«Привет, Майрон.
Нам разрешается только сообщить, что мы в районе Персидского залива. У меня все в порядке. Мама ужасно переживает. Позвони ей, если получится. Она по-прежнему никак не может смириться. Отец тоже, но по крайней мере делает вид, что все понимает. Спасибо за посылку. Получать их все любят.
Мне пора. Напишу еще попозднее, но какое-то время со мной не будет связи. Позвони маме, ладно?
Джереми».
Майрон перечитал письмо несколько раз, но ничего нового в нем не обнаружил. Ему не понравилось место о том, что «не будет никакой связи». Как и во всех письмах Джереми, там не содержалось никакой информации. Он подумал о своем отцовстве, как ему этого недоставало и какое место этот мальчик — сын — занимал в его жизни. Похоже, Джереми нашел себя, но смириться с этим было необычайно трудно. Мальчик всегда подавал большие надежды, и теперь осознавать все упущенные возможности было очень больно.
Все еще разглядывая письмо, Майрон услышал звонок мобильника. Он выругался про себя, но на этот раз определитель номера высветил на дисплее имя Эли Уайлдер. Майрон улыбнулся и ответил:
— Служба жеребцов.
— Господи, а если бы звонил кто-нибудь из моих детей?
— Тогда я выдал бы себя за торговца лошадьми.
— Торговца лошадьми?
— Или как там называют людей, которые ими торгуют.
— Во сколько твой самолет?
— В четыре.
— Ты сейчас занят?
— А что?
— Детей не будет дома еще час.
— Ого!
— Я тоже так думаю.
— И ты предлагаешь маленький, но чудный трах?
— Именно. — Она помолчала. — Чудный?
— Мне потребуется время, чтобы доехать.
— Понятно.
— И нам придется это сделать по-быстрому.
— А разве это не твой профиль?
— Ты меня обижаешь.
— Я просто пошутила. Жеребец.
— На лошадином языке это означает «Я уже мчусь».
— Вот и чудно! — подвела черту Эли.
Когда он постучал в дверь, ее открыла Эрин.
— Привет, Майрон.
За ее спиной Эли пожала плечами.
Майрон вошел в дом, а Эрин направилась на второй этаж. Эли подошла к нему и прошептала:
— Она опоздала на театральный кружок и решила не ходить вообще.
— Понятно.
— Мне очень жаль.
— Все бывает.
— Мы можем найти укромное место и пообниматься.
— И я смогу тебя потрогать?
— Я обижусь, если ты не захочешь.
Он улыбнулся.
— Что? — спросила она.
— Просто вспомнилось.
— Что именно?
— Слова, произнесенные вчера Эсперансой, — ответил Майрон. — Men tracht un God lacht.
— Это по-немецки?
— Нет, на иврите.
— И что это значит?
— «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах».
Она повторила за ним.
— Мне нравится.
— Мне тоже.
Он обнял ее и заметил, как сверху за ними наблюдает Эрин. Она не улыбалась. Майрон встретился с ней взглядом и подумал об Эйми, о том, как она растворилась в ночи, и о своем обещании молчать.
Глава 10
До вылета у Майрона еще оставалось время.
Он зашел в кофейню «Старбакс» в центре города. Бариста, принявший у него заказ, действовал размеренно и неторопливо, что стало уже характерной особенностью сотрудников этой сети. Когда он передавал Майрону напиток с таким видом, будто перемещал в пространстве целый земной шар, двери в кофейню распахнулись, и при виде вошедших бариста в изнеможении закатил глаза.
Их было шестеро, и они шагали, будто пробирались по глубокому снегу, опустив головы, хлюпая носами и постоянно ощупывая свои лица. Четверо небритых мужчин и две женщины, от которых исходил ужасающий запах.
Городские сумасшедшие. В прямом смысле этого слова. Ночи они обычно проводили в психиатрической клинике «Эссекс пайнз», находившейся в соседнем городке. Их предводителя, который всегда возглавлял шествие, звали Ларри Кидуэлл. Компания целыми днями слонялась по городу. Жителям Ливингстона они были известны как «чокнутые». Майрон недобро подумал о них как об эксцентричной рок-группе, которой подошло бы название «Литиевый Ларри и его Больная пятерка».
Сегодня они были не такими вялыми и апатичными, как обычно, что указывало на предстоящий в ближайшее время курс терапии в «Эссекс пайнз». Ларри был очень возбужден. Он подошел к Майрону и махнул рукой.
— Привет, Майрон! — громко произнес он.
— Как дела, Ларри?
— Тысяча четыреста восемьдесят семь планет в день сотворения мира, Майрон. Тысяча четыреста восемьдесят семь. А у меня в карманах пусто. Ты понимаешь, что я говорю?
Майрон кивнул:
— Я тебя слышу.
Ларри Кидуэлл подался вперед. Из-под его шляпы как у Индианы Джонса свисали длинные тонкие волосы, лицо было покрыто шрамами, а потертые синие джинсы болтались ниже пояса.
Майрон тронулся к выходу.
— Удачи тебе, Ларри.
— Тебе тоже, Майрон. — Он протянул ладонь для рукопожатия.
Остальные участники процессии неожиданно напряглись и не сводили с Майрона широко раскрытых, лихорадочно блестевших глаз. Майрон протянул руку. Ларри крепко схватил ее и вплотную наклонился к Майрону. Изо рта у него ужасно пахло, что было неудивительно.
— Следующая планета, — прошептал Ларри, — может быть твоей. Только твоей.
— Приятно это слышать, спасибо.
— Нет! — Ларри по-прежнему говорил шепотом, но теперь уже совсем хриплым. — Планета. Это ползущая луна! Чтобы расправиться с тобой, ты меня понимаешь?
— Думаю, что да.
— Помни об этом!
Его глаза широко раскрылись, и он отпустил Майрона. Тот сделал шаг назад — он видел, как возбужден Ларри.
— Все в порядке, Ларри.
— Помни мое предупреждение! Ом ласкает ползущую луну! Ты понимаешь? Он ненавидит тебя так сильно, что ласкает ползущую луну!
Остальных членов группы Майрон не знал совсем, но с трагической историей Ларри был знаком. Ларри Кидуэлл был на два года старше Майрона и учился в той же школе. Он был настоящей звездой: потрясающе играл на гитаре, за ним бегали все девчонки, а в выпускном классе был парнем Бетти Финкелстайн — самой красивой девчонки города. Ларри окончил школу с лучшими оценками в классе и поступил в Йельский университет — альма-матер своего отца, где блестяще отучился первый семестр.
А затем все пошло прахом.
Но самым непонятным и потому особенно ужасным было то, как это случилось. В жизни Ларри не произошло никаких катаклизмов. В семье никто не умер, никаких проблем с наркотиками, алкоголем или неразделенной любви.
Врачи поставили диагноз: нарушение химического баланса в организме.
Кто может сказать, почему у человека ни с того ни с сего вдруг развивается раковая опухоль? То же самое произошло и с Ларри. У него неожиданно обнаружилось психическое заболевание. Оно началось как навязчивый невроз в мягкой форме, а затем стало развиваться, и этот процесс, несмотря на все усилия, так и не удалось остановить. Ко второму курсу Ларри уже ставил крысоловки и съедал пойманных крыс. У него появились навязчивые галлюцинации. Из университета он ушел. Затем было несколько попыток покончить жизнь самоубийством, обострились проблемы с галлюцинациями и не только с ними. Однажды Ларри даже вломился в какой-то дом, потому что «пришельцы с планеты триста двадцать шесть хотели свить в нем гнездо». В доме в этот момент находилась вся семья.
С тех пор Ларри Кидуэлл стал регулярным пациентом психиатрических клиник. Говорили, что иногда к нему полностью возвращался рассудок, и в эти моменты он был настолько шокирован своим состоянием, что от отчаяния пытался себя изуродовать — это объясняет наличие шрамов на лице — и впадал в такую истерику, что ему немедленно вкалывали успокоительное.
— Я понял, — сказал Майрон. — Спасибо за предупреждение.
Майрон вышел на улицу и постарался как можно быстрее выкинуть все это из головы. Рядом находилась химчистка Чанга. Он вошел туда и увидел за прилавком Максин Чанг, как всегда, усталую и измотанную. Две посетительницы примерно его лет обсуждали своих детей и колледжи. Сейчас эта тема была самой главной. Каждый апрель Ливингстон превращался в бумажный ком ответов из колледжей. Если верить родителям, то такой конкуренции, как в этом году, никогда не было. Эти недели, эти толстые или тонкие конверты в почтовых ящиках определяли, насколько счастливым и успешным будет их потомство до конца своей жизни.
— Тед находится на листе ожидания в Пенсильванский университет, но в университет Лехай его приняли.
— А ты веришь, что Чипа Томпсона уже зачислили в Пенсильванский университет?
— Благодаря отцу.
— Что? Верно, он же сам там учился!
— Он перевел им пожертвование в четверть миллиона долларов.
— Так я и знала! У Чипа были ужасные отметки.
— Я слышала, они нанимали какого-то специалиста, чтобы писать за него сочинения.
— Мне тоже надо было так сделать для Коула.
И все в таком роде. И снова, и снова.
Майрон кивнул Максин. Обычно она встречала его широкой улыбкой, но не сегодня.
— Роджер! — позвала она.
Роджер Чанг вышел из подсобки.
— Привет, Майрон.
— Как дела, Роджер?
— Вы хотели, чтобы в этот раз рубашки были упакованы, верно?
— Да.
— Одну минуту.
— Максин, — обратилась к ней одна из женщин. — А Роджер уже получил ответы?
— Его приняли в Университет Рутгерса, а в остальных он на листе ожидания, — ответила Максин, не поднимая головы.
— Замечательно, поздравляю!
— Спасибо, — поблагодарила она, но особой радости в голосе не было.
— Максин, он ведь станет первым из вашей семьи, кто будет учиться в колледже, верно? — спросила другая женщина таким покровительственным тоном, будто ласкала собачку. — Как это для вас, должно быть, чудесно!
Максин молча выписывала квитанцию.
— А где он находится на листе ожидания?
— В Принстоне и Университете Дьюка.
Услышав название своей альма-матер, Майрон снова подумал об Эйми. Почему-то вспомнилась встреча с Ларри и его туманные разговоры о планетах. Майрон не был суеверным, но и дразнить судьбу тоже не хотелось. Он подумал, не стоит ли попробовать дозвониться до Эйми, но какой в этом был смысл? Еще раз прокрутив в голове события прошлой ночи, он окончательно убедился, что не смог бы поступить иначе.