— Это кто ж такой добрый у нас тут выискался, ась? — кривя губы в недоброй ухмылке вопросил предводитель древлян. — Никак, защитник всего рода людского? — остальные заржали. Действительно, было от чего почувствовать превосходство: их шестнадцать крепких молодых воинов, а этот всего один, хоть и не стар и собою не хил, но — один.
— Граб, глянь, это ж князя Киевского выкормыш! — выкрикнул кто-то.
— А вот таких птиц люблю убивать более всего. И своими руками. — ухмыльнулся предводитель.
— Неужто на двобой вызовешь? — удивился Руслан.
— Зачем? Только время зря терять… Сейчас ребята тебя вздуют хорошенько, а я потом прикончу, и останешься ты здесь воронам на корм.
— Ну-ну. Не хвались, на рать идучи…
— А, заткнись. Ребята, вперед.
«Ребята» навалились все разом. С одной стороны, это серьезно сковывало свободу движений и удара следовало ждать со всех сторон; а с другой — облегчало задачу: куда мечом ни ткни, в кого-нибудь, да попадешь. Первым попал как раз Граб-предводитель. Широкая полоса Русланова меча проткнула его горло. Остальные продолжали наседать: и потому, что надо было отомстить за вождя, и потому, что иных приказов не поступало. Через четверть часа ценой многочисленных порезов и ушибов Руслану удалось ополовинить древлянское воинство: налетчиков осталось восемь. Богатырь только собрался с силами, чтобы продолжить бой, как что-то тяжелое обрушилось ему на голову…
…Очнулся он привязанным к столбу. Все тело болело, из некоторых ран сочилась кровь. Тут на него вылили еще одно ведро воды.
— Ну что, герой, очухался? Это ненадолго, дружок. — процедил паренек лет девятнадцати, занявший, по-видимому, место старшего в отряде. — Что тебе спокойно не жилось? Ехал бы себе и ехал, был бы жив-здоров и руки-ноги целы. А теперь, после того, как ты сделал с нашими братьями, лететь тебе меж двух деревьев. Помнишь, как мы князька вашего Ингвара успокоили? Вот и тебе то же предстоит.
— А как долго вы потом Искоростень заново отстраивали, ребята? — усмехнулся Руслан разбитым ртом.
— Ах ты… — парень ударил его по лицу.
— Со спящими и связанными все вы храбрецы… А вот один на один вам слабо. Другое дело — все на одного… Ничего, примучит вас Владимир, авось, наберетесь уму-разуму. — Руслан приготовился уже развить эту тему, обогатив несколькими крайне обидными не только для древлян, но и вообще для каждого уважающего себя человека ругательствами, но тут произошло очередное чудо. Позади древлян, напоминавших стаю голодных волков, кружащих вокруг единственного незнамо как попавшего в лес ягненка, вдруг возникла Мила. Глаза ее расширились от ужаса, когда она увидела, в каком положении находится Руслан, но девушка мгновенно оценила ситуацию. Стараясь двигаться бесшумно и незаметно для разбойников, она подняла с земли длинный узкий кинжал, нанесла сильный быстрый удар сзади сперва новому вожаку, затем, пока древляне не успели опомниться — стоящему рядом с ним. Оба упали. Остальные шестеро Накинулись на нее с мечами, и Мила с запозданием подумала, что не только не помогла любимому, но и сама сейчас погибнет вместе с ним.
— Живьем девку брать! — крикнул какой-то разбойник. — Пусть потеха будет долгой!
Руслан понял, что дело еще хуже, чем он мог себе представить. Он напрягся, рванулся… — без толку. Крепко держат веревки. Поднатужился, закряхтел — держат. В это время Мила обмякла после сильного удара по голове.
— Мила!!! — Руслан рванулся, веревки выдержали опять, зато столб, на котором до налета древлян висела воротина, выдернулся из земли. Первые двое подбежавших были сметены столбом, затем богатырю удалось освободиться от ненужного предмета. Он стряхнул с онемевших рук веревки как раз вовремя: едва успел кулаком в лицо встретить подбежавшего древлянина. Руки слушались плохо, врагов, правда, осталось тоже не слишком много. Как только в руках появилось щекотливое покалывание, Руслан перестал уворачиваться от ударов, поднял с земли меч и снова начал рубиться. Тут уже и уцелевшие поляне, видя, что ворогов осталось мало, можно легко одолеть, подбежали с вилами да топорами, так что исход боя был предрешен.
Полная темнота, чернее которой быть ничего не может, почему-то все кружилась перед глазами. Пели странные птицы, голоса их были незнакомы. Им помогал хор не по-земному красивых голосов. Пение зачаровывало, завораживало, дарило ни с чем не сравнимый покой и блаженство, хотя слов было не разобрать. «Наверное, это боги так поют.» — подумала Мила, ныряя в круговорот этой поющей темноты. В тот же миг чья-то сильная рука схватила ее, потянула наверх, прочь от темноты и голосов. Послышались новые звуки, вскоре Мила поняла, что обладатель этой руки звал ее по имени. «Оставьте меня… здесь так хорошо, так спокойно…» — хотела сказать она… и открыла глаза. Над ней нависало страшное лицо: огромные глаза, перебитый нос, окровавленный рот… Собственно, все лицо страшного существа было покрыто запекшейся коркой крови, длинные волосы, также густо пропитавшиеся кровью и грязью, сбились в колтун. Но ощущения опасности почему-то от страшилища не исходило.
— Мила, Мила, очнись! Вернись ко мне, прошу тебя! Очнись, Мила! — звал Руслан свою возлюбленную. Наконец, она глубоко вздохнула и открыла глаза. — Ну, хвала богам, жива! — с облегчением вымолвил Руслан.
— Ру… Руслан? — неуверенно прошептала она. — Это ты?
— Я, я это, маленькая. Успокойся, мы живы, остальное — дело наживное…
— Что с тобой?
— Да, было дело, подрался малость. Да ты разве не помнишь?
— Я… О, да, вспомнила… Я разговаривала с отцом, потом вдруг вспышка — и я здесь, а ты привязан к столбу. Я захотела тебе помочь, взяла какой-то нож… Потом не помню.
— А потом… Потом и не было ничего. Ударили тебя, лебедушка моя, а я вырвался и немножко им отомстил. Ну, и сам малость порезался…
— Небось, эту твою «малость» опять две седмицы врачевать придется? — к Миле начала возвращаться ее обычная бодрость, и в синих глазах засверкали озорные искорки.
— Нет, что ты. Перевяжу — и дальше в путь.
— А… А как же я?
— Вот и я голову опять ломаю, что с тобой делать, горе ты мое ненаглядное. С собой не возьму, и не уговаривай. Я один раз с Черномордом уже схлестнулся, так что тобой рисковать ни за какие коврижки не стану. Надо бы тебя домой отправить…
— Руслан, а правда, что Черноморд зачаровал свою голову, и теперь, как только ты ему ее срубишь, у него тот же час новая отрастает?
Богатырь посмотрел на княжну с немалым удивлением.
— Кто тебе такое сказал?
— Да в Киеве скоморох один…
— Такой невысокий ростом, кудрявый да конопатый?
— Ну да…
— Это Вьюн, мы с ним вместе у бабы-яги гостили. Не слушай ты его, он хоть и много чего про меня ведает, да для красного словца в дюжину раз больше придумывает. Не было такого.
— А что было?
— Ну, сошелся я с ним один на один, ударить его толком не успел, как толкнул он меня, а я упал неудачно, оберег свой зацепил. Ну, тот рожок, что за тридевять земель зашвырнуть могет.
— И..?
— Ну и очутился опять во дворе перед бабкиной избушкой. Теперь обратно в Таврику пробираюсь.
Тем временем жители веси выбрались из домов, посчитали свои потери. Шестерых убили ночные «гости», да одна девка с перепугу лишилась дара речи. К Руслану подошел невысокий плечистый мужик с серым от сдерживаемой ярости лицом. В бороде его серебрилась уже седина, но выглядел он еще крепким. Огромные кулаки сжимались и разжимались.
— Исполать тебе, добрый молодец. — пробурчал он. — Спасибо. Если б не ты, эти собаки половину веси вырезали бы.
— А что мне оставалось делать? — ухмыльнулся витязь. — Князь Владимир взял эти земли под свою защиту, а я ему служу верой и правдой. И потому обязан защищать вас. И потом — напасть в ночи, на спящих — это хуже, чем в спину ударить! Не по-мужски это. И не по-людски.
— Я — Вакула, войт здешний. А тебя как звать-величать?
— Руслан.
— Добро пожаловать, Руслан-воин, хоть и в скорбный для нас час пришел ты. Чем можем помочь тебе и подруге твоей?
— Да ничем особенным — пожал плечами богатырь. — Умыться бы нам, перекусить, да заночевать — все же ночь на дворе давно…
— Добро. Сейчас все будет. — войт коротко поклонился и ушел.
Руслан обернулся к Миле.
— Ты как, встать сможешь?
— Сейчас попробую. Ох. Вообще, нормально, получается. Только голова сильно кружится.
— Обопрись на меня. Вот так, добро.
— А где твой конь. Руслан? Или ты сюда пешком пришел?
— А действительно, где мой конь? Где он был, пока хозяин в поте лица… — Руслан пытался изображать возмущение, потом не выдержал, махнул рукой, рассмеялся и заорал так громко, что Мила, морщась, закрыла ладошками уши:
— Шмель! Шме-ель! Ты где?
— Я здесь, хозяин! — раздалось ржание из-за ближайшей избы.
— Иди сюда, драка уже кончилась!
— Не могу, хозяин! Я тут немного занят!
— И чем же таким неотложным занят мой боевой друг? Жрешь, небось, опять?
— Обижаешь, хозяин! Я тут разбойника поймал!
— Да ну?! Эй, Вакула! Мой конь тут одного живьем, говорит, взял!
Поляне набежали сразу, обступили Шмеля. Руслан с Милой и войт Вакула подошли одновременно, протолкались к коню. Тот, и впрямь, правым копытом удерживал в лежачем положении невзрачного мужичонку. Разбойник хрипел и пытался вырваться, но Шмель лишь сильнее давил ему на грудь.
— Это же Степан!
— Тот, что в прошлом годе в болоте сгинул!
— Никак, за Светланой приходил…
— А вот уйдет ли… — переговаривались местные.
— Шмель, можешь отпускать. — негромко проговорил Руслан. Конь мгновенно повиновался. Вокруг послышался испуганный ропот: «С конем разговаривает! Волхв, али колдун, не иначе!». Вперед выступил Вакула.
— Поднимите его. — двое мужиков, в плечах не уже войта, вышли из общего круга и легко подняли плененного. Тот, увидев войта, обмяк и освободиться более не пытался, только озирался затравленно. — Как же это понимать, Степан? — спросил Вакула. — В прошлом лете ты ушел на охоту в лес и не вернулся. Не иначе, в болоте сгинул; и кушак твой там нашли. Мы, как положено, богам за тебя воздали, и что теперь? Теперь ты приходишь в ночи вместе с татями, что сжигают наши дома, убивают наших жен и крадут дочерей? — Мужики вокруг глухо заворчали, войт одним движением руки велел им замолчать, другим отослал женщин и детей. — И на что ты надеешься сейчас, Степан? Закон наш ты знаешь. К тому же для всех нас ты давно уже мертв. — Вакула отвел руку в сторону и чуть назад, кто-то вложил в нее нож. — Мы, поляне, люди тихие и незлобивые. От веку так повелось. Но если нас тронуть, то так вскинемся, не удержишь! А и дурак же ты, Степан… Гореть тебе в пекле! — с этими словами войт мощным ударом вскрыл Степану грудь, вырвал сердце, швырнул себе под ноги. — Нехай собаки твоими братьями будут, если не побрезгуют!