Роджер — Майрон совершенно забыл, что тот был в выпускном классе — вышел из подсобки и передал ему коробку с рубашками. Майрон взял ее, попросил выставить ему счет и направился к двери. До вылета еще оставалось время.
Он решил заехать на могилу Бренды.
Кладбище располагалось рядом со школьным двором, и такое соседство казалось ему неуместным. Как всегда во время его посещений, солнце ярко светило, будто в насмешку над неизбежной во время подобных визитов печалью. Других посетителей не было, и тишину нарушал только работавший неподалеку экскаватор. Майрон стоял неподвижно, подставив лицо горячим лучам солнца. Он чувствовал их тепло, думая о том, что жизнь продолжалась, но Бренда об этом знать не могла.
И изменить это было невозможно.
Бренде Слотер было всего двадцать шесть лет, когда она умерла. Через две недели ей бы исполнилось тридцать четыре года. Интересно, что бы с ней произошло, исполни Майрон свое обещание? Была бы она с ним?
Смерть застала ее в разгар последипломной стажировки в больнице, когда она специализировалась в педиатрии. Потрясающе красивая афро-американка ростом шесть футов четыре дюйма с фигурой модели. Она собиралась перейти в профессиональный баскетбол, а при ее внешности и данных создание новой женской лиги было вполне вероятно. Последовали угрозы в ее адрес, и Майрона наняли, чтобы охранять ее.
Хорошая работа. Кругом только звезды.
Майрон посмотрел вниз и сжал кулаки. Он никогда не разговаривал с ней, когда приходил сюда. Он не садился и не пытался предаться размышлениям. Он не вспоминал что-то хорошее, ее смех, внешность или ауру. Мимо проезжали машины. В школьном дворе было тихо, никаких играющих детей. Майрон стоял, замерев, и не шевелился.
Он приходил сюда не потому, что до сих пор скорбел о ее смерти. Он приходил как раз потому, что не скорбел.
Он с трудом вспоминал ее лицо. Их единственный поцелуй… Он понимал, что это скорее игра воображения, чем воспоминание. В этом заключалась вся проблема. Бренда Слотер ускользала из его памяти. Так ему скоро начнет казаться, что ее никогда не существовало. Поэтому Майрон приходил сюда не найти утешение или выразить соболезнование. Он приходил, чтобы почувствовать боль и не дать ране затянуться. Он хотел разбудить в себе злость, потому что продолжать жить, смирившись с тем, что с ней случилось, было неправильно.
Жизнь продолжается. И это — хорошо, верно? Гнев вспыхивает и постепенно стихает. Боль уходит. А когда это случается, умирает кусочек души.
Вот почему Майрон стоял здесь и с силой сжимал кулаки. Он вспомнил, как ярко светило солнце, когда ее хоронили, и какой ужасной оказалась его месть. Он чувствовал, как в нем закипает злость на себя. Колени у него подкосились, он пошатнулся, но устоял на ногах.
Он подвел Бренду. Он хотел ее защитить, но слишком давил и тем самым позволил убийству случиться.
Майрон опустил глаза на могилу. Солнце по-прежнему было теплым, но по спине бежали мурашки. Он спрашивал себя, почему приехал сюда именно сегодня, и тут же подумал об Эйми, о том, что тоже слишком сильно давил на нее. При мысли, что все может повториться, он покрылся холодным потом.
Глава 11
Клэр Биль стояла у раковины на кухне и разглядывала незнакомца, которого называла мужем. Эрик аккуратно ел сандвич, засунув конец галстука под рубашку. Газета была тщательно сложена в четверть. Он медленно и размеренно жевал. В манжетах были запонки, а рубашка накрахмалена. Он любил все глаженое. В шкафу его костюмы висели на расстоянии четырех дюймов друг от друга. Он не развешивал их так специально — это выходило само собой. Начищенные пары ботинок стояли ровно в ряд, как на военном параде.
Кто этот мужчина?
Их младшие дочери Джейн и Лиззи намазывали арахисовую пасту на белый хлеб и болтали между собой, шевеля липкими губами. Они шумели и разбрызгивали молоко. Эрик продолжал читать. Джейн спросила, можно ли им уйти. Клэр ответила, что да, и они направились к двери.
— Стойте! — произнесла Клэр.
Они остановились.
— Тарелки в раковину.
Девочки вздохнули и закатили глаза: хотя одной было только девять, а второй — десять лет, обе старались походить на свою старшую сестру. Они двинулись назад, словно шагая по глубокому снегу Аппалачей, и понесли тарелки, как огромные валуны, продвигаясь к раковине, будто та была горной вершиной.
— Спасибо, — поблагодарила Клэр.
Девочки ушли, и наступила тишина. Эрик продолжал методично жевать.
— Есть еще кофе? — спросил он.
Она налила. Он скрестил ноги, стараясь не помять стрелки на брюках. Они были женаты девятнадцать лет, но страсть куда-то улетучилась меньше чем за два года. Они продолжали сосуществовать и делали это так давно, что привыкли к этому. Избитая истина, что время летит быстро, к сожалению, является правдой. Клэр не верилось, что страсть улетучилась гак давно. Иногда, как, например, сейчас, она отлично помнила времена, когда от одного его вида у нее перехватывало дыхание.
— Эйми не объявлялась? — спросил Эрик, не поднимая глаз.
— Нет.
Он вытянул руку, чтобы отодвинуть манжету, посмотрел на часы и поднял бровь.
— Два часа пополудни.
— Наверное, она только просыпается.
— Мы могли бы позвонить.
Он продолжал сидеть.
— Под «нами» ты имеешь в виду меня? — спросила Клэр.
— Если хочешь, это могу сделать я.
Она взяла трубку и набрала сотовый номер Эйми. Они подарили ей мобильный телефон в прошлом году. Эйми принесла им рекламу, где предлагалось подключить третью линию мобильной связи за десять долларов в месяц. Эрика это не впечатлило. Но Эйми стала ныть, что у всех ее друзей — всех без исключения! — уже были свои мобильники, на что Эрик, как всегда, отреагировал своим традиционным: «Мы не все, Эйми».
Но к этому Эйми была готова. Она быстро изменила тактику и сделала упор на родительские страхи: «Если бы у меня был свой телефон, со мной всегда можно было бы связаться. Вы могли бы знать, где я, двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. А если вдруг возникнет какая-нибудь проблема…»
Этот аргумент оказался решающим. Матери отлично знают избитую истину: секс и желание быть как все являются отличным стимулом, но никакой побудительный мотив не может сравниться со страхом.
Телефон был переключен на голосовую почту. Жизнерадостный голос Эйми — она записала обращение на автоответчике сразу, как только получила телефон — предложил Клэр оставить сообщение. У Клэр голос дочери почему-то отозвался болью, хотя причины она не понимала.
Услышав сигнал, Клэр сказала:
— Привет, дорогая, это мама. Перезвони мне, ладно? — и повесила трубку.
Эрик по-прежнему читал газету.
— Она не ответила?
— Интересно, как ты догадался? Наверное, потому, что я попросила ее перезвонить.
Услышав сарказм в ее голосе, Эрик нахмурился.
— У нее мог сесть аккумулятор.
— Наверное.
— Она всегда забывает его зарядить, — заметил он, осуждающе качая головой. — Где она собиралась ночевать? У Стеффи?
— У Стейси.
— Верно, хотя и не важно. Надо позвонить Стейси.
— Зачем?
— Я хочу, чтобы она вернулась домой. Ей сдавать самостоятельную работу в четверг.
— Но сегодня воскресенье. И ее только что приняли в колледж.
— И ты считаешь, что теперь можно ничего не делать?
Клэр передала ему трубку.
— Звони сам.
— Хорошо.
Она дала ему номер, он набрал его и прижал трубку к уху. Клэр слышала, как вдалеке хихикали младшие дочери, а потом одна из них закричала, что это не она. Когда трубку взяли, Эрик откашлялся и произнес:
— Здравствуйте, это Эрик Биль, отец Эйми Биль. Она все еще у вас?
Ни его лицо, ни голос не изменились, но Клэр увидела, как побелели костяшки пальцев, державших трубку, и внутри у нее что-то оборвалось.
Глава 12
В Майами Майрона посетили две противоположные мысли. Первая: здесь такая чудесная погода, что нужно переехать сюда самому, — и вторая: здесь слишком много солнца. Все было таким ярким, что даже в аэропорту Майрон невольно морщился.
Для родителей Майрона солнце проблемы не представляло: на Эллен и Але Болитар были огромные солнцезащитные очки, подозрительно напоминавшие те, которыми пользуются сварщики, хотя и не такие стильные. Отец и мать встречали его в аэропорту. Майрон просил их не приезжать, так как вполне мог добраться на такси, но отец настоял на своем.
— Разве я не всегда приезжаю встретить тебя в аэропорт? Помнишь, как ты вернулся из Чикаго после той снежной бури?
— Папа, это было восемнадцать лет назад.
— И что? Ты думаешь, я разучился ездить?
— И тогда это был аэропорт Ньюарка.
— Восемнадцать минут, Майрон.
Майрон закрыл глаза.
— Я помню.
— Ровно восемнадцать минут.
— Я помню, папа.
— Именно столько времени нужно, чтобы доехать от дома до терминала А ньюаркского аэропорта. Я специально засекал время, помнишь?
— Да, так и было.
И вот родители в аэропорту с темными от загара лицами и новыми печеночными пятнами. Когда Майрон спустился по эскалатору, мать бросилась к нему и обняла, будто он был военнопленный, возвращавшийся домой из Вьетнама в 1974 году. Отец держался сзади с довольным видом. Майрон обнял мать — ему показалось, что она стала еще меньше. Пребывание здесь оборачивалось тем, что родители высыхали и темнели, становясь похожими на гигантские сморчки.
— Надо забрать твой багаж, — сказала мать.
— У меня только ручная кладь.
— Всего одна сумка?
— Я же приехал только на одну ночь.
— И все же!
Майрон внимательно разглядывал ее лицо и посмотрел на руки. Увидев, что они стали дрожать сильнее, он почувствовал, как защемило сердце.
— Что? — спросила она.
— Ничего.
Эллен покачала головой:
— Ты никогда не умел врать! Помнишь, как я застала вас с Тиной Вентура, а ты сказал, что ничего не происходит? Ты думаешь, я не знала?