Он понимал: не сегодня завтра все обнаружится. Проследят цепочку. Их дорогу. Может быть, кто-то видел. И крысы на свалке не жрут пуговицы и кокарды… Ехали вдвоем. Возвращался один. Спросят охранников в концентрационном лагере. Разыщут таксиста…
Да разве дело в том, что схватят? Если бы лишь в этом, куда бы легче: браунинг на боевом взводе… Последнюю пулю… Зачем ждать?..
Не имеет права. Его работа. Он должен выполнять ее до последнего часа. Как она. И отплатить сполна. И за нее. И за себя. За свою обездоленную жизнь.
Ему показалось тогда: в ее безумных глазах в последний миг промелькнуло облегчение…
Пулеметы бы сюда! Его дивизию!..
Оцепеневший, он отошел от клетки-могилы.
«Она должна была заговорить!.. — бормотал позади Костырев-Карачинский. — Ах, ты! Сорвалось!.. Я должен доложить Богословскому!»
Они быстро возвращались в Сумбей мимо свалки. В отбросах шныряли крысы.
Антон шел, как заведенный. Боль оглушила его. Но, казалось помимо его воли, срабатывал профессионализм разведчика: «Хотел устроить мне очную ставку?» «Мы проверяли все ее контакты. У сестры милосердия в лечебнице очень много контактов». «Решили проверить и меня?» — «Это я сам решил. Вспомнил, как однажды есаул Шалый рассказал про Питер и свой арест». — «Почему ж ты один — без Мульчи и Богословского?» — «Они не знают. Вдруг Шалый наболтал спьяну? Он всегда был в дымину пьян». — «А ты, значит, захотел выслужиться? Заработать просвет на погоны, капитан?» — «Только предположение. Нет, я не верю».
Антон придержал шаг: «Остановись… Напрасно не веришь». Катя обернулся. Лицо его напряглось. «Да, капитан… Там была моя жена. Моя помощница… Убери руку. Мы с ней всю гражданскую, всю жизнь воевали против вас. Убери руку!» Потянувшаяся к кобуре рука офицера застыла в воздухе. «Теперь ты понял?.. Это смертный приговор тебе».
«Нет!.. Вы не посмеете! Я никому не скажу! Клянусь!» — «Не имеет значения. Сам понимаешь». — «Нет! Нет!»
Костырев-Карачинский неожиданно рухнул на колени. В грязь. В пыль. «Нет! Клянусь!..» А рука его рванулась к кобуре.
«Будь ты проклят!..» Антон нажал на спусковой крючок. И стрелял, пока не кончились патроны. Потом ухватил за наплечные ремни обмякшее, неимоверно тяжелое тело, отволок в кучи отбросов, совсем недалеко от дороги.
Китаец-шофер ждал в своем рыдване на площади поселка. «В город», — приказал Антон.
«Моя жизнь… Память… Воспоминания, которые я храню теперь один… Раньше я знал: это помнит и знает она… Теперь один… И они исчезнут, как будто ничего не было, они больше никому не нужны… Какая мука!..»
— Куда запропастился Костырев-Карачинский? — Мульча был похож на готовую укусить собаку. — Когда нужен позарез, его всегда нет! Ты когда видел его в последний раз, подполковник?
— В Сумбей… В лагерь вместе ездили. — Антон почувствовал, что теряет самообладание. — Сразу оттуда он уехал по делам фирмы в Шанхай.
— Знаю, какие у него там дела! К шлюхам укатил! Он по фрейлинам-графиням мастак, а в Шанхае есть специальное заведение — с фонарем и титулами! — Мульча гнусно выругался. Уставился на Путко оловянными глазами. — Коль сам послал, придется тебе заменить своего дружка.
— В чем? Где?
— Полковник Такахаси передал генералу Дитерихсу задание токийского штаба: надо перейти в районе Хабаровска на ту сторону.
— Зачем? Кого-то убрать, что-то взорвать?
— Мелко плаваешь. Японцы хотят, чтобы мы в радиусе трехсот верст от Хабаровска, в тайге, нашли площадку для подсадного аэродрома.
— На той стороне? Что за чушь!
— Ты их не знаешь, зато я уже имел с ними дела. Японцы хотят перебросить туда горючее. И если все пойдет, как спланировано, оттуда ударят по Хабаровску. По штабу особой армии красных и базе их флотилии. Ловко придумали?.. Дитерихс обещает участников вылазки повысить в звании. Сразу полковником станешь.
— У меня другое желание.
— Сможешь получить и деньгами: самураи не поскупятся.
Как передать в Центр?.. Восстановить связь через Ивана Чинарова?.. Долго. Для этого пришлось бы самому выехать в Шанхай. А теперь и опасно. Для Ивана — прежде всего. И нет времени. Надо выбираться отсюда как можно скорей. С ними? Что ж… Лучшего не придумаешь.
По улице к нему приближался, не уступая дороги, молодой офицер в флотской шинели.
Антон недобро посмотрел на него. Остановился. Не может быть!.. Или… Он был готов ко всему.
— Никита?
— Разрешите представиться, господин подполковник!
— Ты как очутился здесь?
— Как и вы, господин подполковник.
Трепов понизил голос:
— Прибыл к вам с приветами от Оскара и Тимофея.
Антон наконец понял. Неторопливо повел взглядом из конца в конец улицы.
— Здесь штаб-ротмистр Мульча.
— Знаю. У меня легенда — комар носа не подточит. Вот с такой компанией через кордон пробивался! — Он выставил большой палец.
— Ну что ж… А у меня…
— Знаю, Антон Владимирович, — дотронулся мичман до его локтя.
— Коль знаешь…
— Давайте поговорим где-нибудь в тихом месте.
Они спустились в подвал шашлычной Тотоса. В этом подвале были укромные сумрачные каморки. Сели за столик в самой дальней. Тотос поставил кувшин с вином.
— Ну…
Они выпили молча, не чокаясь. Антон не в силах был сдержать навернувшихся слез.
Снова наполнил чарки.
— Мне нужно выбираться отсюда.
— С тем я и прибыл. Вам готовится замена. Ждать ее не нужно. Выезжайте на станцию Пограничную. А там…
— Нет! — Антон почувствовал, как судорога сводит его челюсти. — У меня другой план. Но мне необходима связь.
— Я и есть связь.
— Тогда все проще…
Путко сам разыскал Мульчу:
— Когда же — твое дело? На мне ведь фирма.
— Через три дня. Завтра выезжать. А этого прохвоста нет как нет.
— Аэродром — и все?
— Разговеемся на обратном пути. Туда пойдем глухоманью. Назад выйдем на Петрово-Сергиевское. Там под завязку и погуляем. С этого берега нас прикроют. Выбросят отвлекающий десант.
— Коль гулять… Надо бы и Богословского взять, он специалист.
— Ишь ты, оценил! Что я тебе говорил? Отличный парень! Это идея — взять и его. Он те места должен хорошо знать, у Молчанова служил. — С ухмылкой глянул на Путко: — Полковничьих погон захотел? Деньжат-то у тебя — куры не клюют. Аль игрок по крупной? Ставка-то знаешь какая? Головы на банк!
— Знаю. По-крупному расплатиться хочу.
— Запомнил, Никита? Смотри, не перепутай. Через границу мы должны перейти без помех. Чтобы никто не смог уйти назад.
— Понятно, Антон Владимирович. Передам в точности.
Глава девятнадцатая
«Дорогой брат Федор!
Пишу тебе большую радость, ежели сам еще не знаешь, может, батя тебе тоже написал. Что его возили аж в самую Москву и Всесоюзный староста товарищ Калинин Михаил Иванович, Председатель ВЦИК, вручил ему боевой орден Красного Знамени! Так что наш командарм товарищ Блюхер не шутки шутил и слово его оказалось крепкое, как броня наших мониторов. И еще мне батя написал, что в Ладышах был целый праздник от такого происшествия, гуляли крепче, чем на пантелеймона, а потом вся деревня за вычетом подкулачников избрала нашего батю председателем сельсовета. Но мои тесть и теща и даже жена Анна подымали руки против, что для меня жгучая обида горше полыни, так что могу теперь поставить окончательный крест на этом неудачном семейном деле, потому как мы встали на разных классовых позициях уже без примирения.
Еще здесь у нас такая новость, что уже пришли в затон, собрались на зиму, начали перебирать механизмы и готовить на смазку, консервация называется, я опять пошел в школу в шестой класс, а оказалось — рано: на флагмане подняли «Буки». Мы снова готовимся к походу. Белогвардейские бандиты думают, что стужа заморозила пушки наших кораблей. Они ошибаются!
Бандит опять заговорил
И прется на границу!
Наш «Сунь Ятсен» свой груз грузил
До самой до зарницы…»
Командарм следил за ходом операции.
На этот раз все шло четко по графику. В пять утра тридцатого октября корабли, перед тем одолевшие почти трехсоткилометровый переход от базы до устья Сунгари, двинулись вверх по реке, к Фугдину. Впереди снова прокладывали путь тральщики, подрывавшие мины, промеривавшие глубины по фарватеру. Условия похода оказались куда более сложными, чем два десятка дней назад: мороз до одиннадцати градусов, штормовой ветер, палубы и такелаж — в корке льда… С часу на час флотилия должна была вступить в соприкосновение с противником.
Когда начнется бой, Василий Константинович полностью переключится на него. Пока же есть время для других, не менее важных забот. В Хабаровск вызваны командиры корпусов Вострецов и Хаханьян. Они и начальник штаба Лапин докладывали, как идет формирование Забайкальской и Приморской ударных групп.
— Учтите, если придется выступить, действия будут проходить в зимних условиях. Первейшая забота — чтобы ни одного обморожения! Как с лыжами? Кого возможно, поставить на лыжи, — Блюхер достал папку, развернул чертеж. — Изучите: у нас в Украинском здорово придумали, как ставить на лыжи даже пушки. Попробуйте. Разведчиков и связистов — тоже на лыжи. Коней перековать. Уже сейчас, по первым морозам, — всех в поле! Проводить учения каждый день. Как с полушубками, валенками, ушанками, рукавицами? Хозяйственники не подвели?
— Полный комплект, товарищ командарм. А вот насчет лыж… В Забайкалье зимы бесснежные, на лыжах не разбежишься, — заметил Степан Вострецов.
— Знаю. Помню. Тем более нужно готовиться. Тренируйте на марш-бросках. До тридцати верст в сутки. Но чтоб с полной выкладкой! Коль придется…
Коль придется…
Эти месяцы, создавая новую армию, Василий Константинович занимался не только укомплектованием штатов, подбором командиров, вооружением, боеприпасами, транспортом, обмундированием, продовольствием — всем, что нужно для жизнедеятельности такого сложного организма, как армия; с первого же дня он поставил перед штабом и управлениями задачу: готовить войска к отпору врагу. На всех уровнях — от разработки Лапиным и его помощниками планов действий по оперативным направлениям до организации команд разведчиков в полках. Приказал: занятия проводить ежедневно, по строго установленным программам. Оборудовать в частях военно-технические и стрелково-тактические кабинеты. Наладить обмен опытом между подразделениями. Не забираться в дебри, не теоретизировать, не поучать. Никаких «примерно», «приблизительно правильно», «не совсем гладко». Точность. Только «Да!» или «Нет!»; из классов и кабинетов — в поле, на полигон. Самое интересное без промедления передавать по це