В руке у Антона стакан, наверное, с виски, и он клонится вперед, словно чтобы получше слышать. Он разогрет изнутри и потому добр, оптимистичен, настроен решать чужие проблемы. Давай подвезу тебя, говорит он, по дороге потолкуем.
Да нет, не надо, я так.
Подвезу, подвезу, друг. Минутку подожди только.
Он возвращается в дом и ищет наверху ключи, дольше ищет, чем хотелось бы. К тому времени как, обнаружив их, выходит обратно, стакан почти пуст, а Лукас ушел. Вон он там, на дороге, далеко уже, крохотная фигурка. Ладно, хрен с ним тогда. Антон пьет за его здоровье и с силой кидает пустой стакан в простор велда. Серебристый звон вдалеке, этот звук радует Антона, хоть и ненадолго.
К сборищу на лужайке он присоединяться не хочет. Думал про Дезире, жалко, не набрался смелости и не позвал ее на похороны. Странная, впрочем, идея, ведь не светское же мероприятие, но от такого приглашения трудно отказаться, в чем, собственно, и смысл. В любом случае поздно об этом сейчас, и все к лучшему, надо сказать, ведь ты не в блестящей форме, правда же, Антон, напился, и повело внутренне, не самое удачное время, чтобы разговаривать с кем бы то ни было, тем более со своей бывшей, которую ты бросил, даже слова не сказав, и чье сердце ты, по слухам, разбил вдребезги. И с этой компанией позади дома, с этими промоленными насквозь стоиками, тебе нечего сейчас делать.
На мощеный дворик Летиция Симмерс и другие церковные активистки вынесли чай и бутерброды, гости между тем топчутся на траве. Смотришь сверху, сплошные шляпы, прически и лысины, бесцельное их кружение. На видном месте, одетая в кримплен, сама Летиция, она деловито разливает чай за длинными столами на кóзлах. Чай – ее конек, и сквозь пар она безрадостно улыбается, глядя на брата, который спорит сам с собой у клумбы с кливиями. Бип-бип, в самый ответственный момент речи!
Антон к этому времени поднялся в отцовскую спальню, осматривается. Еще от соли лицемерных слез, как там дальше[37], а я уже тут, принюхиваюсь к его вещам. Так, вижу деньги, запихнутые под носки. Возьму, спасибо. И электробритва такая мне нравится. Но, боже, что это за таинственный предмет?
Он берет загадочную вещь, которая лежала рядом с кроватью отца. Поворачивает так и сяк, нюхает, ощущая слабый застарелый запах гари. Кусок панциря, черепашьего скорее всего, или еще какого-нибудь пресмыкающегося. Па всегда был без ума от холоднокровных, с млекопитающими хуже, с людьми в особенности. Антон кладет кусок панциря обратно и только теперь замечает дробовик. Помповый «моссберг», дедушкин еще, никому, кроме Па, не разрешалось его трогать, впрочем, кто бы захотел, грубая, уродливая, неприглядная штука. Семейная реликвия, надо полагать.
Берет, держит, ощущает вес и воспринимает сущность. Да, настоящее. О да. Без дураков. Кто ружьем твоим завладел, тот, считай, тобой завладел. Закон пограничья. Да чтоб тебя, Антон, какую хрень ты несешь, кто тебе все эти мысли надиктовывает? Так или иначе, он взволнован, оружие электризует в нем что-то и страшит. Сделай чудо, огненная палка, сделай большой бабах, сделай из живого человечка мертвого человечка.
Целится через окно в отдаленную фигуру дуомени Симмерса в саду. Бабах! Вон он падает спиной прямо в клумбу, дрыгает ножками. Да нет, пусть живет. Ружье, как бы то ни было, не заряжено, но он помнит, где коробка с патронами, вчера только обратил внимание. В моей собственной комнате, среди всякого дерьма.
Идет туда и заряжает, видел, как Па это делал. Херак, и готово. И только теперь до него доносятся с заднего дворика громкие вопли и верещание. Бегом к окну, и глазам своим не верит: едва взялся за оружие, тут же там возникла компания бабуинов, невероятно, сон какой-то прямо, но не забывай, Антон, любое совпадение по природе своей невероятно. Как ни крути, они, без сомнения, здесь, лохматые малорослые бандиты, угощаются бутербродами. На отцовских поминках!
Мы вскарабкиваемся из природы в культуру, но за свою высокую жердочку надо сражаться, иначе природа стаскивает тебя вниз. В первый раз после армии у него в руках оказалось оружие. И в первый раз с тех пор он выстрелил из него. Впервые с того дня, который по согласию с собой убрал из мыслей подальше и сейчас доставать не будет. Не будет, хотя сей же миг это знакомо и пробирает до костей, эта власть, этот удар ее, этот толчок, этот звук. Достаточно, чтобы повторять и повторять на бегу: Бабах! И еще раз Бабах! Грохот раскатывается концентрическими кругами, гигантски расширяя охват моей власти.
А бабуинов давно уже нет. Дали деру при первом же выстреле, хотя Антон промахнулся/целил выше. Визгливые крики и суматоха, потом все смолкло. Он сейчас далеко от дома, ушел в велд. До чего же глубокое удовлетворение приносит эта тишина, этот еле слышимый хруст под ногами, когда идешь по своей земле! А тем временем жаркий штормовой ветер ярости продувает его насквозь. Не сомневайтесь, я у себя дома.
Не столь уж многолюдные поминки на задней лужайке расстроились. Трудно упрекать участников, сперва бабуины, потом ружейные выстрелы. Какой-то хаос тут ко всему примешан. Гости потихоньку начинают откланиваться, и вскоре их реденькая струйка на выходе перерастает в поток. Вот уже и никого из пришедших не осталось, а ведь Антон совсем недавно нажал на спуск дробовика.
Теперь опустевший дворик словно бы увеличился, а валяющийся тут и там мусор приобрел некую значимость. Летиция и еще одна пожилая белая дама убирают остатки, больше никого нет. Как же нет, а Саломея, не надо про нее забывать, вон она моет посуду на кухне. Она в своем воскресном, в чем была на кладбище, да, она там тоже присутствовала, об этом следовало упомянуть раньше, она стояла хоть и не в переднем ряду, но близко, чуть позади родственников.
А родственники, конечно, тут, по домам никто пока не разъезжается. Дом, слава богу, большой, места хватает всем, и сколько лет уже две сестры и брат не собирались вместе. Да, люди и в горе склонны сентиментальничать. Видите, как смерть нас объединила! Хотя вдобавок завтра в обеденное время должна приехать адвокатесса, чтобы пробежаться с ними по завещанию Мани, и это еще одна причина побыть подольше.
На Шериз Куттс сегодня шубка и шапка из искусственного меха, и не зря, потому что даже в этот блескучий зимний день она за рулем открытой спортивной машины, полученной недавно по соглашению о разделе имущества при разводе, после которого она без пары, но хорошо обеспечена. Сбросив наружную оболочку, она занимает в столовой, как естественно ей принадлежащее, место во главе стола и обобщенно протягивает всем, кто того заслуживает, свою визитную карточку, держа ее двумя пальцами с золотыми на этот раз ногтями. Шериз А. Куттс, бакалавр юридических наук, Преторийский университет.
Она приехала ознакомить их с завещанием Мани Сварта, где все довольно просто и ясно. Из бенефициаров сегодня не имеют возможности присутствовать только двое, оба шлют свои извинения. Это, во‑первых, дуомени, нет, прошу прощения, пастор Симмерс, чьи церковные обязанности не позволили ему появиться, и мисс Лоррен Лоу, которая не считает для себя возможным здесь быть. Слышны негромкие и неискренние протесты. Она была возлюбленной Па… Конечно, мы знаем, кто она такая… Мы все цивилизованные люди… Но когда выясняется, что она получает весьма круглую сумму, голоса затихают.
Мани, оказывается, где только не владел долями в бизнесе и недвижимости, не один Рептиленд давал ему прибыль, хотя парк по-прежнему приносит ежемесячно на удивление много денег. Но, внимание, вот важная часть. Первое. Доходы от этих различных коммерческих предприятий контролирует доверительный фонд, единственный попечитель которого сидит сейчас перед вами. Второе. Средства, приносимые парком пресмыкающихся и всем прочим, в чем Мани участвовал как бизнес-партнер, полный список прилагается, будут выплачиваться раз в месяц всем бенефициарам фонда поровну. Третье. Бенефициарами фонда являются: Первая Ассамблея Откровения Высокого Велда (ниже именуется как церковь Мани), а также его сестра Марина Лоубшер и трое его детей, все они здесь присутствуют, в их числе, к счастью, и Антон, устранивший маленькое, гм, препятствие, которое могло лишить его наследства.
Четвертое. Ферма как таковая (в это понятие входит не только дом, где все они сейчас находятся, с землей, на которой он построен, но и различные иные непосредственно примыкающие к этой земле участки и объекты недвижимости, приобретенные за последние тридцать лет) фондом не контролируется. Мани принял меры к тому, чтобы она оставалась в целости как дом/убежище/база для упомянутых троих его детей на то время, пока хотя бы кто-нибудь из них имеет желание на ней жить. Какая-либо ее часть может быть продана только в случае острой финансовой необходимости и только при единодушном согласии всех троих детей, выраженном письменно.
Госпожа Куттс, чьи профессиональные повадки граничат с занудством, аккуратно выравнивает листы этими своими поразительными золотыми ногтями. Уже все обратили на них внимание. Да, это женщина с возможностями! Она смотрит на всех с пренебрежением, сверху вниз. Есть какие-нибудь вопросы?
Амор, полусонная на вид, медленно выпрямляется, чтобы задать единственный вопрос. Эм-м, а что насчет Саломеи?
Не поняла, простите?
Саломеи, которая работает на ферме.
До этого момента все сидели с какими-то глуповатыми лицами. Но сейчас встрепенулись, словно где-то рядом ударили по камертону.
Это старая история, говорит Астрид. Ты что, все никак забыть не можешь?
Вопрос давным-давно решен, говорит тетя Марина. И нечего к нему возвращаться.
Амор качает головой. Он не решен. Когда мама умерла, Саломея не имела права владеть землей. Но законы изменились, и теперь она может.
Да, может, говорит Астрид. Но не будет. Не надо этих глупостей.
Есть какое-нибудь упоминание о ней в завещании моего отца?
Да с чего бы ему там быть? вскидывается тетя Марина. Ей хочется ущипнуть племянницу, но, увы, она слишком взрослая для этого.