е-какой урожай. К этому времени к ним присоединился Франц, чуть не утонувший в реке.
– Знаешь, мы не всегда кормили ею свиней.
Лицо Изабо засветилось надеждой.
– Не всегда?
– Не всегда. Потому что у нас не всегда были свиньи. Иногда мы ели репу сами.
– Правда?
– Правда. Мы можем приготовить ее на ужин, если хочешь. Это твоя репа. Тебе решать.
Изабо важно кивнула, затем вздохнула.
– Думаю, мне следует спросить сначала у Лобо. Но было бы ужасно хорошо съесть ее на ужин. – Она покачала головой, испытывая затруднение. – Решать всегда так трудно, мама?
– Не всегда, дорогая, но в большинстве случаев. Проще всего, когда существует только один верный путь, но такое происходит не слишком часто. – «А труднее всего, когда у тебя вообще нет выбора», – добавила Катарина мысленно. Она ободряюще улыбнулась серьезной малышке. – Знаешь, я не думаю, что свиньям Лобо нужна вся репа. И, насколько я помню, у поварихи есть особый способ приготовления свежей репы. Почему бы тебе не пойти и не спросить ее?
С загоревшимися от волнения глазами Изабо заторопилась к дому, но внезапно остановилась.
– Но что, если полковник-папа не любит репу?
– К-кто?
– Полковник-папа!
Придуманное Изабо компромиссное имя Александра встревожило Катарину, и она принялась отряхивать юбку, чтобы скрыть смущение.
– Конечно, ему понравится, милая. А если нет, я все равно затолкаю ее ему в глотку.
Изабо помчалась стрелой, прижимая к груди свою драгоценную репу. Франц, с блестящими от удовольствия глазами, поклонился Катарине и последовал за Изабо в кухню.
Катарина услышала у себя за спиной смешок Луизы Врангель.
– О, действительно, – сказала та, подходя и становясь рядом с Катариной, у бедра она держала большую корзину, – говорят, репа – любимая пища имперских офицеров.
– Ему понравится, если мне придется…
– Покормить его самой? – перебила Луиза.
– Луиза!
– Знаю, что Луиза. Отношения между вами явно складываются лучше, чем ты ожидала.
– Лучше? Как ты можешь так говорить. – Катарина, защищаясь, скрестила руки на груди. – Он дома всего три дня – и два из них проспал.
– А на третий пробудился, – с усмешкой сказала Луиза и бросила на Катарину лукавый взгляд. – Вполне пробудился, насколько я могу заключить из того, что видела.
Катарина открыла было рот, чтобы запротестовать, но пожилая женщина подняла руку, останавливая ее.
– Можешь продолжать в том же духе и отрицать все, но не только я стала свидетельницей того, как мадам фон Леве целовалась с неким полковником фон Леве на сигнальной башне.
Катарина застыла.
– Целовались! – воскликнула она. Ее взгляд невольно скользнул к вершине холма, где четко вырисовывалась сигнальная башня, а также фигура высокого мужчины, осматривающего долину. Она опустила глаза, не в состоянии отогнать нелепую мысль, будто он смотрит на нее, а не на долину.
– Мы не целовались, Луиза. Я никогда… мы никогда… мы были… мы…
Луиза торжествующе усмехнулась и направилась к морковной грядке, дотронулась носком до нескольких вялых стеблей, затем присела на корточки, поставила корзину на землю перед собой и принялась вытаскивать морковь. При виде переросшей она состроила гримасу, щелкнула по ней пальцем, но все же бросила в корзину.
Взглянув на Катарину, она напомнила:
– Мы были…
Катарина скрестила руки на груди.
– Это трудно объяснить, Луиза.
Луиза ехидно посмотрела на нее:
– Вот как?
– Да!
– Разве ты не говорила мне, что вы с полковником поженились в Регенсбурге за год до того, как родилась Изабо? – спросила Луиза.
Катарина сглотнула.
– Да, говорила.
– И что когда он… покинул вас, ты с малышкой Изабо перебралась сюда?
Она кивнула, не в состоянии повторить свою ложь снова.
– Да, все так. Его очень долго не было, Катарина. – Тень печали опустилась на лицо Луизы, и она добавила: – Что бы я здесь ни говорила, но, если бы один из моих мужей вернулся домой, думаю, мне не составило бы особого труда забыть обо всех неприятностях и простить по прошествии столь долгого времени.
– Возможно. – Катарина нагнулась и выдернула из земли лук за увядшую верхушку, сморщилась при виде подгнившей луковицы и отбросила ее. – Зачем ты это собираешь? В погребе овощи лучше.
– В погребе воняет порохом, – ответила Луиза, словно видя в том достаточно вескую причину. – Это единственный запах, который я не выношу.
– Конечно, там воняет порохом, – огрызнулась Катарина. – Ведь именно там он и хранится вместе с семью карабинами, оставшимися от пяти различных армий, шестью мушкетами, один из которых без подставки, четырьмя катушками запального фитиля, шестью гранатами… и разнообразными продуктами. – Катарина нахмурилась. – Зачем ты собираешь это? Разве повариха…
– В самом деле, разве повариха, – фыркнула Луиза. Она вынула последнюю морковку из земли и демонстративно бросила ее в корзину. – Можешь себе вообразить, Маттиас поправляется после серьезной раны и огромной потери крови, а эта… эта повариха считает, что ему хватит крошечной чашки супа!
– Маттиас?
Луиза бросила на нее сердитый взгляд.
– Майор Траген. Ему необходимо хорошее питание, чтобы поправиться. – Глаза немолодой женщины прищурились и смотрели осуждающе. – И ему нужен отдых.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Катарина. – По мне, пусть спит хоть целые день и ночь.
– Тогда держи своего мужа, имперского офицера, подальше от него. Сегодня утром я нашла майора в полубессознательном состоянии, он растратил все силы на попытки показать твоему полковнику, что с ним все в порядке. Займи чем-нибудь своего мужа, Катарина, и удерживай его подальше от Трагена. – Лицо Луизы смягчилось, она бросила взгляд на сигнальную башню, затем перевела его на Катарину. – Не сомневаюсь, ты имеешь некоторое представление о том, что следует сделать.
Катарина почувствовала, как румянец залил ее щеки и шею.
– Луиза, ты неисправима.
Луиза улыбнулась, подняла корзину и, помахивая ею, направилась к кухне.
Оставшись в одиночестве, Катарина, ругая Александра, принялась ходить взад и вперед. Этот негодяй был источником всех ее неприятностей. Если бы он не вернулся, все было бы в порядке. Она резко остановилась. Нет, это явно несправедливо. Ее врожденная честность восстала, и она бросила поспешный взгляд по направлению к сигнальной башне.
Фигура у башни исчезла, и к Катарине вернулось чувство негодования. Наверное, ей следует разыскать его и сказать, чтобы он не переутомлял майора Трагена. Но только скажет ему и все… Никаких непристойных глупостей, на которые намекает Луиза…
Шорох сухих листьев заставил ее виновато вздрогнуть. Она резко повернула голову на звук и увидела мелькание коричневых лапок и черно-белого меха. Страйф. Она расслабилась и стала наблюдать, как кот быстро бегал и на кого-то набрасывался, бегал и набрасывался, его хвост рассекал воздух.
Через минуту в сад вернулась тишина. Преисполненный гордости кот с важным видом вышел из листьев, сжимая в зубах маленький серовато-коричневый комочек. Он подошел и положил свою добычу к ее ногам, затем сел и с самодовольным «мяу» принялся чистить свою меховую грудку.
– Спасибо, Страйф, – сказала она, глядя на мертвую мышь. Вот еще одна вещь, от которой нужно избавиться. Как жаль, что полковника нельзя завернуть в старую тряпку и выбросить в кучу мусора.
Она услышала, как кто-то вприпрыжку приближается к ней. Подбежала Изабо и потянула за руку.
– Мама, ты должна сказать, какой он замечательный, – прошептала малышка. – Знаешь ли, он ревнует.
Катарина подавила смех.
– К чему, дорогая?
– К полковнику-папе, конечно.
Желание смеяться тотчас же покинуло Катарину.
– Страйф всего лишь кот, Изабо, он просто не может…
– Ма-а-а-ма, ш-ш-ш, он услышит тебя!
– Изабо…
– Мама, ты сделала его несчастным. Ты прямо у него на глазах целовала полковника-папу!
– Что? Это тебе сказала миссис Врангель?
Изабо покачала головой, затем огорченно опустила глаза.
– Страйф видел. Может… может, не прямо перед ним. Нам… ему пришлось зажмуриться. Вот так…
Тоненький голосок Изабо прервался, она искоса посмотрела на сигнальную башню и опустила глаза.
Сердце Катарины растаяло, когда девочка украдкой взглянула на нее сквозь светло-коричневые ресницы.
– Мы… он думает, может, ты… – Она принялась носками своих туфелек теребить траву, росшую на тропинке сада, и голос ее перешел в шепот: – Может, ты больше не любишь его.
Катарина опустилась на колени и крепко прижала к себе Изабо, затем нежно обхватила ладонями ее маленькое любимое личико.
– О, дорогая, дорогая, конечно, я люблю тебя… и Страйфа, и всегда буду любить, всегда. И ничто не сможет изменить этого. Ничто, никогда.
Изабо кивнула и робко улыбнулась Катарине.
– Я спросила у Франца о поцелуях, потому что Страйф волновался, но Франц только сказал, что я могу выкопать репу, если захочу.
Страйф, закончив умываться, выпустил во всю длину свои острые когти, затем убрал их и, сдвинув вместе передние лапы, сел и сонно заморгал своими огромными золотистыми глазами.
– Видишь, как он беспокоится? – искренне спросила Изабо, освобождаясь из объятий Катарины.
– Вижу, – кивнув, серьезно ответила Катарина, оставаясь на одном уровне с Изабо, хотя влажная трава промочила насквозь ее юбки, и погладила девочку по мягким каштановым волосам. – Как ты думаешь, сможешь ли ты объяснить ему кое-что за меня? – Изабо кивнула. – Хорошо. Он кот, понимаешь ли, и у него, возможно, есть много вопросов. И ты непременно задай их мне, ладно? – Еще кивок в ответ. – Хорошо.
Катарина глубоко вздохнула и заставила свою память обратиться к тому времени, когда она еще не познала всех тех ужасов, лишений и борьбы, которыми были заполнены последние годы. Она вспомнила то счастье, которое испытывала, когда жила с человеком, заменившим ей родного отца. Это был единственный счастливый период в ее жизни.