarrung], это естественные картины, согретые самой жизнью»[281].
Ил. 3.20. Асимметричная объективность. Gustav Hellmann, with microphotographs by Richard Neuhauss, Schneekrystalle: Beobachtungen und Studien (Berlin: Mückenberger, 1893). Для Джона Неттиса или Уильяма Скорсби – или автора практически любого другого каталога изображений снежинок – часть красоты и привлекательности снежинок заключалась в том, что они демонстрируют необычайную симметрию. Поэтому, когда Хеллманн и его соавтор, врач-микроскопист Нойхаусс обнаружили, что под холодным фотографическим глазом объектива значительная доля крошечных кристаллов была весьма сильно асимметричной, это вызвало удивление – в чем-то тревожное, но в чем-то и ободряющее.
Надлежащим образом подготовленные и исполненные с железной волей самоограничения, фотографии подавали надежды на достижение объективности. Потратив годы на усовершенствование удивительного устройства, напоминающего машины Руба Голдберга[282], способного производить сверхбыстрое («моментальное») изображение падающей капли на сетчатке, британский физик Артур Уортингтон (человек-всплеск, о котором мы говорили в Прологе) мог видеть это явление лучше, чем кто бы то ни было. Можно было увидеть скрытый образ того, как капля молока, будто бы остановленная во времени его миллисекундной вспышкой, ударяется о воду – и тогда Уортингтон мог делать наброски этой картины, чтобы отделить идеал, лежащий в основании явления, от капризов случая (ил. 0.1). В одной фотовспышке Уортингтон мог провести обследование капли молока, едва касающейся поверхности жидкости. В следующей вспышке света он мог изучить падение капли с той же высоты, что и в первый раз, но зарегистрировать этот удар на несколько тысячных долей секунды позже. Производя настройку таким образом, чтобы вспышка загоралась все позже и позже для каждой следующей капли, Уортингтон мог отслеживать недоступный непосредственному восприятию процесс развития всплеска на протяжении всей его «истории».
В течение многих лет Уортингтон не проявлял никакого особенного интереса к объективности – он гонялся за сущностью класса явлений, которые ужасающе трудно поддавались восприятию. Затем, примерно в 1894 году, несомненно подталкиваемый усилиями, которые он и другие воспринимали как параллельные, Уортингтон начал новую и энергичную кампанию, чтобы зафиксировать всплеск объективно. Имея представление о шоке объективного, стоит проследить процесс перехода Уортингтона от сетчатки к фотографической пластинке, приняв во внимание два вопроса: какие модели он использовал в своем поиске и какие методы были связаны с ними? Каким было его отношение к своим более ранним рисованным изображениям, когда в наличии у него оказались сделанные им пошаговые фотоснимки?
Фотография Уортингтона основывалась на общих приемах, пришедших из самых разных областей. К началу 1890‐х годов, повсюду, как мог видеть Уортингтон, для фиксации очень быстрых физических явлений успешно применялась фотография со вспышкой. В 1887 году Эрнст Мах в сотрудничестве с австрийским военным фотографом и физиком Петером Зальхером зафиксировал тень сверхзвуковой пули, использовав саму пулю, чтобы вызвать яркую искру. Эта искра отбросила тень от пули и даже дифракционную тень сжатого воздуха вокруг нее – на фотографическую пластинку. Интересы Маха не имели абсолютно ничего общего со всплесками, а сосредоточивались на споре, который он стремился разрешить, – об ущербе, причиняемом (или не причиняемом) воздухом, сжатым у передней кромки пули. Англичане тоже искали возможность получить изображения тени от пуль, – над этой проблемой работал сэр Чарльз Вернон Бойз, который внес изменения в технологию, использовав гораздо более чувствительные фотопластинки. Бойз был прежде всего великолепным изготовителем инструментов, искусным мастером такой квалификации, что сумел ценой незаурядных усилий найти значение гравитационной постоянной (открытие, ставшее памятником усердия и точности), помимо этого известны его удивительно чувствительный радиомикрометр, многократно переиздававшаяся книга о мыльных пузырях и основанные на работе Маха теневые фотографии 1893 года, изображающие полет пуль[283].
Тем временем Джон Уильям Стретт, третий лорд Рэлей, взяв на вооружение метод искры, использовал в 1891 году лейденскую банку[284] для производства более быстрой и яркой искры, что стало последним решающим шагом в технической инфраструктуре, необходимой Уортингтону (