натощак
вы под скирдой подруг бросали.
Наутро с дымом на плечах
скирдами в ряд
герои пали.
Не взыщет пушка-миномёт
взметая пепел – жар пожарищ.
Пчела бросает в улье мёд.
а ты омёт бросай, товарищ.
Сюда идут полки солдат
они затворами стучат,
слова надменные кричат
и шпаги в небо простирают
по столбовой пыли шагая.
В туманах дальних танки свищут
евреев безоружных ищут.
Соседи верные скопленьям
врага встречали ратным пеньем.
Мы в бой вступили на рассвете.
Над рощей смерть взлетела.
На север гнал осенний ветер
её безжизненное тело.
Я грудью опустился вниз
я по-пластунски землю грыз.
Мне жизнь была постыдно дорога
прямые локти вытянув далёко
мой верный сеттер —
вольный ветер,
печень выдрал у врага,
а тот не ждал бесчестья и урока.
Пылает луч
под вечер сладкий
боёв былых мелькает хлам.
За тенью туч
войны остатки
и останки,
где танки
бродят недокрученные
пополам.
Где я стою,
один стою
в ночном строю
с борщом в руках
сукном обжат,
луной объят,
от лба впотьмах
до светлых пят.
Я памятник неверных
исчислений
из преждевременной золы.
Наверное ещё
из жести,
ваты,
ветра
и вогнутых зеркал,
куда смотреться непрятно:
ведь неопрятен вид стрельбы,
ведь неприятны запахи смертей.
«Солдат Петрюк в отставке…»
Солдат Петрюк в отставке
Когда стучал вечерний час
По зимней двигался канавке
Немножко подбочась
Ему наскучила картина
Дождя летавшего вокруг
На лужах мокрый звук ботинок
И встречных девок мокрый звук
Он обходил с опаской давней
Подвалы громкие трактиров
Где громких песен кутерьма
Тайком вползает между ставней
К соседям в мирные квартиры
Где детский голос возглашает
– Здесь многократная тюрьма
На мокрых плитах исчезает
Из туркестанского альбома
Мелькнул по небу ночи след
И день занялся горделивый
В степи восходит пыльный свет
Неверные глаза сомкнув лениво
Верблюд – мыслитель здешних мест
Сухие травы гордо ест
Другой глядит в пустую даль
Потом трубит – чикмена сталь
О твердь земли звенит ответно
У нас таких мелодий нет
Они степями рождены
Хорами птичьими полны
Томленьем стрел
Тоской казаха
Шуршаньем долгим ветряка
Под сводом туного алаха
Созвучием иссохших рук
На грубых струнах мерный стук
И звуком песни бесприютной
В носу рождённой у певца
«кунак узбек…»
кунак узбек
картёжник русский
ботву глодали – гимн капусте
савёлко первым захмелел
он не был хил
но брагу пил
а силос – ел
опять наполнили пиалы
тут их приятели застали
сельцо в тумане обошли
нигде закуску не нашли
– землицу с пеплом не хотите ли?
пистолей верные ценители!
могилы были и ответом стали
тем сорок третьим бабьим летом
Мирный день
Мне говорил старик зеленоватый
В лесу зелёном
Над крутым ручьём:
«Пройдут года
Моя померкнет хата
И удивлённо
Не зная в мире чьём
Разрушенные города
Свидетелем останутся кирпичным
Постыдных дней
Когда в сознанье личном
Был подневолен у своих дверей
В просторный мир
Как полноводье рек
Просторный человек
Когда германец за чужой бутылкой
Устроил пир хватая девок пылко
И недопив свой пыльный чай
Убил старуху невзначай
А раздобыв чепец младенца
сказал мужик – «он впору немцу»
Когда сноха на древней печке
Мигание подсчитывала свечки
и трижды повторила в день
Антихриста я вижу тень
Когда природа умирая
Разрывом громов оглушила рай
А бледной ночью над Невой
Сирена поднимала вой
В неясном свете растворяя
Свою земную красоту».
Мне говорил старик зеленоватый:
«Перед кусточком люди виноваты
Пройдут года и на дороге долгой
Покажется умноженный Пилат
На берегу взметённой Волги
И будет страшен отблеск лат».
Утро
Изгиб лица её приятный
Души несложная печаль
Притихший шелест губ невнятных
А за окном, где фонаря поблекшего качанье
Туманных переулков даль
И надвигается минута расставанья
Из гулкой стужи за окном.
Черепаха
Черепаха черепаха
черемаха чепонаха
ходит по следу мамаха
водит миленьких детей
ласкает крохотных зверей
черепаха зверь-зверь
монопыха черь-черь
поныкаха
полыпаха
черетыха-черимаха
мама маленькая
обижаемая
только им
только тем рыпырём
почитаемая
над всеми
за всеми
через всех
Рыба пык,или Колб колопень и щека
Кука маха
дука фыня
феня кука
филимоня.
Мока
воп
и веня куня
передата
передука
лока фук
через воп
выдал прод
мой флот
фазан
через кнопу
через дыбу
через вапу
степень рыпа.
Ходит крек
рыба спит
ряб сип
вдоль по рышку
мелепат-колотень
колопень.
Выка плит
маколочеку
приводи чесать на копу
у тебя в ладонях
вырб
куня мана
мока
ступ,
и щека наоборот.
«Раздумий тайное сомненье…»
Писано на следующий день после собрания в мемориальной квартире Маяковского, когда отмечалось шестидесятилетие со дня рождения Вел. Хлебникова.
Раздумий тайное сомненье
кручёных мыслей давний срок
движенья звуков исчисленье
отряды строк
трудов бесплатных
где слово – ты
преобажает слово – мы
возок соседей неопрятных
в горах несметного соседства
его Зангези
зги – замбези
никем непонятое умирание
его безудержного детства
подобие несбывшегося рая
глаза корытом утирая
в дому раздор
земли вершок
позор земле
оранжевый как василёк
в лугах где высь
уходит вниз
войной разорванный листок
его зан зя
и зги
де гур
де бра
опять загези
его Зангези.
«Мне захотелось разорвать пространство…»
Купите зари немножко
Она последняя в лукошке
Её несла издалека
Моя ленивая рука
Мне захотелось разорвать пространство
Зари клинок мечтал увидеть я
Она была непостоянством
Она была – дитя
В пыли, лохмотьях и заплатах
С оттенком старости, мерцающей вдали
Какие малости, что нету света надо мной.
Звучание зари мечтал услышать я
Она была непостоянством
Портнихой без шитья,
Кроившей небосвод.
Какие малости, что с высоты пространства
Полотнище зари
Окутало меня.
«Какая грозная картина…»
Какая грозная картина
Какой стремительный обман
Когда бежит передо мною
Ватага буйных обезьян
Они глазами голубыми
Грохочут небу напоказ
И бродят фельдшеры за ними
Лечить сынов и дочерей
Лечить курчавых сыновей
«чем крик…»
чем крик
земли
лица
неверный сдвиг
у праздной
отмели
отгул
в потьмах согретого
«ли лю люли
воспетого
и Неве
грязного
бестужевкой
былой
над грозною
невой
теперь веками
Посвящение долотом
худшему из во́лков,
лучшей из ондатр
Румяный друг
с перстом воздетым,
нет, увитым,
но раздетым.
Вдруг
разутый стаей тайной
и Аглаей праздной
и стынь и зной
битый смытный…