Габриель описал черную машину, которую видел в своем районе, и попросил Джека о ней разузнать. Джек хмыкнул, но согласился, жалуясь, что описание Габриеля мало что дает для поисков.
Сейчас Габриель подходил к порогу своей спальни, держа в руках пару бокалов для шампанского. У двери он услышал, что Джулия тихо что-то поет.
Заглянув в комнату, он увидел, что Джулия держит Клэр на руках, прислонив к плечу, и танцует.
Джулия напевала Клэр какие-то детские песенки, а девочка дремала. Она была без чепчика, с мокрыми после ванны волосами. Габриель поразился, какие они кудрявые.
Движения Джулии стали медленнее – песня подошла к концу. Поцеловав девочку в щеку, Джулия положила ее в колыбель.
Габриель смотрел, как жена взяла со стула игрушечного барашка и нажала у него кнопку на спине. Игрушка стала издавать приглушенный звук бьющегося сердца.
Вытянув шею, Габриель смотрел, как Джулия положила барашка в угол колыбели.
Тогда он вошел в комнату, поставил бокалы на столик и закрыл за собой дверь. Джулия подняла голову и улыбнулась:
– Привет!
– Как искупались?
Габриель протянул ей бокал с имбирным пивом. Джулия с радостью взяла его.
– Отлично. Поразительно, как у нее волосы вьются, когда мокрые. Ни у тебя, ни у меня волосы не кудрявятся.
Габриель засмеялся и чокнулся с бокалом Джулии:
– За Клэр Грейс Хоуп Рейчел Эмерсон!
– За Клэр Грейс Хоуп Рейчел Эмерсон.
Джулия сделала глоток и счастливо вздохнула.
Габриель взял ее за руку и подвел к большому кожаному креслу у окна. Она поставила оба бокала на приставной столик и села к мужу на колени.
– Трудный был день.
Он повернул Джулианну так, чтобы она боком опиралась ему на плечо. Джулия вздрогнула от боли в правой ноге.
– Что с тобой? – спросил Габриель, внимательно глядя голубыми глазами.
– Просто затекла, – соврала Джулия и взяла бокалы.
Он обнял ее за талию:
– Как ноги?
Джулия повертела левой ногой.
– Отлично. Я знала, что придется много стоять сегодня, так что не стала надевать каблуки.
– Ага.
Габриель успел скрыть разочарование. Он открыл было рот, чтобы предложить выступить на каблуках лично перед ним, но Джулия его опередила:
– Рейчел очень довольна, что мы дали Клэр ее имя.
– Да. – Габриель нахмурился, подумав о сестре и ее горестях. – Я пытался сегодня с ней поговорить, но она отмалчивалась.
– Вероятно, не хотела портить вечер.
– Хм… – сказал Габриель с сомнением.
– У всех вокруг есть дети, в то время как она больше всех хочет быть матерью. Ей нужно время погоревать.
– Гм, – повторил Габриель и глотнул из бокала.
Джулия щелкнула его по ямочке на подбородке:
– Ты на меня не хмыкай, профессор! Горевать – это процесс.
– Я ж не говорю, что ты не права. – Габриель поцеловал ее в нос. – Но я пытался ей помочь сегодня, разговорить ее, и она от меня отгородилась.
– Ей нужно время – переварить то, что случилось.
– Наверное. – Габриель сменил тему: – Поговорим о той мерзости, что сейчас стоит у нас на газоне.
– В упор не понимаю, о чем ты.
Джулия спрятала лицо за фужером.
– Все вы понимаете, миссис Эмерсон. Нельзя, чтобы такой китч торчал у нас перед домом.
– А по-моему, забавно.
Габриель покачал головой.
– Должен признать, что солнечные очки – отличный штрих.
– Спасибо. – Джулия слегка поклонилась. – Подарок, который Кэтрин сделала Клэр, – невероятная вещь. Интересно, что она поехала в музей Кассирера, чтобы найти рукопись.
– Да. Я не говорил с Николасом с тех пор, как сказал ему, что мы собираемся одолжить для Уффици иллюстрации Боттичелли. Он пошутил насчет семейного предания – типа, что иллюстрации должны храниться в тайне. – Габриель сделал еще глоток. – Кстати, это мне напомнило: позавчера звонил доттор Витали. Хотел знать, не думаем ли мы продлить выставку.
– И что ты ответил?
Джулия допила свой имбирный эль.
– Сказал, что поговорю с тобой. Я склонен отказать.
– Милый. – Она отставила бокал. – Что такое еще несколько месяцев?
– Эти экспонаты у них достаточно давно. А мне они очень дороги, моя прелесссть.
– Понимаю, Голлум. – Джулия поцелуем смягчила критичность ответа.
Габриель полыхнул острым взглядом синих глаз:
– А если они их испортят? Или потеряют?
– Это Уффици-то? – Джулия засмеялась. – Они их день и ночь стерегут. Там им куда безопаснее, чем у тебя в кабинете.
Габриель потер подбородок.
– Витали говорил, что выставка им принесла приличный доход. Помогает галерее восстановить «Примаверу».
– Видишь? Вот какая польза. Ты же знаешь, как я отношусь к этой картине. Может, мы еще увидим процесс реставрации.
– Витали тебе не откажет, – вздохнул Габриель. – Ладно. Скажу им, что продлеваем до лета.
– До конца лета, – поправила Джулия. – Ты же знаешь, что лето – самое горячее время.
– Ладно, – буркнул он. И добавил: – Хм!
Джулия засмеялась и поцеловала его нахмуренное лицо.
– Спасибо!
– Мне написал президент Бостонского университета, поздравляет с сейджевскими лекциями. Запланировал прием после торжества в Эдинбурге.
– Это великолепно, милый!
– Эдинбург пишет, что я должен буду сказать несколько слов после оглашения в октябре. – Габриель посмотрел ей в глаза. – Придешь на мое выступление?
– Конечно. Если Ребекка согласится присмотреть за Клэр.
Габриель расслабил плечи.
– Отлично. Улетаем в Эдинбург на третьей неделе октября, но ненадолго.
– На Хеллоуин мы должны быть дома.
Габриель не понял:
– Почему именно на Хеллоуин?
– Чтобы пойти с Клэр говорить «трик-о-трит».
У Габриеля дернулось веко:
– Можно ли? С грудным ребенком?
– Конечно. А что такого?
Габриель медленно кивнул, будто у него в мозгу вращались шестеренки.
– Надо будет выбрать маскарадный костюм.
– Для нее или для тебя?
– Очень смешно. Хотя мне куда приятнее было бы видеть в маскарадном костюме тебя.
Он облизал губы. Джулия усмехнулась:
– Ладно, профессор. Посмотрю, что у меня получится.
– Отлично. – Он кашлянул. – Эдинбург платит большие деньги сейджевскому лектору. Мой завкафедрой вместе с деканом обещали мне творческий отпуск на следующий год, чтобы я мог переехать в Шотландию. Но зарплата за мной сохраняется. Но две зарплаты мне не нужны. Мы вполне прилично живем, так что я думал…
Он замолчал, глядя в глаза Джулии.
– Дом сирот во Флоренции! – Ее карие глаза осветились. – Они так много делают на такие малые средства. Представь себе, что они смогут, если у них будут твои деньги за год.
– Должен признаться, я подумал то же самое. Могу жить на зарплату Бостонского университета, а сейджевские деньги отдать им. Они смогут принять намного больше сирот.
– Итальянское правительство не даст нам усыновить ребенка, пока у нас не будет три года супружеского стажа. Я помню, мы говорили об удочерении Марии.
Джулия опечалилась.
– Ради ее блага надеюсь, что до того для нее найдется семья. – Габриель крепче обнял Джулию за талию. – Но мы согласились, что я отдаю деньги сиротскому приюту?
– Только тихо. – Джулия положила голову ему на плечо. – Чтобы никто не знал, кроме нас и приюта.
– Само собой. Елена со своей командой делает колоссальную работу. Я рад, что мы можем ее поддержать.
Джулия зевнула.
– Я должен буду объявить тему сейджевских лекций на торжестве в Эдинбурге, – продолжал Габриель. – Моя книга о семи смертных грехах почти закончена. Но для лекций я решил написать нечто другое. Думаю о сравнительном анализе отношений Абеляра и Элоизы с одной стороны, и Данте с Беатриче – с другой, в объеме книги. Но опять же, это я хочу поберечь про себя. А для лекций сосредоточусь на «Божественной комедии», привлекая извлечения из «Новой жизни». Как ты думаешь?
Он внимательней посмотрел на жену.
Джулия издала звук, который можно было назвать лишь храпом.
– Милая?
Габриель тронул ее за лицо, но она крепко спала.
Габриель улыбнулся, переводя глаза с одной женщины, спящей у него на коленях, на другую, спящую в манеже. В этом доме он был окружен женщинами. И никогда в жизни не был счастливее.
– Ладно, маленькая мамочка. Пора спать.
Он поднял жену на руки и осторожно отнес к постели. Накрыл одеялом, аккуратно его подоткнул.
Убрал волосы у нее со лба и погладил по щеке – осторожно, пальцем.
– Как я рад, что ты едешь со мной в Шотландию.
Он нежно поцеловал жену и потушил свет.
Глава 20
Ричард вошел в кухню, как раз когда Ребекка кончила прибирать после ужина.
– Не желаете ли прогуляться со мной?
Если Ребекка удивилась этому приглашению, то отлично сумела это скрыть.
– С удовольствием, – ответила она весело, сняла передник и повесила его на крючок в кладовой.
Ричард поклонился, пропуская ее в холл, и она вышла первой, поправив седеющие волосы и одернув платье.
Ричард открыл перед ней входную дверь, и они вышли на свежий воздух конца сентября.
Ребекка была высокой – пять футов одиннадцать дюймов, только чуть пониже Ричарда. Лицо у нее было простовато, но его оживляли красивые глаза и приятная улыбка. Ричард ее догнал и пошел справа, рядом с обочиной дороги.
Осень себя еще не проявляла – пока что. Вечера были еще теплые, и хотя тупик Фостер-плейс был плотно застроен старыми домами, здесь было тихо.
– Вы всегда жили в Новой Англии? – начал разговор Ричард. Они вышли из тупика и свернули направо, на Фостер-стрит.
– Всегда. Мои родные из Джамейка-Плейн, но мы с мужем после свадьбы переехали в Норвуд. Мой муж умер двадцать лет назад.
– Мои соболезнования, – сказал Ричард искренним голосом.
– Он был хорошим человеком. А когда он умер, моя мать переехала к нам с сыном. Я за ней ухаживала до самой ее смерти. После этого через пару месяцев меня нанял Габриель.