Ил. 6.8. Суждение о Луне. V. A. Firsoff, Moon Atlas (London: Hutchinson, 1961), карта третьего квадранта (необходимо иметь в виду, что юг находится вверху, а запад – слева). Что могло быть более «объективным», чем фотография Луны, и что – более своевременным, чем точная карта, когда осуществлялось планирование пешей прогулки по ней астронавтов? Однако для Фирсоффа было ясно как лунный день, что изменчивые условия освещения на Луне превращали фотографии в весьма проблематичный материал, а интерпретированные рисунки – в лучшую и гораздо более верную репрезентацию.
Ил. 6.9. Луна с точки зрения опытного глаза. V. A. Firsoff, Moon Atlas (London: Hutchinson, 1961), pl. 7. Эта воспроизведенная Фирсоффом фотография была сделана 200-дюймовым телескопом Паломарской обсерватории, на ней запечатлен район кратера Клавий. Даже при наличии фотографии, дал понять автор, лишь «опытный геологический глаз» смог бы распознать «скопление параллельных разломов» между кратерами Грюмбергер и Клапрот над основным плато Клавия.
Репрезентация не обязательно должна быть гомоморфной[696]. То есть изображения, образованные из мира, не должны соответствовать по форме тому, что кто-то видел – или даже мог бы увидеть на самом деле, если оно находится где-то в другом месте либо же значительно превышает или является ниже масштаба человеческого восприятия. К примеру, карты плотности населения используют визуальное, чтобы выразить явление, которое можно было бы представить в форме таблицы. В физических науках такие немиметические формы репрезентации, как таблицы, часто используются во всех отраслях как теоретической, так и экспериментальной работы: эти иллюстрации зачастую являются результатом обработки данных в компьютере, который не только хранит большие объемы информации, но и манипулирует ими контролируемым способом. Когда в 1967 году Роберт Ховард, Вацлав Бумба и Сара Смит составляли свой «Атлас магнитных полей Солнца» (Atlas of Solar Magnetic Fields, 1967) (ил. 6.10), им приходилось выбирать, как правильно «сгладить» данные, поскольку они пытались согласовать различные наборы наблюдений. Даже здесь, в самом сердце астрофизики, роль объективности открыто оспаривалась субъективизмом, связанным с возникшим в XX веке акцентированием внимания на суждении и интерпретации:
Значительный опыт обработки магнитограмм сделал нас осторожными в их интерпретации, но для тех, кто незнаком с инструментом, различия в качестве наблюдений могут оказаться серьезным препятствием. Поэтому мы решили, что наилучший способ сделать информацию доступной – это сводные диаграммы, представляющие данные в несколько сглаженной форме.
В силу необходимости пришлось принять много решений, касающихся того, что именно на магнитограммах было реальным, а что нет. Естественно, этим графикам присуще некоторое субъективное качество[697].
Эти «субъективные» решения о том, что является реальным, были откровенно самодеятельными; это был тот тип вмешательства, которому не было места в научной самости XIX века с ее одержимостью самодисциплиной, необходимой для создания возможности объективного отображения. В этом атласе, в отличие от изданий Гиббсов и Моргана с коллегами, дело было не только в том, чтобы научиться классифицировать изображение, – речь шла о модификации самого изображения. Тренированное суждение требовалось, чтобы сделать изображение полезным.
У Герхарта Шварца (из Центра хронических заболеваний Нью-Йоркского медицинского колледжа), сотрудничавшего с Чарльзом Голтеймером (из Ван-Найса, Калифорния), тоже была деятельная художественная концепция производства изображений. В возрасте 18 лет Голтеймер (тогда его звали Карл Гольдхамер) служил в австрийской армии и попал на фронт в самом начале Первой мировой войны, но вскоре был серьезно ранен в ногу шрапнелью. Отчасти из‐за своего опыта военного времени он начал изучать медицину и довольно быстро сделал карьеру в Отделении анатомии Венского университета. В 1930–1931 годах он опубликовал двухтомный атлас «Нормальная анатомия головы на рентгеновских снимках» (Normal Anatomy of the Head as Seen by X-ray), вышедший на четырех языках. К середине 1930‐х годов он уже отвечал за педиатрическую радиологию во всех муниципальных больницах Вены и написал около пятидесяти статей. Все это не защитило его. После аншлюса Австрии в 1938 году Голтеймер был отправлен в концентрационный лагерь в Дахау, и только благодаря прошлой воинской службе и ранам его выпустили «условно» и дали считаные дни на то, чтобы уехать из страны. Незадолго перед окончанием отпущенного ему срока он оказался на грани повторного ареста, но ему удалось получить выездную визу. Что касается Шварца, то он учился с Голтеймером в Вене в 1930‐х годах, где собрал, исправил и опубликовал улучшенную версию радиографических учебных плакатов, впервые выпущенных Рудольфом Грасхеем в 1930‐х годах[698].
Ил. 6.10. Солнце исправленное. Robert Howard, Václav Bumba, and Sara F. Smith, Atlas of Solar Magnetic Fields, August 1959 – June 1966 (Washington, DC: Carnegie Institute, 1967) (печатается с разрешения Обсерваторий Института наук Карнеги, Вашингтон, США). На этой магнитограмме авторы активно видоизменяли само изображение, чтобы устранить артефакты (то, что не является «реальным»). Но это «сглаживание», как назвали его авторы, никоим образом не должно было сообщить изображениям атласа идеальный (метафизический) статус – авторы по-прежнему хотели, чтобы их карта изображала не абстрактные солнечные поля, а конкретное вращение Солнца, измеренное на исходе лета 1959 г., за вычетом артефактов, порожденных инструментом.
Шварц и Голтеймер объединились, чтобы создать в 1965 году рентгеновский атлас человеческого черепа. К тому времени, как они утверждали, дисциплина достигла в своем развитии такого уровня, когда знакомство с радиологией нормального черепа рассматривалось как базовое знание: теперь радиологу, хирургу-ортопеду, хирургу-стоматологу, нейрохирургу, неврологу, отоларингологу и судмедэксперту требовалось знание нормальных разновидностей и псевдопатологий, которые могли «извести» даже эксперта. Несколько одновременно возникших запросов усложнили задачу. Во-первых, радиологи хотели воспроизводить снимки так, чтобы они на самом деле выглядели как оригиналы и печатались в масштабе оригинала или даже больше. Еще в 1930 году Голтеймер справился с этой трудностью воспроизведения снимков таким образом, что копия приобретала сходство с оригиналом благодаря приложению грубой силы: он печатал каждое изображение фотографической контактной печатью на бромидной бумаге и вручную сшивал их в атлас. Даже если бы эта ремесленная процедура была экономически осуществима в США 1960‐х годов (чего на самом деле не было), цель атласа претерпела определенные изменения. Во-вторых, Голтеймер и Шварц хотели большего, чем просто точного воспроизведения «нормального» рентгеновского снимка. Они нацеливались на нечто более значительное – «некое теоретическое досье из множества разных черепов, содержащее более сотни разновидностей и псевдопатологий на каждой отпечатанной форме». Эти два ограничения – потребность в сходстве и теоретическая составная комплексность – грозили стать непреодолимыми для какого бы то ни было текста[699].
Шварц пишет: «Именно тогда доктор Голтеймер высказал предположение, что мы могли бы воспроизвести все рентгенограммы вручную». Хотя рентгеновские лучи уже существовали, речь шла о создании рисунков с изменениями, намеренно внесенными в оригинальные снимки. Это был поступок, который 75 лет назад невозможно было даже представить. Мог ли Лоуэлл после того, как он пытался получить снимок Марса вернуться к созданию изображений вручную, если бы ему была доступна фотография с высоким разрешением? Реализм (в контексте середины XX века) стремился не к рефлекторному согласованию природы с репродукцией, а к полутоновому рисунку, который интерпретировал отдельные рентгеновские снимки[700]. Голтеймер, хотя он и был (по его собственным словам) «опытным художником, с большим количеством заслуженно полученных наград», не смог создать «достаточно реалистичное» изображение, как не смог сделать этого и Шварц. В конце концов им удалось добиться успеха с помощью директора отделения искусств Колледжа врачей и хирургов Колумбийского университета; издание состоялось благодаря объединенным усилиям двух других художников (Хелен Спайден и Харриет Э. Филлипс). Когда художнические техники были доведены до совершенства, возник комплекс более тонких проблем – вопросов, затрагивающих самую суть проблемы объективности, поскольку создатели атласов объединились для того, чтобы достойно отметить допустимость вмешательства, основанного на тренированном и тренирующем взгляде:
Вопрос о том, насколько реалистичным должно быть изображение, обязан был появиться по целому ряду причин. Изначально мы намеревались создать иллюстрации, которые выглядели бы настолько «естественными», насколько это возможно при изображении нормальной разновидности или псевдопатологии, то есть настолько близко к тому, как они выглядели на рентгеновских снимках, насколько это позволяло мастерство художника. Однако после того, как в таком ключе была нарисована первая иллюстрация, мы поняли, что кропотливое копирование природы не является целью рисунков в анатомическом атласе. Во многих случаях нормальная разновидность, будучи изображенной «естественно», оказывалась различима только для тренированного взгляда специалиста, который с самого начала был знаком с данным патологическим изменением. Чтение предельно «естественных» иллюстраций оказалось скорее упражнением по «повторному открытию» патологических изменений, чем по их наблюдению. Поскольку трудоемкий поиск патологических изменений в атласе, безусловно, не был ни желаемым, ни практически осуществимым, такая «естественная» манера графического представления упускала бы самое главное. Мы убедились в том, что полезность нашего атласа пропорциональна очевидности, с которой узнается то или иное патологическое изменение, чтобы читатель мог распознать его мгновенно и без всяких усилий