Примечания
1
Бахтерев И. В., Разумовский А. В. Полководец Суворов. Драма в 5-ти актах. М.: Искусство, 1949. Пьеса была даже переведена на китайский язык: Suwoluofu yuan shuai. Zhangjiakou: Xin hua shu dian, 1945.
2
Это утверждение может показаться преувеличенным, но достаточно почитать письмо Н. И. Харджиева, в котором он упрекает Сигея (и даже гневается) за то, что он «канонизирует» Бахтерева [Харджиев 2006, с. 154–156], чтобы вполне оценить заслугу Сигея в выведении этого совершенно уникального автора на «свет литературы».
3
Обманутые надежды, Ночные приключения, Стихи и вилки, Ночной миракль из Мо-Хо-Го, Зимняя прогулка и другие пьесы, Возможно пять, Варвара и другие стихотворения, Лу. До этих изданий самая значительная публикация стихотворений Игоря Бахтерева также принадлежит С. Сигею [Сигей 1997, с. 239–279].
4
Бахтерев 2001 I.
5
Кручёных 2001.
6
Поэтическая техника Бахтерева заслуживает самого внимательного изучения. Она сама по себе интересна, хотя имеет вполне определённые смысловые цели, которые реализуются в высшей степени парадоксальным и причудливым образом. Знакомый с русской классической поэзией читатель сразу же узнает давно побледневшие и ставшие как бы совсем незаметными клише, вроде «созданья милые», «с волнением понятным», «любознательность опасна», или прямые цитаты – «вот естества наука», «жизни славный пир», «о, как твой голос мил», «он, верно, послан сновиденьем», «но сердцу русскому милей», «в своём величии румяном». Вырванные из своего привычного контекста и введённые в новые непривычные сочетания, они вдруг как-то заново оживают, показывая свою комическую (или ставшую комической) сторону, которая раньше скрывалась под гримом классических рифм. Вот один только пример, иллюстрирующий комбинаторский метод Бахтерева. Возвышенно-плавное тревоги сладость тает, тает неожиданно оканчивается как в ресторациях пломбир клубничный, / в промежности моих коленок [Бахтерев 2001 I, с. 15].
7
Сигей вспоминает, что Бахтерев как-то пересказывал ему Лягушек Аристофана и вообще очень любил античную литературу.
8
Цит. по: Аристофан 1983.
9
Харон называет лягушек лягушки-лебеди (205), что позволяет интерпретировать пение лягушек как род «птичьего языка», а самих лягушек рассматривать как птиц, но в их нижней, «заумной» форме. И в самом деле, они пребывают на границе между верхним и нижним мирами, на которой теряются всякие отличительные признаки и помещаются всякого рода «смешанные» существа – не то птицы, не то лягушки.
10
Этот заумный диалог имеет архетипическую параллель в инициационных обрядах примитивных народов. Вот один пример из ритуальной практики индейцев so’to. Священная традиция племени передаётся на особом языке, отличном от нормального. Вначале проходящие посвящение его не понимают, а только повторяют таинственные слова, но в какой-то момент они начинают интуитивно проникать в их смысл и даже отвечать на этом сакрально-заумном языке [Civrieux 1991. P. 19–20].
11
Хтоническое (от др. – греч. Chthón) – земля. Хтоническим определяется всё, что имеет отношение к нижнему и ночному миру, в том числе (в первую очередь) к подземному миру смерти.
12
Заумь сопутствует языку как его изнаночная сторона, обращённая в сторону хтонического «подполья» мира. В архаических традициях заумный язык равнозначен сакральному. На этом заумном языке давала свои предсказания дельфийская пифия, которые затем переводились в стихотворную (т. е. удобопонятную) форму, а шаманы общались с духами в своих экстатических странствиях по верхнему и нижнему миру [Eliade 1967]. Таким образом, вне зависимости от своей «эстетической ценности», заумь сама по себе представляет явление архетипическое даже в своих профанных формах.
13
Ср. шинок у Гоголя как место сборища всякой нечисти.
14
Провожатый бросает пёстрой собачёнке говядину, после чего Софья с Петровым входят к Степану Гаврилычу Богу. Сибилла, вступив вместе с Энеем на противоположный берег Стикса, бросает лепёшку трёхголовому Церберу [Verg. Aen. VI, 417–420], после чего они входят в Страну мёртвых.
15
«Неуклюжее ухо» вошедшего провожатого, как можно предположить, – это то, что осталось от крылышек на шляпе Меркурия у Рубенса.
16
Бахтерев переписывал текст, затем заклеивал отдельные слова цветными бумажками и надписывал на них другие слова. Об этом методе Бахтерева рассказывает Сергей Си-гей [Сигей 1997, с. 241].
17
Розанов 1990, с. 230. Курсив В. В. Розанова.
18
Бахтерев 2001 II.
19
Сигей 1997, с. 241.
20
Сигей 1997, с. 241.
21
Там же, с. 273, прим. 2.
22
Бахтерев 1991. Перепечатано в Бахтерев 2001 II.
23
Наиболее полные биографические и библиографические данные о Бахтереве содержатся в статье С. Сигея Игорь Бахтерев поперёк [Бахтерев 2001 III, с. 81–117].
24
Совсем не случайно в двух последних «мираклях» упоминание Бердяева: «А умён ли философ Бердяев?». «Эсхатологические ожидания» подвальных гостей оканчиваются заумным мираклем-светопреставлением на «взморье». И уже совсем карикатурно звучат философские рассуждения Ивана Гавриловича о знании: «Знание… и есть я сам, кем был тем навсегда и останусь. Знание даже то, что не очень…» [Бахтерев 2001 II, с. 58].
25
Метаморфозы Овидия цит. в переводе С. В. Шервинского.
26
Ср. о Сиренах у Овидия: Девичьи лица у них, человечий по-прежнему голос [Ovid. Met. V, 563].
27
Отсылаем к классическим описаниям странствия героя по Стране смерти в Энеиде Вергилия (книга VI) и Эпосе о Гильгамеше. Первое странствие Гильгамеш совершает вместе с Энкиду. Страна смерти представлена здесь лесом, который охраняет чудовищный Хумбаба. Сказка Бахтерева в этом отношении вполне может быть отнесена к жанру «странствия по Стране смерти».
28
О загробном странствии см. Петрухин 1987, с. 453–454; о различных аспектах погребального обряда в архаических традициях см. Исследования 1990. Особо отметим фундаментальные статьи В. Н. Топорова. О похоронном обряде как средстве избежания опасностей, ожидающих мёртвого в загробном мире, см. Yevzlin 2001, с. 453–465.
29
Ср., например, превращения ведьм в птиц и всякого рода животных в Золотом осле Апулея.
30
За пределами нашего анализа остались стихотворения и водевили Бахтерева. Они заслуживают самого внимательного прочтения. Эти «тайные» творения Бахтерева, вышедшие на свет печатной страницы, свидетельствуют о совершенно уникальном значении в русском литературном авангарде этого «второстепенного» автора. «Второстепенного», разумеется, с точки зрения университетских оппортунистов, занятых «исследованием» только официально признанных авторов, на которых можно продвинуться по «академической» лесенке, ведущей, однако, всегда в тот же подвал, в котором жаждущим познаний «неофитам» преподносятся всё те же вонючие селёдки и совсем никому не нужные ржавые гвозди.