— И меня интересовало, увидимся ли мы снова. Вас тоже нелегко разыскать.
Однорукий уселся напротив и заговорил, снимая перчатки:
— Что ж, а я переживал за наш с вами неудачный старт. Моя ошибка. Я иногда бываю... излишне напорист. Будете кофе?
— Со сливками, пожалуйста, — сказал Бирьяр. Сердце колотилось о ребра, словно отчаянно привлекая к себе внимание. Он позволил руке расслабленно двинуться к бедру.
В голосе однорукого появилась сталь:
— Если вы достанете пистолет, наш разговор пойдет по самому худшему сценарию. Искренне советую до такого не доводить. Вы добавляете сахар?
— Нет.
Руку Бирьяр опустил на диван, совсем рядом с кобурой, где она лежала неподвижно. Предпринимать дальнейшие шаги было очень опасно, но он не собирался сдаваться. Он прикидывал. Как быстро он сможет вытащить пистолет? Успеет ли выстрелить? Не станет ли выстрел последним в жизни?
— Только сливки.
— Неплохой выбор. Самому мне нравится черный. И чем старше я становлюсь, тем более горькое дерьмо меня удовлетворяет. Чувствовали когда-нибудь подобное?
— Бывало.
Старик протянул блюдце с кофейной чашкой. Бирьяр кивнул на стол. Не станет он ничего брать из этой металлической клешни. Интересно, насколько быстр ее механизм? Какое оружие в ней скрыто? Он словно пристально следил за змеей и, зная, что та ядовита, пытался понять, сколько времени пройдет с момента укуса до остановки сердца.
— Так что вы от меня хотите? — Бирьяр отчаянно пытался заставить себя говорить непринужденно. Словно мог это контролировать. — Или вы здесь, чтобы исполнить угрозу?
— Эээ, это давно позади. Я здесь, так сказать, по делу, — успокоил мужчина, опуская чашку на стол. — У меня для вас есть что-то вроде мирового соглашения.
— А я и не предполагал, что между нами возможен мир. Я-то надеялся, вы предстанете перед судом, вас осудят и казнят.
Старик пригладил усы. Бирьяр понимал, что не стоило этого говорить, но его страх трансформировался. Во что-то вроде бравады. Или гнева. Или безумия — темной, безрассудной надежды, которую Бирьяр даже не до конца сознавал.
— Я понимаю. Но позвольте задать вам вопрос. Представьте, что в вашей организации есть некие люди. Из Лаконии, не местные. Допустим, они прикрываются вашим именем, чтобы продвигать фальшивые проекты, подменяя рабочие задания. Так сказать, пилят бюджет. Для вас это проблема, ведь так?
— Вы сами знаете ответ.
— Знаю. Но мне хотелось бы услышать от вас. Если не трудно.
Однорукий, казалось, увлекся беседой. Всего несколько сантиметров отделяли руку Бирьяра от пистолета. Доставать его было бы неудобно, и он слегка подвинулся. Старик укоризненно покачал головой, словно читая его мысли.
— Незаконное присвоение средств Лаконии в лучшем случае воровство, в худшем измена, — произнес Бирьяр. — Первое карается тюрьмой. Второе смертью.
— А как насчет губернаторского помилования? Разве не в вашей власти отменить приговор?
— Ни один лаконианец не может стать превыше закона, — ответил Бирьяр. — В этом суть нашей дисциплины.
— Я так и думал. — Не спуская с Бирьяра глаз, старик вытащил из кармана наладонник. — И если это имеет хоть какое-то значение, знайте — мне жаль.
Он протянул компьютер. Бирьяр скользнул по экрану взглядом, но тут же вскинул глаза, готовый отразить атаку. А через пару секунд до него дошел смысл увиденного мельком имени. Мона Риттенаур. Почти против воли его взгляд вернулся к тексту. Старик продолжал держать наладонник, и на этот раз Бирьяр взял его.
Финансовые записи с логотипом «Си-Тамьяна», в таблице имя Моны. Денежные суммы. Уровни бюджета и оттоки. Рядом другие имена и одно знакомое. Кармайкл. Женщина, чьи исследования несправедливо отменены. Та, за кого они боролись. Однорукий старик был забыт, Бирьяр листал файлы. Имя Моны подсвечивалось, как и названия совместных правительственных программ. Существуй такие программы, Бирьяр знал бы о них. Должен был одобрить. Но он впервые их видел.
Шторм усилился, бешеные порывы ветра затрясли само здание, заставили содрогаться стены. Но звуки не стали громче. И бежевая поверхность кофе осталась гладкой и неподвижной. Дело было в чем-то другом. Бирьяр опустил наладонник.
— Что вы хотите от меня?
— Ничего, — ответил старик. — Я лишь сообщаю вам, что один из ваших немного сбился с пути.
— Это шантаж?
— Для шантажа должен быть интерес. А мне от вас ничего не нужно. У меня есть информация и я передаю ее вам. Вот и все. Я здесь на стороне добра.
Теперь Бирьяру придется довести полученную информацию до майора Оверстрита, а тот обязан будет арестовать Мону. У Бирьяря не будет права вмешаться, а жену отправят в Лаконию на суд. Его Мону. Женщину, чьи пальцы он целовал по утрам. Он попытался представить ее в Загоне. С тем же успехом он мог попытаться представить себя мертвым.
Или он может скрыть информацию, заставить Мону зачистить каждый байт. Может отменить проекты, уничтожить финансовый след, который ведет к его жене. А когда Оверстрит все равно докопается до истины, они умрут оба. Грудь саднило, будто его лягнули. В легких была пустота. Он едва мог дышать.
Безупречная комбинация. Даже если Бирьяр вытащит пистолет и застрелит однорукого, ему самому не уйти от пули. Хуже того, еще одна уготована Моне, и нет способа это предотвратить. Нельзя даже умереть вместо нее. Он не мог пошевелиться, словно был слеплен из глины. И в глазах старика он видел сочувствие.
— Правда в том, что «Си-Тамьян», узнав обо всем, вероятно похвалит ее за инициативу или даже повысит. Так ведут дела эти парни. Но она из ваших, так что...
— Дисциплина... — выдохнул Бирьяр. Выхода не было. Наступал конец мира. И ему оставалось встретиться с ним лицом к лицу.
Следующее движение вышло неосознанным, автоматическим. Естественным, как вода, текущая сверху вниз. Инстинктивным. Бирьяр вытащил пистолет, поднес к виску и нажал на курок. Зрачки старика едва успели расшириться.
Но у искусственной руки был собственный разум, и она реагировала куда быстрее любого из двух людей. Прежде, чем спусковой крючок стронулся хоть на миллиметр, оружие было вырвано из руки Бирьяра, а старик вскрикнул, прижимая настоящую руку к груди. Металлическая клешня застыла в воздухе, сжимая пистолет за заметно погнутый ствол.
— Божья срака, как я ненавижу такие моменты — всхлипнул старик, и заорал на Бирьяра — Что за херню ты творишь, сынок?!
Бирьяр не отвечал. Пялился отсутствующим взглядом. Губернатор Риттенаур, эмиссар Уинстона Дуарте в этом колониальном мире, больше не имел значения, а без него Бирьяр стал виноградной лозой, подпорка которой рухнула. Ни формы. Ни структуры. Ни даже возможности умереть.
Однорукий положил изуродованный пистолет на стол, подхватил бирьярову чашку с кофе и отхлебнул.
— Годится. Приберу.
— Я не могу ее потерять, — простонал Бирьяр. — Я не могу остаться с ней, и не могу потерять. Что же еще делать?
— Да, добротно они промывают вам мозги, а? Послушай сюда. Я не потерял руку в бою или какой другой херне. Я без нее родился. Что-то там с недостаточностью кровотока. Задержка развития. Неважно. Тощая младенческая лапка, которую я просто сворачивал на груди и забывал о ней. Жить можно. Подумаешь, большое дело. И мне всегда было интересно, как это: отрезать культю, вырастить в геле полноценную руку. Но время шло, а я не сподобился. Понимаешь? Уже и другие мне намекали, а я только смеялся, мол, ага, отличная мысль! Но ничего не делал. А потом... лет пятнадцать назад...
Старик поднял металлическую ладонь, покрутил ею на свету.
— Это... — продолжил он, — невероятно крутая хрень. В основе — манипулятор с виртуальным интеллектом и технологией сопоставления образцов. К сети не подключена, взломать невозможно. Сильная как бык. Гнет сталь. Останавливает пули. И знаешь что еще? Играет на пианино. Не вру. Я не умею, но умеет она.
— Мило, — промямлил Бирьяр.
— Ты молодой еще. А я уже нет. В определенном возрасте всегда наступает момент выбора. У каждого. Каким ты будешь — идеальным или настоящим. Кто тебе ближе: тот, кем ты должен быть, или кто ты на самом деле. Понимаешь, о чем я толкую?
Бирьяр кивнул. Он плакал.
— Да, — протянул старик. — Уж ты-то, думаю, понимаешь. Открою тебе секрет. Никогда никому об этом не говорил — ни подругам, ни соратникам. Никому. Слушаешь?
Бирьяр снова кивнул.
— Я скучаю по чертовой культе. Мне больше нравилось, когда я был собой.
Бирьяр зашелся в рыданиях, больше похожих на кашель.
— Я ничего не хочу от вас, губернатор. Но я переадресую вопрос. Учитывая ваше положение и выбор, который вам предстоит. Вы — что-нибудь хотите от меня?
Порыв ветра с воем бросил в окно горсть снежной крупы. Бирьяр даже не заметил.
— Вам не удастся замести следы, — сказал он, — Оверстрит их все равно раскопает. Рано или поздно, а он найдет.
— Найдет, — подтвердил старик. — Только всегда имеется «если»...
Повисла тишина. Бирьяр чувствовал, как в нем зарождается что-то. Неузнаваемое и вместе с тем привычное, как звук собственного голоса.
— Вы можете просто с этим покончить? Можете убить меня?
— Легко, — ответил старик. — Десятком разных способов. Но для меня это риск. Я не смогу выбрать того, кто вас заменит, губернатор. А этот ваш Оверстрит... Он чужак в незнакомой обстановке, и если с ним что-то случится, может, с обеспечением безопасности лучше справятся местные? Те, кто знает, как все устроено. Как здесь ведутся дела.
— Если случится?
— Именно. Если, — старик помолчал и добавил: — Хотите такого?
Бирьяр еле слышно выдохнул «да».
Однорукий старик расслабился и поднялся. Медленно натянул перчатки и уставился в окно на мокрый снег и дождь с ледяной крупой. На затянутые туманом горы.
— И еще. Дело не в тебе.
— Что?
— Не терзайся, дело не в тебе, — повторил старик, пожимая одним здоровым плечом. — Есть... сколько там, пара сотен? Пара сотен приличных миров, и во всех — свежий и незапятнанный лаконианский губернатор. И с каждым из них случится, или уже случилось то же, что и с тобой. Фундаментальная проблема любой религии, — будь то Иисус, Вишну или Бог-Император, — в том, что идеологической чистоте никогда не пережить столкновения с реальным врагом.