— Позволь и мне сказать… Сколько лет тебя не было. Я ждала. Была верна, ты знаешь. Не знаю, были ли у тебя там женщины, как ты там жил… Но и я человек, пойми… Или ты думаешь, что я уже так стара, что мой удел — только ждать? Шучу, конечно. Только горько шучу. — Она перевела дыхание. — Больше я так не смогу. Тебе решать. Тебе и твоему начальству. А я больше так не могу…
С абхазского побережья на грузопассажирском «корыте» Путко за двое суток по штилевому морю добрался до Крыма. Еще несколько часов на автобусе — и сейчас он вышагивал по аллее военного санатория, оглядываясь по сторонам, ища глазами и предвкушая долгожданную встречу.
— Да, никак, Антон?
Перед ним стоял, щедро улыбаясь, мужчина в фланелевом халате и сандалиях на босу ногу, с перекинутым через плечо махровым полотенцем.
Они обнялись.
— Раны зализывать? Солнечные ванны принимать?
Путко узнавал — и не узнавал. Халат, ворот нараспашку, облупившийся нос на дочерна загорелом лице, шлепанцы — все так не соответствовало облику Большого генерала, каким привык он видеть Блюхера. Только выражение лица, крупного, красивого, рельефно вылепленного, с большими светлыми глазами, оставалось прежним. Блюхер всегда нравился Антону.
— Уже принял ванны. Полную норму, — он махнул рукой в сторону моря. — На кавказском берегу грел кости. А сюда приехал специально для встречи с тобой.
— Получил назначение в Украинский округ? На какую должность? Я годика четыре назад одну группу подбирал, как раз позарез нужен был инженер. Тебя затребовал. Не нашел. Ольгу выспрашивал. Она что-то темнила.
— Я удачливей — вот видишь, даже здесь разыскал. К сожалению, вместе служить не придется. А рад бы… Но поговорить надо. О Китае.
— Чего вдруг? Ты-то где прятался? — задал Блюхер наводящий вопрос. — И на кой шут тебе Китай? Там нынче дело труба.
Путко достал из кармана бумажник. Из какого-то подкладочного отделения вызволил фотокарточку размером со спичечный коробок. Протянул.
Блюхер взглянул, поднял брови: со снимка смотрел на него бравый подполковник в полной белогвардейской форме да еще с двумя Георгиями на груди.
— Откомандировываюсь к новому месту службы. В прежнем чине. Из парижской штаб-квартиры «Российского общевоинского союза» следую в Шанхай — Харбин и хотел бы получить ценные советы из первых рук.
— Вот оно что… — Василий Константинович повертел фотографию, вернул ее Антону. — А откуда обо мне узнал и моей одиссее?
— Секрет полишинеля. В Париже когда услыхали, что главным советником у Сунь Ятсена какой-то генерал Галин, беляки все архивы вверх дном перевернули: «Какой такой из нашенских к революционерам переметнулся?» А французы — те поначалу возомнили, что это их соотечественник: не «Галин», а «Гален». Тоже стали разнюхивать. А уж коли взялись, докопаться не составило большого труда: их разведка-контрразведка работать умеет. Так что еще тогда наслышался… Сейчас сюда прислал Павел Иванович.
— Понятно. Ну что ж… Как говорится, чем могу — помогу. Пошли в мои апартаменты. Проголодался с дороги?..
Разговор в палате Блюхера затянулся далеко за полночь.
— Я следил за событиями в Китае, как за сводками с фронтов нашей гражданской, — признался Антон. — Думал, вот-вот!.. Сам знаешь, на Западе только и бубнят: «политика окружения СССР», «замкнуть кольцо», «создать санитарный кордон против большевиков»!.. И тут — Китай. Казалось, совсем немного — и будет навечно разорвано это кольцо, разрушен кордон, наша страна обретет соседа-друга. — Он чуть ли не с осуждением посмотрел на товарища: — Почему же в один день все рухнуло? Беляки в Париже до потолка прыгали: «В один день армия Чан Кайши из орудия революции превратилась в орудие контрреволюции!» Но даже и они не могли понять: как произошло такое?
— Я тоже очень долго не мог понять… Вы-то там наблюдали со стороны. А для меня это было… — Василий Константинович помассировал грудь у сердца. — Моя боль… Считаю, моя ответственность… Хотя на Реввоенсовете все решили по справедливости. Мол, историческая закономерность.
— Поражение было предопределено? — не понял Путко.
Блюхер поднялся с соломенного кресла:
— Чай любишь? Я приохотился в тех краях. Только к зеленому, без сахару… Если не без поллитры, то уж без чаю тут не разберешься… Сейчас приготовлю.
Антон терпеливо ждал. Василий Константинович наполнил душистым напитком чашки. Непривычно для гостя не поставил на блюдца, а блюдцами накрыл их.
— Смотри, как нужно пить. Пригодится. Особенно в жару зеленый чай — спасение.
Чай был терпковатый, горьковатый и неожиданно приятный на вкус.
— Как тебе ответить: предопределено или нет?.. — восстановил нить разговора Блюхер. — Чан Кайши, безусловно, ренегат. Типичный Кавеньяк. Та «сабля в руках буржуазии», о закономерности появления которой в аналогичных обстоятельствах предупреждали и Карл Маркс, и Владимир Ильич. Чан Кайши — это китайский Корнилов. Но, как понял я задним числом, свести все к нему одному — преувеличить его роль и упростить все обстоятельства. Причины глубже и серьезней.
Антон слушал, внимательно глядя на Блюхера. Нет, не только санаторный камуфляж изменил его облик — за эти годы он действительно стал в чем-то иным. Постарел? Похудел?.. Нет, дело не во внешности. Более самоуглублен, сосредоточен?.. Какая-то постоянная суровость, даже когда улыбается. Сказались испытания последних лет?..
— Как ты понимаешь, Северный поход подрывал сами основы империализма в Китае, международного империализма, — продолжал Василий Константинович. — К тому же ты прав: распадалось кольцо окружения СССР, которое столько лет ковали Лондон и Токио, Париж и Вашингтон. Могли они стерпеть такое?
— Значит, поражение было действительно неотвратимо? — повторил Антон.
— Нет! — решительно возразил Блюхер. — Революция могла победить! Но лишь при одном условии. Скажи, была бы установлена власть рабочих и крестьян у нас, в России, если бы не было партии большевиков, не было Ленина?
— Конечно нет. В лучшем случае — буржуазная республика. Да и ту бы раздавили генералы.
— То же самое — и в Китае. Только коммунисты могли довести революцию до победы… И Северный поход давал им такую возможность. И когда объявился их Чан Кайши-Корнилов, дать отпор ему могла бы только коммунистическая партия. Опять же, как у нас большевики в августе семнадцатого.
— Да, мы подняли тогда против Корнилова народ. Почему же китайские коммунисты не подняли? Сыграли труса?
— Нет! Многие из них были самоотверженны и бесстрашны. Но в целом их партия оказалась не готовой. И к тому, чтобы организовывать и воспитывать в революционном духе миллионные массы рабочих и крестьян. И к тому, чтобы в решающий момент дать отпор Кавеньяку… С самого начала революции руководство компартии проявляло нерешительность и колебания. А коль в верхах согласья нет… Но все равно народное движение росло, ширилось, углублялось. И когда буржуазия поняла, чем это ей грозит, ее обуял страх. И она взорвала национально-революционный фронт изнутри. Она поразила китайскую революцию в наиболее уязвимое ее место — в наемную армию. — Он резко вскинул голову — будто эта мысль пришла ему только сейчас. Но Антон понял: Блюхер осознал ее давно, хотя каждый раз, когда возвращался к ней, она больно жалила его. — Вот суть дела: наемная армия. Темная солдатская масса, навербованная за доллары, и продажное офицерство. А подлинно революционные кадры, добровольческие полки, коммунисты — бойцы и командиры — они сражались на самых трудных участках и почти все погибли в боях…
Он помолчал, тяжко перевел дыхание:
— Я не вправе осуждать компартию Китая. Она понесла жестокие потери. Но я вижу причины. Партия еще очень молодя. За один год она выросла почти вдесятеро, ее руководители не имели опыта борьбы. К тому же сыграло роль объективное соотношение сил: контрреволюция оказалась организованней и сильней. Те же Лондон, Токио, Париж и Вашингтон — вот истинные организаторы переворота. Как бы Чан Кайши ни пыжился, он лишь марионетка в их руках. Посулили ему власть и деньги — и он сразу забыл и о «Трех принципах» своего учителя, и о национализме. Знаком с его последним заявлением? «Необходимо принести в жертву коммунистов и наши связи с СССР, чтобы вызвать доверие у наших иностранных друзей». Вот какие песни теперь поет…
Василий Константинович подошел к балконной двери, широко отворил ее. Комнату заполнил ровный шум моря.
— И все же… Хотя переворот Чан Кайши лишил китайский народ победы, я верю, что великий революционный опыт останется. Он пригодится в будущих боях. Кто из великих изрек: «Опыт — надежный светильник в пути»?..
— Как ты предполагаешь дальнейшее развитие событий? — помолчав, спросил Путко.
— Не исключено, что Чан Кайши объединится теперь с Чжан Сюэляном и империалисты науськают их на нас.
«Науськают ту армию, которую ты помогал создавать?..» — чуть было не сорвалось с губ Антона. Но он понял: именно сознание этого и бередит душу товарища.
— Неужели Чжан Сюэлян и Чан Кайши осмелились бы выступить против нашей РККА?
— С дивизиями Чжан Сюэляна я столкнулся на последнем этапе Северного похода. Скажу тебе без скидок: это образцовая армия. Хорошо обучена. Во всех частях и подразделениях японские инструкторы, половина офицерского состава получила подготовку в японских военных школах, в токийской академии. Войска имеют боевой опыт — Чжан-старший все время бросал их в различные заварушки. Так что к такой силе я бы не стал относиться с пренебрежением. Тем более, что дивизии-то эти — в Маньчжурии, у наших границ. — Блюхер почувствовал, что Путко обескуражен его словами. — Пожалуй, я пережимаю. Но лучше переоценить, чем недооценить. Если действительно придется с ними драться. — Усмехнулся: — Что тебе еще рассказать о них?
Достал лист, испещренный иероглифами:
— Обрати взор на сей любопытный документ. Ты вызубрил китайский? Нет? И я за три года — лишь азы. Это листовка одного из северных милитаристов. Много таких нам подбрасывали. Говорится в ней примерно следующее: «Великий человек и генерал такой-то предлагает солдатам НРА перейти на его сторону. Он думает, что солдаты сами понимают, как стыдно служить красной собаке. Через три дня генерал такой-то не будет брать в плен. Он отрубит головы всем захваченным солдатам, а офицеров велит разрубить на куски и отдать на корм свиньям». Поверь, это не просто угрозы для устрашения. Они чрезвычайно жестоки. Ревут «Ша!», набрасываются на противника, рубят в куски, живьем бросают в костры… Пленных, как правило, не берут. Зачем лишние рты, когда своих солдат кормить нечем? Страна разорена и сто раз ограблена.