Стас поморщился.
– Пожалуйста, не называйте меня так.
– Как?
– Красавчиком.
– Почему?
– Звучит насмешкой…
Фея озадачилась еще больше.
– Какая ж тут насмешка, когда красивого парня называют красивым?
– Я, по-вашему, красив?
– Здрасте! А ты в этом сомневаешься?
– С детства знаю, что я урод. От бабушки.
Кто-то тихо охнул, Соня, кажется. Напомнив этим Стасу, что они с феей здесь не одни, и он ужасно смутился.
А фея открыла рот. Потом закрыла.
Помолчала немного и наконец высказалась:
– Да, и впрямь суровым человеком была твоя бабушка. А… точно человеком?
– Кем же еще? – изумился Стас. – В чем вы все время подозреваете моих родственников?
– Всякое бывает, – туманно ответила она. – А ведьмовских каких-то дел ты за бабкой, часом, не замечал? – И покосилась на Эш, которая тоже их внимательно слушала.
– Боже упаси, – нервно усмехнулся Стас. – Она не просто человеком была, но и вполне обыкновенным при этом. Пусть не особо добрым, но абсолютно порядочным. И желала она мне только добра – как сама его понимала, конечно…
– Убивать таких бабок! – брякнула невпопад Соня.
А фея сказала:
– М-да, – и снова посмотрела на чародейку. – Эш, а тебе не хочется взглянуть на его блок?
– Нет, – сухо ответствовала та. – Я здесь не для этого. И вообще, хватит тебе мучить парня – сказал же, что в твоем присутствии ему плохо! Пусть уж лучше спит, чтобы его не чувствовать. И остальным поспать не мешало бы!
– Ой, и правда, – спохватилась Юниция. – Спите, спите, дорогие мои! А мы с Эш о своем поговорим…
– Уснешь тут с вами! – проворчала Соня, устраиваясь поудобнее и натягивая одеяло на голову. Высунула нос. – Эй… а кто еще успел пролезть-то сюда?
– Домовой, – сказала фея и взмахнула волшебной палочкой. – Конечно, уснешь, я-то здесь на что?…
И больше Стас не слышал ни слова. Ибо лихорадочное смятение всех его мыслей и чувств в тот же миг сменилось вдруг глубоким покоем. А следом пришел и сон.
Который, правда, спокойным не оказался. Начался вроде бы мирно, но вскоре и в нем стало происходить нечто необъяснимое и пугающее…
Глава 12
Домовой Дымша бодро топал тем временем по лесной тропинке – на запах.
Направление он выбрал не раздумывая – как только вышел из двора на распутье и унюхал наносимый ветром с правой стороны мощный и сладостный медовый дух.
Где мед – там пчелы. Где пчелы – там, судя по густоте и сытности запаха, пасека, а не какая-нибудь жалкая одинокая борть. А где пасека – там и кто-то за ней присматривающий. Если не сам Матвей, то уж всяко какое-то живое существо, наделенное соображеньем и даром речи, у которого и можно будет спросить, где хозяин…
Тропинка крутила и петляла. Сперва вывела его неожиданно из леса на морской (вроде как) берег, заросший здоровенными кактусами – любил их Матвеюшка, любил!.. Поплутала между этими колючими великанами, снова нырнула в лес и завела в скалы. С тех скал спустилась в болотистую низинку, и под ногами у Дымши заскрипели фигурные деревянные мостки, за низкими перильцами которых белели в темноте пышные, похожие на кувшинки цветы.
А потом она опять вернулась в лес и ушла в совсем уж глухие заросли, буреломы и буераки. Когда бы он не был из ночного народа и не видел в темноте аки днем, потерял бы ее вовсе, так она сделалась неприметна и узка. Но медовым духом в нос шибало по-прежнему, и даже сильней, чем попервоначалу, а, значит, шел он именно туда, куда думал.
Человеческое обличье он к этому времени скинул. Тенью легче было пробираться через подлесок, да и беспокойство помаленьку унялось. Вражина, черный маг, вряд ли поперся в ту же сторону – следа его, во всяком случае, на своей тропинке Дымша не чуял, так что столкнуться с ним угрозы вроде бы не было.
А и столкнешься, всегда успеешь притвориться пеньком…
Тропинка в очередной раз вильнула, чащоба вдруг разошлась, явился ручеек с перекинутым через него замшелым живописным бревном. И только Дымша перебрался на другую сторону, как путеводный сладостный дух пропал. Совсем. Как не было.
Он суетливо развернулся обратно, но бревна через ручей уже не увидел. И самого ручья тоже. Вместо него тянулась влево-вправо живая изгородь, а в ней на месте бревна высилась металлическая арка – проход. И сунув в него нос, медового запаха Дымша опять же не почуял. Ни дуновения.
И чащи лесной за аркой не обнаружилось – одни кусточки на лужайке и клумбочки.
– Да что ж такое! – с досадой проворчал домовой. – И куда теперь? Вперед аль взад? Как бы вовсе не заплутать!
Выпрямился, огляделся там, куда его занесло.
Невзрачная тропинка под ногами превратилась в садовую дорожку, усыпанную песком. По одну сторону ее стояла вроде как дубовая рощица. По другую красовался прудок, с камышами и водяными лилиями.
Через дорожку вдруг шустро просеменила мышь. Полевка. Размером с кролика. Дымша протер глаза, но ее уж и след простыл.
Что за чудеса?… Он обратился к внутреннему зрению, мысленно догнал ее, пригляделся и понял, что это не живое существо. А рукотворная колдовская поделка. Видать, Матвеева…
Ну ладно, пусть себе бегает.
Он снова принюхался, надеясь все-таки понять, куда двигаться. Но медом так ниоткуда и не пахнуло.
И, тяжело вздохнув, Дымша принял решение идти вперед.
Песчаная дорожка тоже оказалась крученой. Обогнула дубы, поднялась в гору, привела, петляя среди каменных валунов, в… задумчивое место, как окрестил его про себя домовой. То была ровная площадочка, где грустила над разбитым кувшином мраморная дева, полоща босые ноги в изливавшемся из осколков ручье. Рядом с ней стояла скамейка, на которую так и тянуло присесть. И погрустить вместе с девой, глядя на раскинувшийся под горою пейзаж. Деревья, озерцо, кусты и клумбы опять-таки, рассыпанные по долинке внизу и озаренные меланхоличной луной, которая успела украдкой выбраться на расчистившееся небо.
Медом, увы, и здесь не пахло.
Далее дорожка сделалась каменистой, спустилась с горы, снова обернулась тропинкой, поводила домового по цветущему вишневому саду. И вывела сквозь заросли жасминовых кустов на просторную ромашковую поляну.
Где он наткнулся на развалины дома.
Свеженькие… еще и пылью не тронутые, не то чтобы успеть порасти травой. И магическое чутье незамедлительно сообщило Дымше, что совсем недавно здесь были люди. Вроде те же самые, что кучковались до того в квартире Матвея. А кроме них, еще знакомые ему феи и целая куча неживых, но ходячих колдовских созданий, наподобие той мыши.
Медом и тут не пахло, но заинтригованный и огорченный трагической судьбой жилого строения домовой задержался, полазал немного среди его остатков и вокруг, сам не зная, что надеется здесь найти. Подобрал в траве шпильку Мирабель, подумал, что надо бы и фей предупредить о забравшемся сюда черном маге… Кстати, уж не его ли это работа? Развалины эти самые?
Дымша вскинул голову, опасливо огляделся.
И увидел вдруг, что за ним следит какой-то человек, примостившийся на краю поляны.
Старик.
Довольно неприятного вида. Кособокий, в потрепанной одежке, в соломенной шляпе с обвисшими полями, низко надвинутой на лоб – так, что лица не разглядеть.
Правую руку он зачем-то держал прижатой к груди. А в левой, опущенной, у него что-то серебряно поблескивало в лунном свете.
Дымша слегка попятился.
Понимая, что, кто бы ни был этот старик, прятаться уже поздно.
Может, наоборот, поздороваться с ним? Спросить, кто таков, а потом попытаться зубы заговорить?…
И Дымша рискнул.
– Здравствуй, – проскрипел, – добрый…
А больше ничего сказать не успел.
Старик вдруг отнял руку от груди и повернул ладонью к нему.
Ладонь испустила луч.
Длинный, узкий, нестерпимо яркий в ночной темноте.
Свет ударил домовому прямо в глаза. Но вместо того чтобы ослепить его и заставить заморгать, неожиданно потянул вперед – к старику, к своему источнику, – с такою силой, словно это был не луч, а веревка. Стальной канат.
– Чё это? – скрипнул Дымша в ужасе, делая против собственной воли первый шаг.
А потом второй и третий, и все остальные, что отделяли его от старика.
Который ответил лишь тогда, когда мог уже дотянуться до него рукой.
– Морионикс, – мурлыкнул он довольно. – Камень камней. Безотказное оружие против вас, нечисти…
Потом сделал какое-то движение, и в луче перед глазами Дымши сверкнула маленькая, размером с кружку, серебряная клетка. Дверца которой была открыта.
– Полезай! – велел старик.
И Дымша почувствовал, что стремительно уменьшается и сам. Становится частицей луча, который втягивает его в эту клетку.
Все существо его пронзила острая, короткая боль. А потом он провалился во тьму.
* * *
…Как обычно, тварь ненадолго потеряла сознание.
Тихий проворно защелкнул за нею дверцу. Сдвинул на место, на запястье, колдовской браслет с мориониксом – чудо-камнем, добытым в результате долгих и тяжких поисков, ценой убийства последнего хозяина. Поцеловал в знак благодарности это сокровище, возможно, единственное сохранившееся в мире. Стащил с плеча рюкзак, опустился на колени, собираясь упрятать в него добычу.
И тут ни с чем не сравнимая радость, которую он испытывал – всегда, когда очередная погань оказывалась в руках, – неожиданно поблекла.
Он вспомнил, что у него осталось только две клетки.
…Болван! Идиот! Знал же, что в случае нужды телепортировать их не удастся! По той простой причине, что он сам, сам – после того как кое-кто из коллекционеров пожаловался ему на кражу экспоната, совершенную при помощи магии, – добавил к списку чар, используемых при изготовлении клеток, еще одни, противопереносные!
Так почему не взял с собой запасную? С чего решил, что, кроме фей, ему никто здесь не попадется? А вот попался! И что теперь? Куда он денет третью фею, когда поймает двоих?
Черт побери, и на что ему сдался этот паршивый домовой?! Жадность одолела? Так феи подороже стоят! Застарелая ненависть ум затмила? Дурак, дурак!..