— Еще один клиент осчастливлен, — заметил Майрон.
— Доставлять людям удовольствие — мое призвание.
К ним за автографом подошла пышная блондинка. Реке с чувством поцеловал ее. Когда она отошла, он показал Майрону листок бумаги.
— Смотри!
— Что это?
— Ее номер телефона.
— Потрясающе!
— Что тебе сказать, Майрон? Я люблю женщин!
Майрон возвел глаза вверх.
— Что?
— Просто подумал, не отразится ли это на брачном контракте.
— Очень смешно.
Они ели цыпленка глубокой заморозки. А может, это была говядина или креветки. После глубокой заморозки на вкус они ничем не отличались. Майрон поймал на себе взгляд Рекса и спросил:
— Что-то не так?
— Признаваться в этом непросто, — ответил Рекс, — но я чувствую себя живым, только если нахожусь в центре внимания. Я был трижды женат, и у меня четверо детей. Я их всех очень люблю, и они доставили мне много хороших минут. Но я чувствую себя по-настоящему счастливым только в лучах софитов.
Майрон промолчал.
— Разве это не печально?
Майрон пожал плечами.
— И знаешь, что еще?
— Что?
— Я думаю, в глубине души большинство людей точно такие же. Они жаждут славы. Они хотят, чтобы их узнавали и останавливали на улице. Считается, что этому мы обязаны телесериалам. Но, по моему мнению, люди всегда были такими.
Майрон разглядывал остатки пищи на своей тарелке.
— Ты согласен?
— Не знаю, Рекс.
— В случае со мной известность стала блекнуть постепенно, ты меня понимаешь? Постепенно, шаг за шагом. Но мне повезло. Я знаком с актерами, у которых была всего одна удачная роль, сделавшая их знаменитыми. Послушай, они никогда больше не были счастливы. Никогда в жизни. Но у меня все происходило постепенно, и у меня была возможность привыкнуть к потере популярности. Но даже сейчас люди продолжают меня узнавать. Вот почему я никогда не ужинаю дома, а выхожу в люди. Это ужасно, но это — правда. И даже сейчас, когда мне за семьдесят, я все еще мечтаю всеми правдами и неправдами вновь оказаться на пьедестале. Ты меня понимаешь?
— Понимаю, — подтвердил Майрон. — За это я тебя и люблю.
— За что?
— Ты честен. Большинство актеров утверждают, что это просто работа.
— Чушь! — презрительно усмехнулся Рекс. — Но они в этом не виноваты, Майрон. Слава — это наркотик. Самый мощный. Ты становишься ее заложником, но не хочешь в этом признаться даже себе. — Рекс улыбнулся своей знаменитой улыбкой, которая растопила столько женских сердец. — А как было с тобой, Майрон?
— Что именно?
— Как я уже говорил, речь о том, чтобы быть в центре внимания. От меня слава уходила постепенно. Но ты был лучшим баскетболистом среди студентов в стране, восходящей звездой, которого ждала блестящая карьера в профессиональном спорте…
Майрон ждал продолжения.
— …и вдруг бах! — Рекс щелкнул пальцами, — и софиты погасли. Когда тебе всего двадцать один год. Или двадцать два.
— Двадцать два, — уточнил Майрон.
— Как ты это пережил? И я тоже тебя люблю, дорогой. Так что скажи мне правду.
Майрон положил ногу на ногу, чувствуя, что краснеет.
— Тебе нравится новое представление?
— Какое? В театре, где я сейчас служу, с его мюзиклами и легкими комедиями?
— Да.
— Дерьмо! Хуже может быть только раздевание догола на самом оживленном шоссе штата Нью-Джерси.
— Ты это знаешь по личному опыту?
— Не уходи от ответа. Как ты с этим справился?
Майрон вздохнул.
— По мнению многих, на удивление легко.
Рекс поднял ладонь и жестом показал, что не верит.
— Что конкретно ты хочешь услышать?
Рекс немного подумал.
— Чем ты занялся?
— После травмы?
— Да.
— Лечился. Причем долго.
— А когда понял, что с баскетболом придется распрощаться?
— Вернулся в университет закончить образование.
— Где?
— В Гарварде.
— Впечатляет. Значит, ты отправился в колледж. И что потом?
— Ты сам все знаешь, Рекс. Защитил диссертацию по праву, открыл агентство, которое сначала представляло интересы спортсменов, а со временем расширилось, и теперь к нашим клиентам добавились актеры и писатели. — Он пожал плечами.
— Майрон! — Что?
— Я просил сказать правду.
Майрон взял вилку, подцепил кусок и принялся задумчиво его жевать.
— Для меня не просто погасли софиты, Рекс. Свет вырубился полностью. Причем — на всю жизнь.
— Я это понимаю.
— И мне пришлось с этим смириться.
— И?..
— И это все.
Рекс покачал головой и улыбнулся.
— В следующий раз, — сказал он и взял вилку. — Ты мне все расскажешь в следующий раз.
— Не будь занудой.
— Не забывай, что ты меня любишь!
Когда они закончили есть и выпили еще, было уже поздно. Майрон Болитар злоупотреблял спиртным второй вечер подряд и думал, что становится похож на спившуюся звезду. Удостоверившись, что Рекс благополучно добрался до дома, он направился в кондоминиум. У Майрона был свой ключ, и он тихо, чтобы не разбудить родителей, проскользнул в прихожую, хотя и знал, что остаться незамеченным все равно не выйдет.
В гостиной работал телевизор, и там сидел отец. Когда Майрон вошел, он сделал вид, будто только что проснулся. На самом деле это было не так. Отец всегда дожидался возвращения Майрона домой, как бы поздно тот ни приходил. И то, что Майрону уже шел четвертый десяток, не имело никакого значения.
Майрон подошел к креслу, в котором сидел отец. Тот обернулся с улыбкой, с которой смотрел только на него. Она показывала Майрону, что в глазах отца он был самым лучшим на свете и что так будет всегда.
— Как посидели?
— Рекс — хороший парень, — ответил Майрон.
— Мне нравились его фильмы, — заметил отец, кивая. — Присядь-ка на минутку.
— Что-нибудь случилось?
— Просто сядь, ладно?
Майрон сел и положил руки на колени, как послушный восьмилетний ребенок.
— Что-то с мамой?
— Нет.
— Ее Паркинсон прогрессирует.
— С Паркинсоном всегда так, Майрон. Он может только прогрессировать.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Нет.
— По крайней мере я могу хотя бы поговорить с ней об этом.
— Не надо, так будет лучше. И что ты можешь ей сказать, чего она уже не знает?
Теперь настала очередь Майрона кивать.
— Так о чем ты хотел поговорить?
— Да говорить-то хотел не я. С тобой по душам собирается побеседовать мама.
— О чем?
— О сегодняшнем выпуске «Нью-Йорк таймс».
— Не понял?
— Там опубликована заметка. Мама считает, что ты расстроишься и с тобой надо поговорить. Но я считаю это излишним. Думаю, тебе надо просто дать газету, чтобы ты все прочитал сам, и оставить тебя одного. Если захочешь поговорить, всегда можешь обратиться ко мне. Не захочешь — значит, тебе так лучше.
Майрон нахмурился.
— В «Нью-Йорк таймс» что-то есть?
— Воскресный раздел светской хроники. — Отец встал и кивком показал на стопку воскресных газет. — Шестнадцатая страница. Спокойной ночи, Майрон.
— Спокойной ночи, папа.
Отец направился в спальню. Соблюдать тишину необходимости не было: его жену не разбудил бы даже оглушительный концерт «Джудас прист».[6] Отец был ночным сторожем, а мать — спящей принцессой. Майрон поднялся, взял газету, открыл ее на шестнадцатой странице, увидел фотографию, и у него кольнуло сердце.
В этом разделе воскресного издания публиковались светские новости и сплетни из жизни звезд. Наибольший интерес всегда вызывали объявления о предстоящих свадьбах. В левом верхнем углу шестнадцатой страницы была помещена фотография мужчины, похожего на спутника Барби Кена с безупречными зубами и подбородком типичного сенатора-республиканца. Его звали Стоун Норман. В заметке рассказывалось, что Стоун Норман возглавлял чрезвычайно успешную финансовую группу, которая занималась институциональными инвестициями.
Затем сообщалось, что Стоун Норман и его будущая жена сочетаются браком в следующую субботу. Свадебное торжество состоится в шикарном ресторане «Таверна на лужайке» на Манхэттене, а затем молодожены отправятся в особняк в пригороде Нью-Йорка Скарсдейле, где и начнут совместную жизнь.
Но на сердце у Майрона защемило не от этого. С фотографии улыбалась женщина, на которой собирался жениться Стоун, и эту улыбку Майрон знал слишком хорошо.
Какое-то время он просто смотрел, а потом провел по снимку пальцем. В заметке сообщалось, что невеста Стоуна была автором бестселлеров, номинировавшихся на литературную премию ПЕН-Фолкнер и Национальную книжную премию. Ее звали Джессика Калвер, и хотя об этом ничего не говорилось, но она была счастливой любовью Майрона Болитара на протяжении десяти с лишним лет.
Майрон опустился в кресло, тупо глядя на фотографию.
Джессика, женщина, которую он всегда боготворил и считал рожденной для него, выходила замуж за другого.
Они не виделись с тех пор, как расстались семь лет назад. Конечно, после этого оба жили каждый своей жизнью, и удивляться ее решению было глупо.
Он отложил газету, потом снова взял ее. Когда-то, давным-давно, Майрон сделал ей предложение, но она отказалась. На протяжении следующих десяти лет они были вместе, но потом Майрон стал настаивать на браке, а Джессика его не хотела. Она часто высмеивала мещанскую природу брака и всего с ним связанного: семейный дом, забор из штакетника, дети, барбекю, школьные соревнования — сам образ жизни родителей Майрона.
Только теперь она выходит замуж за Стоуна Нормана и переезжает в роскошный особняк в Скарсдейле, штат Нью-Йорк.
Майрон аккуратно свернул газету, положил ее на журнальный столик, вздохнул и, поднявшись, направился по коридору, выключая по дороге свет. Проходя мимо спальни родителей, он увидел, что там горит настольная лампа. Отец кашлянул, давая знать Майрону, что не спит.
— Я в порядке, — громко сказал Майрон.
Отец не ответил, и Майрон был ему благодарен. Подобно искусному канатоходцу, вынужденному все время балансировать, чтобы не упасть, тому удавалось почти невозможное — показать свое участие, не вмешиваясь при этом в личную жизнь сына.