— Я требую, чтобы их судили!
Крик тетушки Нимертии. За что? За что мне это, а? Ну почему именно сейчас, когда я еле держусь на ногах, когда так хочется напиться и забыться… Разве я сделала что-то плохое, а? Высшие силы? Я не жалея себя спасала оборотней и королевство! Ну, разве я заслужила…это?
— О суде речь не идет, — послышался уверенный мужской бас. — Однако разбирательство провести необходимо.
Я обхватила голову руками — только этого не хватало. Вместе с любимой тетушкой к нам пожаловал папин «любимый» конкурент, мастер Бертрам. Как же мне не хочется их видеть! Даже не знаю, кого из них больше не хочется — тетушку или не слишком порядочного и чистого на руку артефактора.
— О каком разбирательстве идет речь? — Ари была спокойна и холодна. — Мы выполнили все условия завещания, покинули дом.
— Это так. Но госпожа Нимертия утверждает, что вы препятствуете ее вступлению в наследство! — Бертрам, как всегда недовольный, устроился в кресле у камина.
— Госпожа Нимертия может утверждать все, что угодно, — парировала адвокат. — У вас есть доказательства, господин Бертрам?
— Дом! Вы заколдовали дом! — тетушка, вскинув руки к небу, едва не упала. — Вы натравили на меня этих ужасных созданий, стре! Ущерб здоровью, убытки! Я требую…
— А что, собственно, происходит? — устало спросила я, появляясь на пороге нашего дома.
Глава двадцать один
Этого просто не могло быть. Это сон. Сон и бред… Кошмар. Этот поцелуй ему просто померещился. Бредил же он синими тараканами тогда, в доме Марлоу. Дом Марлоу. Алекс… Так — стоп. Он же решил — это был бред! Мучительно-сладкий, восхитительный, самый прекрасный бред в его жизни.
Стоило закрыть глаза — и он снова плыл, тонул в том поцелуе, а внутри все вновь полыхало жаром. Бежать! Бежать к ней, обнять, сделать своей…
Своей. В мыслях он называет мальчишку женщиной! Но ведь это не так! Предки… за что? За что ты проклинаешь меня, Льярра? За то, что утратил способность к обороту? Быть может те из нас, что не способны к нему и впрямь со временем становятся безумны? Так вот почему традиция не видит иного выхода? Растерзанное на арене Предков тело недо-оборотня — единственная возможность избежать вырождения, ибо…
Лев зарычал, с силой метнув в камин очередной наполненный бокал. Драгоценный хрусталь со звоном осыпался на пол, присоединившись к сотням таких же осколков на полу — коньяк попал в огонь, взметнулось к потолку пламя, опасно лизнув бархат гардин. Счастье, что особняк еще не загорелся. С другой стороны, судя по звукам за дверью — слуги уже были наготове. Слышались топот ног и плеск воды — служащие в целях безопасности подносили ведра в коридор, поскольку его светлость изволили напиваться.
Герцог Арктур, действительно, изволил. Он напивался. Вдумчиво, но безуспешно. Начальник службы безопасности королевства не отправился к его величеству на доклад — приказал Сварру ехать во дворец с отчетом вместо него. Он пил, не чувствуя ни вкуса, ни запаха драгоценного напитка. Да, собственно говоря, ему было все равно. Он просто хотел, чтобы алкоголь помог ему забыть все это безумие, но, как он ни старался, ничего не получалось. Воспоминания с каждой минутой становились все навязчивее, все желанней. Так не должно быть. Так не могло быть! С кем угодно — только не с ним!
Он никогда не интересовался мальчиками. Постоянной любовницы, правда, у него не было — но вовсе не из-за отсутствия интереса к противоположному прекрасному полу! Он просто не готов был подпускать к себе кого-то слишком близко. Пока не готов.
Герцог Арктур привык быть в роли убегающей со всех ног добычи — слишком уж активно в брачный сезон на него охотились «приличные» семьи. Оно и понятно — невест необходимо пристроить — а он богат и успешен в карьере. Конечно, на их род пала тень «позора» сестры (какая глупость!), однако это, что удивительно, никого не остановило. Напротив! Семьи достойных родов решили, что раз так получилось, то в таком случае, принимая во внимание некоторую неудобную и щекотливую ситуацию его семьи — они делают честь Арктурам, предлагая породниться! Это совсем осложнило дело, и он просто перестал посещать светские мероприятия. Любой его взгляд в сторону какой-либо молодой львицы, даже безобидный, — теперь расценивался как предложение руки и сердца — ни больше, ни меньше. И дело собственно не в том, что он так уж сильно был против того, чтобы устроить свою жизнь. Нет! И не в том, что среди потенциальных невест сезона не было привлекательных, да даже более чем привлекательных, если уж на то пошло, особ! Просто…
Просто он не любит быть дичью, ненавидит весь этот лощеный и насквозь лживый светский фарс. Он не хочет, чтобы его женили, не хочет, чтобы его делили, он против того, чтобы за него дрались! Он вопреки всему романтичен и считает подобные эмоции сферой интимной. Именно поэтому лев чаще, чем балы и приемы, посещал заведения вроде «Сытый лев». Откровенные наряды, яркий макияж, но при всем при этом — то, что там происходит честно и не принято обсуждать в обществе. И то и другое его более чем устраивало.
Очередной бокал со звоном разбился о каминную решетку. Вновь сноп пламени взметнулся к потолку, а входная дверь чуть-чуть приоткрылась. В голове мелькнула здравая мысль о том, что пора уже перестать переводить добро и нервировать слуг. Мелькнула — и тут же исчезла под натиском других — тяжелых и болезненных.
И ведь вожделел же он этих львиц! Вполне страстно. Оборачивался. Совокуплялся. Проявлял, между прочим, инициативу. Да из девиц никто никогда не жаловался! Наоборот… Ну, во всяком случае, так ему казалось. Проверить еще раз? Подняться и отправиться в бордель? Нет. Не хочется. Совсем…
Это была просто какая-то одержимость. Его околдовали. Приворожили. Надо обратиться к специалистам. По-тихому. Пара обязанных ему жизнью артефакторов в запасе, храни нас Льярра, имеются — спасибо службе. Если все это — действие вредоносного артефакта, призванного свести его с ума с целью вывести из игры — он это выяснит. Ничего. Разберется. Вот только… Мальчишка! Он же не оборотень, его не подвергали никакому воздействию — так? Так. Стало быть он… Это… Ну… Словом — стало быть, с ним что-то не так? Или… Что — если он заодно и все это подстроено? Учесть что невиновность Питера Марлоу не доказана, а именно против него все имеющиеся улики.
— Дзинь! Дзинь! Пшшш…
— Ррррррррр! — вот как тут остановиться!
Алекс… От одной мысли о том, что Алекс — предатель, все его существо разрывается на куски! Такое состояние… Судя по рассказам, это похоже на поведение оборотня, нашедшего истинную пару. Об этом знает каждый оборотень. Об этом слагают легенды, пишут романы и ставят оперы. Помешательство на объекте, стремление всегда быть рядом, дышать одним воздухом. Были случаи, когда оборотни сходили с ума по причине безответности либо потери возлюбленной или возлюбленного. Да уж… Возлюбленного!
— Ррррррррр…
— Дзинь! Дзиинь-дилень…
Истинная пара… Найти ее с одной стороны жаждали все оборотни, потому как потомство от такой пары гарантированно будет способно к обороту, и не придется разрывать себе сердце, ожидая, что придет время, и твоего ребенка растерзают на Арене предков. С другой, истинная пара — это то, чего все боялись. Каждый втайне панически боялся ощутить запах, туманящий сознание, притягательный настолько, что оборотень, теряя себя, забывал обо всем. Но о связи так скажем не традиционной он сам, слава предкам, знал крайне мало. Могла ли быть истинная пара в подобном варианте — об этом он также не имел ни малейшего понятия, так как никогда не интересовался. Еще бы! Зачем бы оно ему было надо… Сложность в том, что он даже не может обратиться за помощью к лицам, сведущим в подобных делах. Потому как если таковые и есть, они, скорее всего, не афишируют свой статус по понятным причинам. Даже если бы он что-то такое о ком-то и узнал. Ну…допустим. Каким образом ему самому рассказать хоть что-то, сохранив при этом собственное лицо?
Ральф невесело рассмеялся в тишине дома. Безвыходное положение. Замкнутый круг. Поздний вечер, темнота за окном и запах коньяка в кабинете.
В дверь осторожно постучали.
— В чем дело? — зарычал оборотень.
А он-то считал, что запугал слуг. Плохо запугал, раз смеют его беспокоить!
— К вам…
— Я никого не принимаю.
— Да, но это…
— Я же сказал — никого!
— Да, ваша светлость, — проронил дворецкий, дрожащей рукой протягивая поднос с визитной карточкой.
Взгляд на золотой вензель, украшающий квадратик плотной бумаги заставил его с тяжелым вздохом отпустить слугу. Рычать бесполезно, ибо в его скромное, столичное жилище пожаловала сама герцогиня Аделаида Арктур
Мать с отцом жили в родовом поместье. С тех самых пор, как Ариадна не стала королевой. Как можно получать удовольствие от светской жизни, когда злые языки только и делают, что шепчутся за твоей спиной? Но если отец искренне любил жизнь вдали от суеты, то для матери необходимость не показываться в свет стало настоящим испытанием. А потому герцогиня может и не появлялась в Хоммерсете лично, однако о последних сплетнях знала все. У матушки всегда были свои люди — прекрасно подготовленные и щедро оплаченные. Так что профессиональные качества достались ему от матери. Любопытно, что должно было произойти, чтобы герцогиня сама, на ночь глядя, приехала в ненавистную столицу?
— Проводите ее сиятельство в гостиную, — вздохнул он, с тоской глядя на груду разбитых бокалов и пропитанный коньяком ковер. — Камердинера ко мне в гардеробную.
— Слушаюсь.
Переодевшись, он окончательно убедился в том, что драгоценные запасы превосходного напитка он перевел зря: пьян он, к сожалению, не был. Боль, страх, тоска и стыд по-прежнему грызли его измученную душу.
— Надеюсь, матушка меня отвлечет, — улыбнулся лев камердинеру.
Слуга шутку не оценил, что, впрочем, было вполне ожидаемо.
— Ральф, как ты мог допустить! Это же позор!
Трагическому шепоту львицы могли позавидовать театральные примы. Высокая, стройная несмотря на преклонный возраст, львица стояла, прислонив к глазам кружевной платок. Спустя несколько секунд (точно выверенная пауза) она поднесет его к совершенно сухим (Ральф был в этом абсолютно уверен) глазам. Мать на его памяти рыдала один раз. В тот день, когда ее младшая дочь не стала королевой. Он слышал за стеной ее рыдания, но утром она вышла к столу с безупречной прической и совершенно сухими глазами. Что-то с ними со всеми было не так…