горести поэт
узнай меня
Поэмы
Старинные санкт-петербургские чудаки(отрывки из повести)
…Полковник Тризнов, Василий Петрович, проживавший
в Петербурге и лишь впоследствии переехавший
в Магдебург, был знаменит чудачествами,
повторявшимися беспрестанно
Швейцары звонко появились
Взметать мундиры по дворам.
Над площадями прачки взвились
Мужья вставали здесь и там
Под строгий вздох пернатых дам
Повадки их острее стали
С балконов каменных высот
Учителя учить не стали
Детей воздушных восемьсот
Гурьбой летевших без башмак
За внуком внук
За шагом шаг.
В дыру глазевших на панели
Где в незапамятные ночи
Модистки в хороводах пели
Балы любивши очень
Чтоб свет ломался в зеркалах
И шлейфы падали впотьмах
По небу грозному тельцу.
День завершается дорогой
А на душе моей тревога
Которая мне говорят к лицу
Я выйду той дорогой в сад
Я долго плакать буду там
А ветер волосы сорвёт
Швырнёт в окно глухой фасад
На тонкий зов степных лосят
И скверных сов бесцельный гам
Шуми, шуми богов стихия
Заканчиваю писать стихи я
Открыт собор младенцев полный
В окно видны осенние волны
Вокруг неясный бор лежит
А надо всем поют стрижи.
По Невскому плыла отчизна
Светла как незабудка.
Цветком обвёл полковник Тризнов
Смешную белошвейку
Похожую на будку.
Из будки вышел ларь
Имея на плече букварь
Он спрятался от взора Тризнова
Тогда полковник начал сызнова
Часы труда и дни забот
С толпой зевак шагая вброд
Потом взлетев над спящим городом
Покойно шёл за царским воротом
Нежданно оказался он
Солдатом отменившим трон —
Полковник с глазом на щеке.
Царь был сложён
Спокоен в росте
На лбу его трещали кости
Во рту качались кивера
В ногах торчали веера
А на затылке меж кустов
Хватали бабы пастухов
Каким он был
Таким он жил
Пред ним графини преклонялись
Графины на коврах валялись
Сам кейзер гнулся до земли
Чтоб царь его благословил
Полковник желанье изъявил
Выходя на проспект
Подражая кутёнку
Тризнов садился ничком
На двухэтажную конку.
Однажды взглянув
На пустое место
Он полковую обнаружил невесту.
Невеста сидела на низких корточках
И чай пила из приоткрытых горсточек
Поняв что перед ним девица
Он прошептал: вы твердь, вы львица!
На этот жест Настасья засмеялась
В лохань полезную забралась
Ответив так: Нет я не львица, я синица
Условный объявляю брак.
Кругом в снегах струилось поле
Сияя к небу звуком ря.
Полковник грянул: я на воле
Пушинки склянки слушай все!
Упали ныне земства нравы
Я на снегу как в колесе
В огнях морозной лавы.
И приоткрыв глазницы дверки
Полковник медленно поехал в горку
Снег рушится мелькают створки
Взлетает сад, деревья пятятся
Меж них угодник царский катится.
Быстрей сверкает снежный бег
Плечами машет человек
Уже кричат квартиры жители
Детей губители свиней хранители
Как вдруг Настасья прискакала
Да так, что шлейфы на дыбы
Да так, что сердце больше стало
Любовь не нарушать дабы.
От хохота соседи падают из окон
Над ними вьётся девы локон
Но в страхе Тризнов хватал бедро
И падал в прорубь как ведро
Ах горе, ах несчастный вид
Женатый полковник ничком лежит
Настасья бедная. Где вы теперь?
Как прежде вьёте паутинку
Мерцая огненной лучинкой
В пространство умножая дверь
Иль вздумали опять влюбиться
и ну бежать, и ну стремиться
К больному доктору лечиться.
За Вами вслед бежит поклонник
В его руке цветёт букет
Полковник прыг на подоконник
И говорит с мольбою: нет
Я вам не верю, я брюнет.
Здесь доказательства излишни:
Вы кажется любили вишни?
В саду как утренний зверёк
Спешили тельце мыть в прудок
Резвясь на ветреном просторе
Щеглом порхая в птичьем хоре
Умчалась юность безвозвратно
Построение чувств
Любовь очень странное появление,
доступное даже башмакам,
иной раз любовное моление
то поднимается
то падает —
даже над болотами Ашимака.
В подобные минуты любовь понимают звёзды.
А что если наши чувства понимают насекомые?
У которых хвостики пёстры,
носики остры,
хошеньки ялы
у татарых янски просты.
И уж совсем удивительно,
когда любовь чувствуют
всевозможные мотыльки,
сверкающие либо тусклые
до полного изнеможения.
Такая неестественность
для верующего человека непереносима.
Как же быть?
Как совместить окружающие различия
или тождества
или соштества?
Распадаются минуты,
падают умирающие стволы,
мёртвые птицы.
И снова наступает вечернее равновесие
трудноуловимого режима времени.
Тогда сердечная близость достигает
красивенькой железной кровати
или каменного покрытия,
или земляного покрова,
или вонючего сена…
Эти чувства для меня
и для тебя,
моя полёвочка.
Для меня и для тебя,
синяя палочка.
Для меня и для вас,
одуванчик.
Любовь была известна всегда,
проникая везде,
чтобы из ниоткуда
возникали крохотные предметы.
Так было отмечено на ладонях Луиджи Фергаузана.
Аминь тем блаженным сладостным временам.
Однажды мы сидели на подоконнике,
однажды мы смотрели вниз.
По лужайке важным продвижением скользила луна.
Тогда, Боже правый,
там, на траве,
там, на нежной травке,
на сверкающей мураве
медленно подпрыгивали влюблённые,
медленно кувыркались,
медленно хрюкали.
А тем временем на кухне полотенце полюбило луну,
а подсвечник полюбил полотенце,
а стена полюбила таракана,
а услужливый таракан полюбил медленное время.
Наутро всё и произошло,
всё прояснилось.
За окном появились двое:
молодой цветок и молодой бычок.
В их незначительном положении
каждое, что их окружало, —
двоилось,
исчезало,
глумилось.
Начиналось горе,
горе после слияния чувств.
Горе для горемык.
Бычок съел цветок без разбора.
Ты, бык, бык, бык, бык
безрогий
нехороший.
Даже не хочу направлять на тебя глаза,
даже уклачу грузые сашелки.
Аже наклачу
зябые зявы.
Ах, миленький,
ах, снисходительный,
какой приятный у тебя вид с хвоста!
Тонкого и длинного,
будто мысль философа,
наподобие шнурка
от любящего башмака
моего…
Нет и нет
по-другому всё,
совсем другое и по-другому.
Сияние мотылька,
крушение сперм,
кружение сатылёчков.
Соединение
бесчисленных мотыльков
и сатыльков
здесь, в грубоватой лазури,
здесь, в любящем нас
всеобщем пространстве.
Аминь
Пукет (в четыре предмета),илиАрхеология сердечных потрясений
Вчера на парковой аллее
среди природы трепетанья
звучала муза увяданья
моих несбывшихся затей.
Я вспомнил вас,
я вспомнил ваше имя,
а мир ходил вокруг
как налитое вымя.
он больше и красивей нас.
я понял это вдруг,
я понял вдруг, что много лет
истории ловлю скелет.
Здесь на скамейке Аракчеев
сидел как тумба недвижим.
он будто гру́зинских ночей лев
селений скарб удерживал нажим.
Здесь возглас медленный России
его преследовал до Невского:
«Гонцом пустился к низу я
в полпути до мертвецкой,
а ночь такая сизая,
а глаза такие детские».
Шагай продлённый Аракчеев.
Я вижу Минькиной конец,
убийца точит, щей поев,
лихой тесак, своим мечтам венец.
На дне лежит сражённая она
спешит над Волховом обратная волна
понятный голос Аракчеева бренчит:
«Приятное желание молчи!»