— Руслан, к бою!!! — заорал он, уже видя, что запаздывает, непростительно запаздывает… Хоровод распался, и только что задумчивые девушки и юноши набрасывались на коней, на людей, стараясь стащить их на землю. Хищные улыбки озарили бледные лица нападавших, обнажая клыки с вершок в длину. Молчан среагировал быстро, и вот уже суковатая палка, которую он выломал в саду взамен сломанного посоха, мелькает так быстро, что не всегда и увидишь. Руслан рубит мечом направо-налево, так что от нападающих только клочья летят… Сам Рыбий Сын сперва расстрелял оставшиеся у него пять стрел в тех, кто особенно близко подобрался к девушкам, затем выхватил меч и с криком «Слава!» врубился в гущу полуденниц. Те сражались остервенело, и даже с отрубленными руками, проткнутые мечом не по одному разу, перли вперед, чтобы дотянуться, вцепиться, вгрызться…
— Головы руби!!! — услышал словенин зычный крик Руслана. Старый гусляр тем временем грянулся оземь и обернулся… нет, не волком. Слабовата была бы такая тварешка против настоящего волка. «Кажется, кто-то называл таких собак шакалами», — мелькнула мысль. Рыбий Сын отбросил прочь всякие мысли и отрубил шакалу голову, когда тот уже приноровился вцепиться зубами в ногу Ерша.
Наконец, рубить стало некого: почти две дюжины обезглавленных тел валялись возле костра. Некоторые еще скребли руками, сучили ногами…
— Расслабились, думали, что все зло одним махом победили! И вот вам, получайте! Никогда не прощу себе этой беспечности! — зло крикнул Молчан, склонившись над Лидией. Мила и Фатима отделались легким испугом, а вот гречанке досталось гораздо серьезнее: коня под ней загрызла такая милая с виду девушка, на горле Лидии кровоточили две глубокие царапины.
Волхв внимательно осмотрел девушку. Она находилась в глубоком обмороке, дыхание стало тяжелым, замедленным.
— Я надеюсь, что жить она будет. — мрачно сказал он, поднимаясь. — Уберите эту гадость с глаз моих! — закричал он, глядя на изуродованные тела полуденников, полуденниц и оборотней. — И, ради всех богов, принесите воды…
— Молчан, тут нигде нет воды… — растерянно сказал Рыбий Сын, вернувшись через полчаса. — я за это время едва коня не загнал, все окрестности объехал — кругом сухо.
— И тела не горят… — заметил Руслан, продолжая швырять останки нечисти в костер.
— А, забыл сказать, костер не настоящий. Так, морок. — рассеянно ответил Молчан, не глядя прищелкивая пальцам. Сразу же пламя занялось по-настоящему, Руслан с проклятием отпрыгнул: едва не обжегся. Волхв тем временем не находил себе места. Он то хватался за голову, то бормотал что-то, бегал туда-сюда. Наконец, Молчан замер перед обеспокоенными друзьями. — Что ж, придется обходиться собственными силами. — все так же рассеянно улыбнулся он. После этого волхв принялся удивлять своих друзей.
Затеплив еще один костерок, Молчан подпрыгнул, сделал несколько странных грациозных движений, снова запрыгал, как ужаленный. При этом он кричал какие-то странные слова, по всему видать — заклинание. Совершив еще один, невообразимо длинный прыжок, он с силой ударил палкой в землю, и оттуда тут же ударила тугая струя воды. Продолжая что-то завывать, волхв прямо из воздуха слепил котел, разломал «посох» об колено на три части, повесил котел с водой над костром, не умолкая ни на минуту. Вытащил из мешка пучки трав, выбирал нужные, швырял в мгновенно закипевшее варево. Затем проорал еще что-то, топнул трижды, и возле его ног из-под земли вылез странный зверь: похож на ящерицу, но покрыт густой рыжей шерстью. Волхв схватил зверька, одним движением свернул ему голову, швырнул мертвое тельце в котел же. Убедившись, что все идет как надо, Молчан снова заплясал вокруг костра. Наконец, когда из котелка повалил зеленый дым, он торжествующе снял варево с огня, поставил рядом. Пахло зелье просто чудовищно, было видно, что волхв и сам не в восторге от такого аромата.
— Пусть чуть остынет. — пояснил он, и тут же как-то разом обмяк, превратившись в прежнего Молчана. Друзья смотрели на него с разинутыми ртами.
— Ты это… — начал Руслан. — Ты чего это тут устроил?!
— Сам не знаю, как у меня получилось… — развел руками Молчан. — половину у Черноморда в книге вычитал, остальное мне Калинду рассказал, шаман тех степняков, друзей нашего Рыбьего Сына… Никогда раньше ничего подобного не вытворял! Но ведь получилось, что самое странное!
— Что получилось-то? Отваров ты до того мало варил, что ли? Настоев мало настаивал? Травки там разные тер, все такое… Но чтобы вот так, с песнями и плясками…
— Лидия на пороге смерти, и обычными отварами ей уже не помочь. Только колдовскими. — покачал головой волхв. Вот и пришлось поколдовать малость… — он оглянулся на фонтан, от которого убегал в степь веселый ручеек. — Сейчас, еще немного остынет, напою бедняжку этой гадостью, авось, выкарабкается…
Им пришлось задержаться на целых три дня. Лидия вырывалась из цепких когтей смерти, но медленно, видать, костлявая не спешила упускать такую привлекательную добычу. Молчан неотрывно сидел рядом с девушкой, не спал ночей, еще два раза варил какие-то лекарства, на сей раз уже без колдовства. На четвертый день Лидия была еще бледна и слаба, но на коне сидеть уже могла, и друзья двинулись дальше. К пятому дню она уже почти совсем поправилась, огорчало одно: прекрасная гречанка утратила дар речи. Это здорово отравляло ее жизнь, и теперь, некогда веселая, она часто плакала.
— Ничего, ничего, — сбивчиво пытался успокоить ее Молчан. — Я за пять лет ни слова не сказал, и ничего, не помер… Авось, все образуется. Заговоришь, еще песни петь будешь. Не плачь, не надо. Главное, ты жива, а остальное — дело наживное. Что смогу, сделаю, клянусь всеми богами!
Теперь друзья скакали так быстро, словно за ними по пятам гнались неисчислимые орды степняков, колдунов и всякой нежити одновременно. Девушки часто меняли коней: слабоваты оказались печенежские лошадки! Только Шмель, Непоседа и Камикадзе кое-как выдерживали безумную гонку.
На исходе второй седмицы подъезжали к Киеву. Лишних коней загодя выгодно продали повстречавшемуся барышнику, и теперь ехали плотно сбитым отрядом, ведя в поводу лишь трех заводных. Осень уже отвоевывала у лета все больше и больше прав: желтели листья, птицы хлопотали, готовясь в дальний путь к теплым странам. Руслан жадно крутил головой, узнавая родные места. Давно остался позади перекресток с одинаковыми корчмами, за тем поворотом уже и Черный лес, откуда все и началось тогда, зимой. Богатырь погрустнел, вспомнив страшную смерть бабы-яги.
— Други, подождите меня здесь. Мне ненадолго в лес надо. — произнес он.
— Нет нужды прерывать путь. — кусты зашуршали, на тракт вышел леший-путешественник. Со времени своего возвращения он поздоровел, видно, пребывание в родном лесу пошло ему на пользу; но черноту с себя свести пока леший так и не сумел. На руках он держал черного кота. — Вот, возьми Котофея. Я думаю, бабка сама бы тебе его отдала… Говорил я ей, куды тебя понесло, старая, а она не послушала… А кота возьми. Зверюга он умелый, пропитание сам себе отыщет, не обременит, чай. А изба сгорела, Руслан. Молния в нее ударила — и конец избушке. Я потом пожар едва затушил, чтоб лес не выгорел… Жалко бабку, жалко… — леший смахнул слезу. — А знаешь, тут на днях ко мне этакий зверь притопал… помнишь, я рассказывал? Большой такой, с двумя хвостами, раньше таких много было. Как он уцелел, ума не приложу. Прибежал ко мне в лес, сам, значит, насмерть перепуганный, выхаживаю его теперь. Ладно, прощевайте, люди добрые, дело свое я сделал, пора обратно. — и леший растворился в орешнике. Руслан посадил смурного кота на плечо.
— Вот так, брат Котофей. Знать, вместе теперь жить станем. А что? Пора мне уже и домом обзаводиться. А где дом, там и мыши, и все остальное.
Кот ничего не ответил, только тяжко вздохнул.
Глава 44
Вот и Киев-град, вот и врата, и длинная вереница телег, ждущих своей очереди. Руслан пытливо всматривался в крестьян. Обычные славянские лица, каких тысячи по всей Русской земле. Вон тот мужичок привез в стольный град пять возов пшеницы, этот пригнал стадо коров, а у того огромный короб битком набит курями, судя по квохтанью и запаху… Руслан вдруг понял, как истосковался по этому гомону, по этим лицам, которые куда милее, чем однообразные косые хари степняков…
— Ба, лопни мои глаза! Это ж, никак, Руслан! — раздался у ворот звонкий голос. Руслан присмотрелся: это оказался Бус Сорочье Перо, соратник и балагур.
— Здорово, Буська! Ты что ж это, на воротах нынче?
— Да, везде помаленьку. Сегодня на вратах, а завтра воеводы опять до седьмого пота загоняют… Так что мы тут отдыхаем. — махнул рукой Бус. — А ты-то откуда взялся? Мы же, почитай, с весны о тебе не слышали! Словил своего колдуна?
— Словил… Бус, мне бы в город с другами пройти, да до князя.
— Да проходи, жалко что ли… А князю на глаза пока лучше не попадайся, у него там дочь какая-то пропала, чуть ли не та, которую он за тебя выдать пообещал, так что он теперь кучу воинов в поиск наряжает.
— А я уже нашлась! — выехала вперед Мила. Она совершенно по-детски радовалась, что, наконец-то, все закончилось, и вот уже и домой, считай приехали.
— Мое почтение, Людмила Владимировна! — поясно поклонился Сорочье Перо. — Тогда наоборот, поспешайте, князь рад будет. Эй, борода, а ну, подвинься! Не видишь, что ли, княжна с провожатыми следует…
Рыбий Сын все больше убеждался, что той вещей ночью ему приснился именно Киев: словенин без труда узнавал улицы, по которым уже хаживал много лет назад наяву и совсем недавно во сне. Молчан, тоже бывший в столице лет десять назад, да и то мельком, смотрел во все глаза, подмечая, как вырос город, украсился новыми нарядными теремами. Лидия, забыв о немоте, восторженно разглядывала мощный град легендарных гипербореев. Фатима, краснея от красноречивых взглядов, бросаемых на нее прохожими, то и дело порывалась вытащить из мешка свою занавеску для лица. А Руслан, чем ближе подъезжали к княжьему двору, тем больше робел, не в силах угадать, как встретит его князь.