Слаще его губ, его прикосновений не было ничего на свете.
И всего удивительней казалось то, что она не только во время этих самых объятий, но и после не чувствовала ни малейшего беспокойства. Совесть, которая должна была бы корить ее за нарушение зарока, молчала. А в сердце нежилась маленькой теплой мышкой память о поцелуе…
Случилось то, что должно было случиться. «Ты чуть вошел, я вмиг узнала». Вот и все, и к чему еще какие-то лукавые мудрствования?
А зарок… да Бог с ним, с зароком! Он, видимо, отслужил свое.
Возможно, даже помог – хранил ее все эти семь лет от ошибки, не позволяя влюбиться в постороннего, «не того». А возможно, просто был несусветной глупостью. Ведь сказано же в одном из старых, прекрасных фильмов – «кому дана такая сила, тот небывалый человек»!
Да, конечно. Запретить себе любить невозможно. Можно отказаться от встреч, уехать на другой край земли… даже похоронить, в печальнейшем из всех концов, свою половинку… но перестать любить? Перестать помнить и думать?…
…А все же интересно, о чем он думает сейчас?
Говорят, со временем любящие люди начинают понимать друг друга без слов. Потому что думают об одном и том же.
И у них, возможно, так будет… Но пока что ясно одно – мысли его не веселы. Вон как закаменело лицо!
Настя поспешила отвести взгляд.
Кажется, он думает не о ней.
И лучше, чтобы это было так, поскольку ничего хорошего подобное лицо их дальнейшим отношениям не сулит!
Она горячо вознадеялась про себя, что мучает его что-то совсем другое – мысли об утраченном даре, например. Дурные воспоминания, которые начали вдруг всплывать. Да уж, никому не пожелаешь такого детства. И такой бабушки. Умела запугать, ничего не скажешь…
А что, если – неожиданно подумалось ей – дар его вовсе не утрачен?
И в самом деле, куда бы он делся?
Могут ли в принципе исчезать какие-то способности, данные человеку от рождения, в том случае, если он ими не пользуется? Художественное ви́дение мира, к примеру, если он не пишет картин, а работает, скажем, слесарем – потому что жизнь так сложилась? Или абсолютный слух, если он не становится по той же причине музыкантом?
Не верится почему-то, чтобы с этими оставшимися без применения дарами могло что-нибудь случиться. Уж со слухом-то точно – с чего бы он вдруг пропал?
Так, может быть, и тут то же самое – дар как был, так и остался?
Лежит себе в каких-то тайных закромах, невостребованный. Но цел!
А востребовать его мешает данная клятва. Вися замком на двери в те закрома.
Блок стоит – так, кажется, выразились феи?
Нет доступа – и дара как будто нет.
Интересно…
Она покосилась на Стаса. Отвлеклась ненадолго, снова вдруг оказавшись мысленно в его объятиях, увидев перед собой его глаза, живо ощутив первое легчайшее касание губ… Спохватилась, отвернулась, попыталась вспомнить, о чем только что думала.
Ах да, блок. Отсутствие доступа. Клятвы и обещания…
Что, интересно, было бы с ней самой, если бы она тоже забыла о своем зароке? Как Стас – о клятве?
Так-так-так… Что-то ведь она об этом слышала или даже читала… Когда человек дает себе какое-то обещание, высказывает твердое намерение – никого больше не любить (как она, дурочка) или никому не верить… ну, или хотя бы бросить курить! – он занимается, по сути, самовнушением. Дает себе установку – так это, кажется, называют специалисты. И она работает. В том случае, конечно, если его намерение серьезно.
Но сохраняется ли эта установка, если он перестает в какой-то момент – неважно, добившись своего или не добившись, – думать о ней? И вообще забывает? Вот бы знать!
По идее, должна сохраняться. Ведь внушение есть внушение, пусть и «само». И оно может действовать… как скрытый стопор, который мешает человеку – хотя бы отчасти! – жить и поступать так, как ему на самом деле хочется. Как он жил бы и поступал, если бы ничего себе не внушил.
И, возможно, в ее случае, забудь она о своем зароке, она и впрямь не смогла бы полюбить. Никого и никогда. Даже если бы захотела. Пугалась бы самой мысли об этом и мучилась, не понимая, что происходит. Почему любить не дано…
…А ведь опасная, выходит, штука – эти обещания!
Клятвы, надо думать, – тем более.
И, выходит, очень важно их помнить. Хотя бы для того, чтобы суметь впоследствии отказаться от такого своего намерения, которое изначально было глупым, а со временем стало попросту вредным.
Как у Стаса.
Ведь если дар его цел – а, скорее всего, так оно и есть, только доступ к нему закрыт, – он должен требовать выхода. Как всякий дар. Да, да, да. Об этом она тоже что-то читала. В частности, о зарытых в землю талантах…
Талант всегда требует реализации. И, не получив ее, может за себя отомстить. Человек, по какой-то причине пренебрегший им и занимающийся не своим делом, в лучшем случае не бывает счастлив. В худшем – начинает болеть. Иногда – тяжело.
А у несчастливых людей обычно портится характер, и они могут стать сущим наказанием для своих близких…
И кто скажет, что это – хорошо?
Что Стас должен быть верен своей клятве?
Данной по принуждению? Ребенком, который совершенно не понимал, что делает?
Нет… он, конечно, вправе от нее отказаться.
И дать тем самым свободу своему дару.
Магическому, возможно. Неспроста же память о нем начала пробуждаться именно здесь – в чудесном саду, где все пропитано магией? Вдруг это он сам о себе напоминает, чувствуя родную стихию? И просит выхода?
Потому-то Стасу и становится временами плохо?
Если так, то он, пожалуй, попросту обязан послать эту клятву ко всем чертям. Да поскорее. И посмотреть, что получится…
Настя вновь покосилась на него.
Надо будет поговорить… но не сию секунду, конечно, пока у него такое лицо. Самой еще подумать не мешает, подобрать весомые аргументы. А то ведь он заспорит наверняка, скажет, что порядочные люди своих слов не нарушают.
Придется объяснять, что слово слову – рознь.
И, может быть, в конце концов рассказать даже – в качестве последнего аргумента! – о собственном дурацком зароке… а потом спросить, как бы ему понравилось, если бы из-за подобной чуши она просто не смогла его полюбить?…
Глава 24
Принц Гойдо не угомонился.
Нет, вопросов трудных он больше не задавал и неуклюжие попытки флирта – если это был флирт, конечно, – оставил. Но вместо этого пустился вдруг рассказывать о свадебных обычаях иных миров, в которых ему случилось побывать в сновиденных странствиях, и всячески старался вовлечь свою телохранительницу в активное обсуждение.
В чем тоже было мало приятного. После предыдущих его приставаний воображение усердно рисовало ей теперь экзотически разодетые брачующиеся парочки, где в роли невесты выступала она сама, а жениха – понятно кто, и сердце у нее то и дело ухало в пятки, а лицо и вовсе горело не переставая.
Кошмар какой-то, в общем, а не беседа, долженствующая скоротать дорогу… и Эш вздохнула с облегчением, когда они дошли наконец до пасеки. Вернее, до просторного двора перед домом ее хозяина – сама пасека находилась метрах в ста позади, на краю цветущего луга.
Хозяин их не встретил. Двор был пуст – украшало его одно-единственное раскидистое дерево, в тени которого стоял кособокий деревянный стол в окружении таких же лавок. Да еще живую изгородь подпирали молчаливо разнообразные големы, взяв домашние владения пасечника в кольцо.
«Белки», которые привели сюда гостей, так же молча заняли в этом сторожевом кругу свободные места. А Эш поднялась было на крыльцо, думая постучаться, да наткнулась у дверей на привратника – знакомую «пчелу» в очках, притворявшуюся, будто читает.
– Сидеть и ждать! – коротко велела она, оторвавшись на миг от книги и указав в сторону стола. – Хозяин выйдет позже!
Эш вздохнула, кивнула и жестом предложила Гойдо присесть.
Ничего другого не оставалось. Кроме них, пока еще никто не пришел, а пасечник, видать, желал показаться, только когда соберутся все его незваные гости.
И при мысли о том, что ждать, возможно, придется долго, она невольно поежилась. Кто знает, какая еще «интересная» тема для обсуждения забредет тем временем его высочеству в голову?…
Сама она садиться не стала, прислонилась к дереву, поблизости от своего повелителя, встав так, чтобы видеть разом и его и двор, и все входы и выходы. И подумала смятенно – нарушить, что ли, правила этикета, завести какой-то разговор первой?
Но о чем?
О невесте его и о том, когда все-таки состоится свадьба?… тьфу ты! Нет, только не об этом!
О подозрениях своих в адрес принца Дайлина тоже говорить рановато, прежде нужно поискать доказательства…
Черт, куда же в самом деле подевался Матвей? Такой неблизкий и нелегкий путь им пришлось проделать, через несколько миров, порою по непроходимым местам, с ночевками в чистом поле, отбиваясь даже, случалось, от лихих людей – и все это для того только, чтобы обнаружить, что прославленного мага-лекаря нету дома! И что он не просто отлучился по какой-то надобности, а вовсе загадочным образом исчез!
И что теперь, спрашивается, делать? Искать его или отправляться несолоно хлебавши обратно?
Решать, разумеется, не ей. Но вот он и предлог, чтобы заговорить с принцем.
– Ваше высочество… – деловито начала она.
– Как ты думаешь?… – начал Гойдо одновременно.
Он засмеялся, не закончив фразы, а Эш насупилась.
Теперь уж она просто вынуждена была уступить ему право первенства. Согласно сразу двум этикетам – придворному и телохранительскому…
Однако в этот самый момент, на ее счастье, зашевелились вдруг големы, стоявшие по сторонам от калитки, и вытянули шеи, во что-то всматриваясь.
Эш выпрямилась, и Гойдо, проследив за ее настороженным взглядом, тоже повернул голову в сторону входа.
– Кто-то идет? – спросил.
Ответить она не успела.
В следующий миг во двор влетела крохотная фея. Приземлилась, приняла свой человеческий вид и оказалась Вириной.