Вирина тоже вздохнула.
– Ладно. Какой-никакой, а план… Что ж, летим обратно, с Юницией посоветуемся. Кстати, у нас же еще и чародейка есть! А вдруг она сумеет с ним справиться?
– Она? – хмыкнула скептически Мирабель, расправляя крылья и отрываясь от земли.
– А что? – Вирина тоже взмыла в воздух, полетела рядом. – Она людской магией владеет, в отличие от нас. Может, даже высшей, хоть и молоденькая. Мы-то, сама знаешь, обычно только в своей области мастера, каким уменьем наделены от рождения – то и ладно. А люди, они неугомонные, вечно им всего мало. Куда надо и не надо лезут, учатся без устали, вот и достигают высот, которые нам не снятся!
– Да, – вынужденно согласилась Мирабель, – это верно. Честолюбия и любознательности у них больше. А поэтому и уменья. С некоторыми даже самым сильным из нас лучше не связываться… Не зря же, – осенило ее вдруг, – и Квейтаккой нашей вот уже сколько тысяч лет правят маги, а не мы, стихиали!
– Вот-вот, – сказала Вирина. – И поскольку пасечник тоже человек, может, как раз Эш-то его и одолеет?…
Глава 13
Эш, однако, разбираться с пасечником отказалась наотрез. По упомянутой уже раз причине – не за этим, дескать, она сюда пришла и думать должна прежде всего о безопасности принца. Дескать, сами заварили кашу, сами расхлебывайте. А она займется стариком только в случае прямой угрозы его высочеству…
Феи повздыхали и приступили к делу. Возвели в шесть рук защитный купол над двором, потом, вспомнив о коварных землеройках, долго спорили, как обезопасить себя еще и снизу. Придя к согласию наконец, стали выстилать землю силовым ковриком, а это оказалось работой отнюдь не легкой, почти ювелирной, поскольку в нем пришлось оставлять отверстия для всех растений во дворе, включая отдельные травинки.
Тем временем начался рассвет. Запели птицы, не големы, а настоящие – были здесь, как выяснилось, и такие. Раскаркались где-то неподалеку вороны, растрещались сороки. Разбудили, одного за другим, спящих, и феи, едва успев завершить свои оборонные мероприятия, вынуждены были заняться сооружением душевой кабинки с удобствами – единственной на всех, ибо во дворе было слишком тесно, чтобы каждому свою предоставить, – а потом наколдовыванием завтрака. О веселье, бедные, и думать забыли, исхлопотавшись…
Люди, правда, тоже счастливыми не казались. Особенно когда узнали, что сидеть им здесь придется неведомо сколько. Только принц и сохранил свое обычное добродушное спокойствие и даже попытался подбодрить девушек, сказав, что выглядят они «прекрасочно, вопреки условиям сна».
Настя печально отмахнулась от него, а Соня ожила-таки и немедленно принялась строить ему глазки, вновь испытывая терпение чародейки. Принц охотно, хотя и не слишком умело, отвечал ей тем же, и позавтракала эта парочка с аппетитом, в отличие от всех остальных. Феи очень старались, чувствуя себя виноватыми, и на столе, ими накрытом, имелись блюда на любой вкус, однако трое из людей почти ни к чему не прикоснулись. Эш съела один-единственный бутерброд, Настя скромно поклевала овсянки, а Стас и вовсе ограничился чашкой кофе. И выглядел он хуже всех – хмурый, осунувшийся и бледный.
Мирабель забеспокоилась.
– Почему не ешь? – спросила. – Здесь нет того, к чему ты привык?
– Нет, нет, – ответил он, – все есть, не хочется просто…
– Плохо спал? – подскочила к нему Юниция. – Неужели чувствовал нас?
Он покачал головой.
– Нет.
– Что это значит – чувствовал нас? – удивилась Вирина.
Юниция объяснила, и все три феи уставились на него с большим интересом.
Стас тут же принял надменный вид, одновременно вспыхнув румянцем.
– Ничего я не чувствовал, – сказал сердито, – просто сон дурацкий приснился!
– Что за сон? – спросили феи хором, еще сильнее заинтересовавшись.
– Да так, глупость какая-то…
– Расскажи! – потребовала Юниция.
– Зачем?
– А вдруг он вещий? Или поможет понять, что случилось с твоей памятью? Ты же хочешь это узнать?
Он нахмурился.
– Хочу… но никакой подсказки в нем, по-моему, не было.
– Нам виднее! – заверила его Юниция. – Рассказывай!
Стас поупирался еще немного, потом все-таки неохотно начал:
– Во сне я был ребенком, совсем маленьким…
* * *
…Лет четырех, наверное.
Со стороны он себя не видел, конечно. Сидел в своей комнате, возясь с игрушками, чего не помнил за собой с того момента, с которого вообще что-то помнил – то есть лет с шести, когда уже умел читать и только этим и занимался. Книг бабушка ему не жалела…
Во сне же он строил дом из кубиков, для любимого плюшевого зайца с порванным ухом. Выкапывал их, не без труда, из ящика, в котором игрушки лежали беспорядочной кучей, грузил в пластмассовый синий самосвал, перевозил с гудением к месту стройки, выкладывал стены.
Потом ему это надоело. Устал.
Он уселся на пол рядом с ящиком, и кубики, повинуясь его взгляду, стали сами плавно вылетать оттуда и опускаться в кузов. Грузовик тоже сам поехал к недостроенному дому и высыпал их там, после чего кубики подпрыгнули и аккуратно улеглись в следующий ряд.
Маленький Стас обрадовался. Это было здорово. И весело, и трудиться не надо! Он посмотрел на зайца, тот зашевелился, встал на лапки и поковылял к своему будущему жилью. Заглянул в дверной проем, потом в окошко…
Стас засмеялся. Посмотрел на ящик с игрушками. И те полезли одна за другой наружу – робот-трансформер, Карлсон, грустный медвежонок в вязаном свитере, подаренный бабушкиной подругой…
Все оживало под его взглядом. Заездили по комнате машинки, запрыгал мяч. Подползла к ногам плюшевая черепаха, запела песенку. Грустный медвежонок неуклюже пустился в пляс.
Стас уже безудержно хохотал. И вдруг…
Чья-то огромная нога ударила по недостроенному домику. Кубики брызнули по сторонам, и один ударил – больно – Стаса в лицо.
Чей-то голос прогрохотал: «Дрянь! Что ты делаешь?»
И огромные ноги начали топтать и давить все, что попадало под них – медвежонка, черепаху, машинки, – расшвыривать кубики. А голос гремел: «Никогда! Слышишь, никогда! Отродье бесовское, чудовище!..»
* * *
– Ну… что в таких случаях может чувствовать ребенок, описывать я не буду, – сказал угрюмо Стас. – Это было мерзко. Такая вот чепуха. Самому смешно.
Феи озадаченно посмотрели друг на друга и опять уставились на него.
– Управлял игрушками взглядом… – пробормотала Мирабель. – Во сне, конечно, всякое может быть…
Юниция перебила ее вопросом:
– А ноги часом были не бабушкины? И голос?
– Не знаю. Не похоже, – ответил Стас.
– Наяву такого случая не было?
– Не помню. Хотя, если верить книгам по психологии, отсутствие воспоминаний может как раз свидетельствовать о том, что в детстве было пережито что-то неприятное. Настолько, что произошло вытеснение…
– Ну, – не дала ему договорить Юниция, – психологии вашей мы не знаем, но и без нее ясно, что какая-то гадость с тобой действительно приключилась. Милые мои, – повернулась она к подругам, – может, взглянете на его блок?
– Я уже смотрела вроде, – неуверенно сказала Мирабель. – Да, точно, когда еще в квартире сидели! Но ничего не поняла… А здесь мы все закончили? – озабоченно завертела она головой по сторонам.
– Здесь – да, – откликнулась Вирина. – Ладно, вы смотрели, давайте и я взгляну!
Стас снова вспыхнул румянцем. Хотел что-то сказать, но его на сей раз перебила вдруг вознегодовавшая Соня:
– Конечно, это бабушка была, кто ж еще! Она ведь одна тебя растила, ты сказал?… И наверняка что-то эдакое да устроила! Эх, попалась бы она мне, я бы ей показала! Разве можно так над ребенком измываться?
Принц Гойдо сдвинул брови.
– Кажется, я что-то заспал? – спросил. – Что-то важное? Расскажите, пожалуйста!
И Стас, красный уже как рак, неожиданно вспылил:
– Я жалею, что вообще заговорил об этом!
Он бросил сердитый взгляд на фей.
– Может, хватит меня исследовать? Прилюдно, во всяком случае?
Мирабель засуетилась.
– А вот настоечки… – ухватилась за сумку на поясе, – три капельки, и перестанешь жалеть…
– Нет! – рявкнул Стас.
Тут, словно поддерживая его, истерически залаял Чинка, запрыгал у Насти на коленях, пытаясь вырваться.
А следом, перекрикивая его, от калитки вдруг донесся уже знакомый всем присутствующим противный голос:
– Эй, вы там! Подите-ка сюда, скажу кое-что! Только не всей оравой… и без собаки!!!
Настя вздрогнула, крепче вцепилась в Чинку. На несколько мгновений все застыли, образовав почти немую, не считая его отчаянного лая, сцену. А потом феи дружно выдохнули:
– Пасечник! – и так же дружно посмотрели на Эш.
Но та только молча покачала головой.
За калиткой гаркнули:
– Шевелитесь! Долго ждать вас не буду!
– Идем, идем! – поспешила ответить Мирабель, переглянувшись с подругами, и отправились они к калитке втроем – махнув людям, чтобы оставались на месте.
Те затаили дыхание, и Чинка, повинуясь взгляду Стаса, умолк. Поэтому всем было хорошо слышно, как не видимый за сиренью пасечник откашлялся, когда феи приблизились, и сказал сварливо:
– В общем, так. Матвей согласен с вами встретиться. Достали вы его! Так что выйдете сейчас отсюда и шагайте налево, в Красный сад. Пройдете его, увидите дорогу наверх, в скалы. Подниметесь к пещере, и там он и сидит. Дожидается…
– Пещеры-то мы и не проверили, когда искали! – осенило Мирабель. – Не знали, что они тут имеются!
– Вот-вот, – проквакал пасечник. – Валите, в общем, и скажите ему, чего вам надо. А ко мне чтоб больше не лезли! Ясно?
– Ясно, – обрадовались феи и загалдели все разом, – спасибо, больше не будем беспокоить…
– Эй, – крикнула вдруг с места чародейка, – а почему он сам не пришел, тебя прислал?
– Делать ему нечего, за вами бегать! – огрызнулся невидимый старик. – Не баре, дотопаете!
После этого он, похоже, развернулся и сам потопал куда-то, потому что феи вытянули шеи, как будто глядя ему вслед, еще раз повторили «спасибо» и отошли от калитки.