Здесь мы сталкиваемся с интересным и коварным слиянием феноменов. Если говорить о спектрах, то существует изменчивость, которая исключает прямолинейное соблюдение правил. Если же говорить о наблюдателях, то существует некоторое поощрительное отношение (не принижение) к человеческой (а не механической) способности схватывать паттерны (метафизически нейтральные, в отличие от типов истины-по-природе) и, следовательно, проводить классификацию даже в тех случаях, когда алгоритмические формы суждения не срабатывают. Субъективность стала важной чертой классификации, поскольку объекты не обнаруживали в себе универсальные сущностные качества и потому что в середине XX века все больше ученых из самых разных областей начали принимать как благо тот факт, что людей можно обучить умению однозначно классифицировать объекты даже в отсутствие строгих процедурных правил. Физиогномическому зрению можно было научить.
Таким образом, Морган, Кинэн и Келлман указывают на четыре свойства суждения. Во-первых, они подчеркивают, что классификация включает в себя установление отношений сходства и что эти отношения сходства (такие, как в случае со светимостью) нельзя определить при помощи фиксированного набора стандартных критериев (к примеру, соотношения интенсивностей линий для каждого из спектральных классов). Во-вторых, процесс оценки при изучении звездного спектра (похожий на определение «расы») – это не обязательно осознанный процесс. С первого взгляда и благодаря озарению узнавания исследователь видит, что звезда «расово» принадлежит классу В, а не F. В-третьих, когнитивный процесс, задействованный в работе с изображениями, представляется целостным, и именно этот холизм («решение принимается исходя из… общего внешнего вида») противостоит «объективным измерениям» механических изображений (которые были не только механистичны, но и фрагментарны). Наконец, в-четвертых, в процессе суждения нет ничего фатально неопределенного и расплывчатого – ошибочно полагать, утверждали эти авторы, что количественные измерения (даже там, где они применимы) – это единственный путь к точной классификации. Как представляется, все эти четыре отличительные черты суждения отражены в приведенном авторами расово-лицевом сравнении и его противопоставлении количественной алгоритмической оценке.
Этот аргумент о расово-лицевом «семейном сходстве» вновь напоминает нам о философии Людвига Витгенштейна и его критике идеи о том, что понятия можно определять при помощи набора необходимых и достаточных условий. Повседневные понятия вроде игры или сложные математические понятия вроде числа лучше всего понимать, утверждал он, через идею частично разделяемых, переплетающихся нитей сходства – короче, скорее как семейное сходство, чем как набор сущностных признаков. Витгенштейн писал в часто цитируемом разделе своих «Философских исследований»: «Я не могу охарактеризовать эти подобия лучше, чем назвав их „семейными сходствами“, ибо так же накладываются и переплетаются сходства, существующие у членов одной семьи: рост, черты лица, цвет глаз, походка, темперамент и т. д. и т. п. И я скажу, что „игры“ образуют семью». Но вместо того чтобы рассматривать Витгенштейна как автора, работающего за пределами наук и использующего эти философские идеи для истолкования работы ученых, лучше рассматривать его как непосредственного свидетеля зарождающейся формы видения, которая нас здесь интересует. В 1929 или 1930 году, до того как он написал посмертно опубликованные «Философские исследования», Витгенштейн связал свое понятие семейных сходств с образом составного лица, предложенным сэром Фрэнсисом Гальтоном:
И чтобы вы ясно увидели (насколько это возможно) то, что я понимаю под предметом этики, приведу несколько более или менее синонимичных выражений, каждое из которых может подменить вышеприведенное определение; перечислив их, я собираюсь вызвать тот же эффект, что и Гальтон, когда он расположил на одной фотографической пластинке ряд фотографий различных лиц для получения образа типичных черт, присущих этим лицам. И, показав такое коллективное изображение, я смогу помочь вам увидеть, каковым является, скажем, типичное лицо китайца. Сходным образом, если вы просмотрите ряд предложенных вам синонимов, то, надеюсь, сможете обнаружить характерные общие черты, относящиеся к этике[674].
Семейное сходство в духе Витгенштейна вполне укладывалось как раз в форму физиогномического научного зрения, которое нас здесь интересует: установление «типичных» черт посредством схватывания сходства, наподобие расово-лицевого. Гальтон хотел добраться до типа не через идеализирующее вмешательство, а путем наложения изображений лиц. Витгенштейн хотел переписать всю этику при помощи более-чем-метафоры из процедуры Гальтона. В другом месте, около 1931 года, он подчеркивал важность познания с одного взгляда – то, как (концептуальные) «промежуточные члены» могли заполнять связи между родственными формами[675]. Подчеркивание способности опытного глаза схватывать все с одного взгляда имеет давнюю историю – она определенно подчеркивалась в начале XIX века немецким натуралистом Александром фон Гумбольдтом в работе по «физиогномии» растительных ландшафтов[676]. Но в XX веке мы обнаруживаем ее в атласах в новой и усиленной форме, зависящей от сверхсложных научных инструментов и борющейся с ними. Гиббсы уподобляли выявление паттернов в электроэнцефалограммах отличению индейцев от эскимосов; Морган, Кинэн и Келлман сортировали звездные спектры при помощи своего рода «расовой» классификации. Все эти авторы разными – а для позднейших читателей часто возмутительными – научно ангажированными способами привлекали сложность группового распознавания и классификации лиц, чтобы противостоять тому, что они считали неадекватной классификационной властью, – упрощенческому процедурализму механической объективности.
Для начала следует отметить, что Гальтон был бескомпромиссным евгенистом. У Гиббсов, Моргана, Кинэна, Келлмана и Витгенштейна аллюзии на физиогномическую классификацию метафорически основывались на классификации индивидов по расовому признаку. Нет никаких оснований считать, что эти ученые (или Витгенштейн) разделяли евгенические претензии Гальтона. Но синхронность такого рода коллективной отсылки была не случайна и не просто «витала в воздухе» – формирование расовых стереотипов было в продаже благодаря самому плодовитому издателю атласов в мире Юлиусу Фридриху Леману. Леман начал строительство своей империи в 1886 году в Мюнхене с учреждения «Мюнхенского медицинского ежегодника» (Münchener medizinische Wochenschrift), который стал самым распространенным немецким медицинским журналом[677]. На этом фундаменте он запустил невероятно успешную серию медицинских атласов – 41 «карманный атлас» и 17 полноразмерных атласов, переведенных на 14 языков. Он был обязан своим успехом и многим уже упомянутым здесь атласам, в том числе атласам Грасхея и Йоханнеса Соботты[678]. Среди его бестселлеров были не только медицинские издания, но и изрядное количество расовых атласов.
Сам Леман открыто занимал крайне правую политическую позицию. Из-за «volkisch» убеждений он примкнул к социал-дарвинизму и старательно расширял каталог своих медицинских и биологических изданий за счет изданий по генетике, евгенике и гигиене. В 1922 году «Lehmann Verlag», издательство Лемана, взяло на себя издание журнала «Архив по расовой и социальной биологии» (Archiv für Rassen-und Gesellschaftsbiologie), терпевшего тогда финансовые убытки, и Леман предложил Гансу Ф. К. Гюнтеру опубликовать свой труд «Расология германского народа» (Rassenkunde des deutschen, 1922), который между 1922 и 1933 годами выдержал 16 переизданий; в этот период было продано около 50 тысяч экземпляров, а к 1943 году было продано уже 272 тысячи экземпляров, включая сокращенный вариант, впервые опубликованный в 1929 году. Леман спонсировал лекции по расовой гигиене и премию за лучшую коллекцию «портретов чистых немцев». В октябре 1920 года он писал Гюнтеру, что издатель хочет опубликовать «гуманитарный определитель флоры» (Excursionsflora) Германии, который в первую очередь произвел бы образцовое разграничение расовых признаков»[679]. Гюнтер был рад помочь ему и создал в дополнение к атласам, специализирующимся на Германии, расширенный атлас о «флоре» всей Европы, которую он разделил на пять главных групп и несколько смешанных. (Для Лемана было совершенно естественно считать путеводители по расам полноценной частью научно-медицинских изданий.) Такие критерии, как рост, длина конечностей, параметры черепа, цвет кожи и волос, были необходимы, но расовая идентификация, по мнению Гюнтера, всегда была чем-то большим. В поисках этого дополнительного элемента, ментального поведения (seelisches Verhalten), автор стремился описать на систематической основе огромное количество примеров, заполняя страницу за страницей образцами каждого расового типа[680] (ил. 6.5). Только в этом случае можно было натренировать глаз таким образом, чтобы видеть людей принадлежащими той или иной расе подобно тому, как, смотря на конкретный цветок или звездный спектр, можно было видеть их место в соответствующей классификации.
Ил. 6.5. Расово-лицевой атлас. Hans F. K. Günther, Kleine Rassenkunde Europas (Munich: Lehmann, 1925), p. 33. Гюнтер разделил население Европы на пять «чистых» рас и их различные комбинации: нордическая, восточнобалтийская, западная, восточная и динарская. Атлас был своего рода руководством по распознаванию – в нем были приведены примеры не только чистых, но и смешанных рас. К примеру, предполагалось, что представители динарской расы (изображенные на иллюстрации) должны были быть помимо прочего высокими, с коричневыми или черными волосами, большими носами, глубоко посаженными карими глазами и характерной формой черепа – картинки же должны были запечатлеть то, что не удавалось передать словами и измерениями. В 1932 году Гюнтер вступил в нацистскую партию, которая торжественно приняла и использовала его работы.