– Но ведь чудовище – она говорила!
– И что? Так, давай-ка ты помолчишь, не будешь встревать, и я скажу наконец все, что думаю по этому поводу!
– Извини…
Стас притих, и Матвей продолжил:
– Во-первых, твой неведомый отец, возможно, и вовсе ни при чем! В родню вполне мог затесаться кто-то из стихиалей и раньше, и необязательно даже, что именно по отцовской линии. А во-вторых – бабушка и ее высказывания… – Он тяжело вздохнул. – Готов поспорить, она была убежденной атеисткой и материалисткой – в ее времена детей иначе не воспитывали. И мало кто из этого поколения способен был впоследствии принять какой-то другой взгляд на вещи. Так?
Стас кивнул.
– Ну вот. И по этой-то причине она попросту категорически не могла принять ничего, что выходило за рамки так называемой «реальности». Какая магия, какие феи? – их не бывает и быть не может! Сказки это. Глупые. И даже – для доверчивого неокрепшего ума – вредные!..
Встречал я таких людей, знаю, о чем говорю, поверь. И если это все-таки был твой отец… который имел неосторожность выдать себя, чары какие-то при ней сотворил, к примеру… Она могла только перепугаться до смерти, не понимая, что видит – фокус, иллюзию, галлюцинацию? Или же перед нею и впрямь мутант – жуткое ходячее отклонение от нормы, способное на невероятное?!
А если он еще и ляпнул после этого, в надежде успокоить, кто он такой… Наверняка испугалась еще сильнее, да и запретила дочке встречаться с ним. А потом снова перетрусила – когда те же «аномальные» способности обнаружились вдруг и у тебя… Ты пойми – в ее глазах любое отклонение от нормы, то есть от того, что она считала нормой, могло быть только проявлением болезни, уродством, поскольку принять его магическую основу означало для нее тронуться умом. Чего она, собственно, и боялась больше всего. За себя боялась, не за тебя. Про то, что ей обыкновенной чуткости, любви к внуку, да и попросту того самого ума не хватало, – и говорить незачем. Это очевидно.
Так что, милый мой, плюнь! Забудь. Не было никакого чудовища. И в волшебной крови, кто бы тебя ею ни одарил, нету ровным счетом ничего страшного. Наоборот, она дает тебе чудесные, уникальные способности, которых ты пока что не знаешь. Но которые могут и саму твою жизнь превратить в чудо. Да к тому же, – Матвей метнул лукавый взгляд в сторону Насти, – по наследству перейдут еще и к детям твоим. Ох, какие будут детки – не хуже, чем у твоей матушки…
Стаса вдруг передернуло.
– Но моя мама умерла!
– Родами? – быстро спросил Матвей.
– Нет, мне было уже полгода.
– Ну, и при чем тут ты? Родила-то она тебя благополучно?
– Да, насколько мне известно. Но потом все-таки умерла. От чего?
– Ну знаешь, я тебе не Господь Бог, чтобы вот прямо сейчас на этот вопрос ответить! В историю болезни заглянуть не мешало бы… Могла и от тоски, если была чувствительная натура. По тому, кого любила и потеряла.
Матвей окинул его с ног до головы цепким оценивающим взглядом.
– Ну, ты придешь в себя наконец? Или валерьянки плеснуть? Все хорошо с тобой, все просто замечательно… хватит уже страдать!
Стас поморщился.
– Мне надо привыкнуть к этой мысли.
– К какой?
– Что я все же не совсем человек…
– Что тебе действительно надо, – авторитетно сказал Матвей, – так это плюнуть на свою клятву. И тогда все встанет на места – сердце успокоится, давление нормализуется… Поясняю – в тебе сейчас всего лишь магическая кровь бунтует. Свободы требует!
– И я так думаю! – не сдержавшись, радостно подхватила Настя. – А спровоцировала ее на этот бунт встреча с феями?
– Ну да, – кивнул Матвей. – Потому что есть у нее такое свойство – откликаться на близость родственной крови, чуять ее, как тот рыбак – рыбака. И над чутьем этим не властна никакая психологическая блокада, во всяком случае, когда оно пробуждается наконец…
– Между прочим, – окончательно воодушевилась Настя, – Стас еще умеет с собаками разговаривать. Даже без слов! И они его слушаются!
– Вот видишь, – заулыбался ему Матвей. – Тоже, поди, частица твоего дара! Самая активная, видимо, если даже сквозь блок умудряется пробиться. И что в ней плохого, спрашивается?
– В ней-то – ничего, – угрюмо ответил Стас. – В работе пригодится. Но в остальном…
Настя взглянула на него, и воодушевление ее тут же улетучилось – опять каменное лицо!
– Дары бывают разные, – продолжил он. – Отцы – тоже. Ну, допустим, мой – не чудовище… но ведь и не ангел же, в самом деле? А вдруг недобрый… этот, как ты говоришь – стихиаль?
– Мог быть и недобрым, конечно, – согласился Матвей. – Но только не как стихиаль – ведь мать-стихия, рождающая их, не зла и не добра по сути своей, – а как конкретная личность, с индивидуальным характером, сложившимся в результате тяжелого жизненного опыта, к примеру…
– Вот-вот! И что там был за характер? Я бы на его месте никогда не бросил мать своего ребенка – из-за неумной тещи всего лишь – и уж тем более не пропал бы без следа!
– Но, может, он не знал о тебе, – возразила Настя. – Бабушка прогнала его раньше…
– Неважно, – отмахнулся Стас, – не в этом дело. А в том, что и сам он, и его магия могли быть, скажем так, опасными для окружающих. Вдруг бабушка была не так уж и не права? Вдруг он черной магией занимался? И попросту околдовал маму, и о… добровольном зачатии ребенка речи не шло?! Никто уже не знает и не расскажет… но вот чего бы мне совсем не хотелось, так это превратиться, дав свободу своему дару, в черного мага!
Матвей усмехнулся.
– Для человека, который три дня назад не верил в существование магии вовсе, ты выказываешь удивительно глубокое проникновение в суть вопроса. Это я шучу… С чего ты взял, прости господи, что можешь превратиться в черного мага?
– Да уж, – подхватила Настя. – Ты не такой человек! Ты добрый и хороший! И одолеешь любые черные мысли и влияния!
– Вот в этом я как раз не уверен. А если дар настолько силен, что я не выстою? И подчинюсь ему?
Матвей вздохнул.
– Ты не узнаешь этого, пока не проверишь.
– Легко сказать! А вдруг потом будет поздно?
– Что ж ты так себя не любишь-то, брат? – возмутился Матвей. – Даже в том, что ты хороший человек, сомневаешься? Сам только что сказал, что никогда не бросил бы мать своего ребенка! Хотя… Если тебе двадцать лет внушали, что ты урод, за полчаса это из подкорки не выкинешь…
Он снова вздохнул, потом расправил плечи и пристукнул ладонью по столу.
– Ладно, – сказал. – В общем, так, вот тебе мой диагноз – абсолютно здоров! Нынешнее скверное самочувствие – это следствие неразумной клятвы. Потому что дар ищет выхода, а она его блокирует. Мое врачебное предписание – отказ от нее. И делай с этим что хочешь. Должен напомнить, что бабушкиной жизнью ты уже не рискуешь. Да и своей, собственно говоря, тоже, ибо тебя вынудили дать эту клятву. И теперь она, наоборот, представляет собой угрозу для твоего здоровья в частности и нормального течения твоей жизни в целом. Так что думай! Решайся.
Стас прикусил губу.
– Легко сказать! – повторил. – И как я, интересно, от нее откажусь? Просто заявлю – отказываюсь, мол, и все? Боюсь, это не сработает! Если, сам говоришь, столько лет в подкорке сидит…
– Ну, – перебил Матвей, – если боишься и сидит – тогда жди! Значит, не пришло еще твое время. Вот когда совсем плохо станет…
– Я не трус. И, кажется, мои опасения можно понять.
– Можно. Но насколько же надо себя не уважать, чтобы так серьезно к ним относиться?… Ты – хороший и добрый человек, как утверждает твоя красавица и как я сам вижу, – говоришь: «Да ну ее, эту клятву!», и тут же вдруг, ни с того ни с сего, превращаешься в злодея? Самому не смешно?
– Нет. Я ничего не знаю о магии и ее силах.
– А о добре знаешь? – вскинулся Матвей. – О благородстве, любви? О милосердии, сострадании? О гуманизме и высоких принципах, ради которых можно пойти на смерть?… Не верю, что не знаешь! По глазам вижу. И не верю, что способен предать. Хочешь дурачком прикидываться – ради бога! Дело твое.
– Клятву нарушать, между прочим…
– Да, нехорошо, признаю. Но сказано также, между прочим: «…не клянись вовсе»!* * * [* * * – Матф. 5; 34–37; далее – там же] Никогда не слыхал? О том, что не в нашей воле даже помереть, нарушив клятву, ибо сроки своей смерти назначаем не мы? «Но да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого»! Понял?
– Так ведь поклялся уже…
– Забудь! Клятва, которую вынудили у запуганного, неразумного дитяти, – не в счет. И наказания не жди.
– Не в наказании дело!
– А в чем?
Стас снова прикусил губу.
– Во всем сразу, – ответил после паузы. – В голове сейчас такой сумбур – я просто не в состоянии пока разложить все по полочкам. Переварить должен. Прости.
– Не за что. Переваривай, раскладывай. Время есть. И, кстати, меня тоже прости – давлю на тебя, понимаешь ли, расшумелся… Не практиковал давно, забыл даже, как и просто разговаривают-то с людьми! А для твоей непривычной головы, конечно, многовато всего…
– Да. Но главное я понял, – сказал Стас. – Разберусь. Спасибо тебе.
– Не за что, – повторил Матвей.
Оба одновременно поднялись на ноги, обменялись рукопожатием.
Прием окончен – поняла обескураженная Настя и тоже встала.
Да… нелегкое оказалось дело – убедить этого упрямца. Как она и предчувствовала.
И до чего же, интересно, он додумается в конце концов?…
Глава 28
Возможности поговорить с ним об этом, увы, в ближайшее время не предвиделось.
Хотя, когда они вышли из дому, некоторые, самые любопытные, и попытались узнать диагноз, но Стас только отмахнулся, сказав: «Потом, потом». И Матвей, конечно, рассказывать ничего не стал. Вместо этого он предложил начать «военный совет» и укрепил уже поставленный феями купол еще одним защитным слоем – против подслушивания.
Решить предстояло два непростых вопроса. Как вывести из сада людей, которые не владеют магией и не могут сами себя защитить, а, значит, присмотра требуют и будут от дела отвлекать, – не выпустив при эт