– Да, я учусь у Сесилии Маринелли в Гарварде.
– Я узнал ваше имя из списка приглашенных, составленного Доном Вудхаузом. Вы будете участвовать в апрельском симпозиуме?
– Буду.
Джулия замолчала, не зная, не будет ли слишком бесцеремонным задать Грэхему тот же вопрос.
– Дон был моим научным руководителем в Оксфорде. Здесь, в Эдинбурге, я главный специалист по Данте.
– Очень рада познакомиться. Эдинбург – невероятный город, и Габриелю просто не терпится стать здесь членом университетского сообщества.
– Вы будете с ним?
Джулия заколебалась:
– Я бы рада. Но мне нужно кое-что сделать в Гарварде, потому что мне там следующей осенью курсы слушать. Конечно, я ничего не могу сказать об этом до послезавтра, когда объявят сейджевского лектора.
Грэхем кивнул.
– Разумеется. Мы были бы рады видеть вас у нас на факультете. Пока мы еще не с курсами на следующий год, но я смогу выслать вам расписание, как только оно будет утверждено окончательно. О чем вы будете писать диссертацию?
– Спасибо. Я все еще составляю проект для Сесилии, но у меня были мысли об исследовании сцены смерти Гвидо да Монтефельтро в «Аде» – противопоставить ее сцене с его сыном Бонконте в «Чистилище».
– А что вас интересует в Гвидо?
– Вообще-то меня захватывает его описание собственной смерти и как он заявлял, что святой Франциск Ассизский придет за ним, когда он умрет, но был побежден демоном.
– Ага, – сказал Грэхем. – Довольно-таки прямолинейно, вам не кажется?
– Данте встречает Гвидо в круге обманщиков. Не уверена, что его свидетельство мы можем считать достоверным.
Грэхем задумчиво собрал бороду в горсть.
– Хорошее замечание. Но в чем обман?
Джулия увлеченно подалась вперед:
– Данте нам говорит, что структура Ада определяется справедливостью. Таким образом, что бы Гвидо ни говорил, но справедливость его помещает в Ад. Но если он там по справедливости, зачем появляется Франциск?
Грэм приподнял плечо:
– Насколько я помню, Франциску не удается спасти Гвидо.
– Если Франциск – святой, он бы согласился с Данте, что Ад строится на справедливости. А тогда он не стал бы сомневаться в решении Бога. Так что либо Франциск вообще не появлялся, либо появлялся ради иной цели. В любом случае Гвидо лжет.
Профессор Тодд усмехнулся:
– Видимо, вы и есть та юная леди, что подтолкнула Дона внимательней посмотреть на Гвидо. Он стал им просто одержим.
Джулия покраснела.
– Нет-нет, я его не подталкивала. Но он приходил послушать мой доклад о Гвидо на конференции и немного со мной поспорил.
В глазах Грэхема появилось понимание.
– В последний раз, когда я был свидетелем спора Вудхауза с аспирантом, бросил учебу и ушел в пастухи.
– Боже мой! – ужаснулась Джулия.
– Но ведь вам же не грозит опасность бросить Гарвард и уйти в пастухи? – мягко пошутил профессор Тодд.
– В общем, нет. – Джулия пригубила чашку. – Я как раз хочу дослушать все нужные курсы, чтобы сдать экзамены по специальности.
Грэхем посмотрел на нее задумчиво:
– Я бы хотел представить вас другим нашим сотрудникам, занимающимся итальянской литературой. В особенности – нашему декану. У нас есть несколько курсов, которые вам бы подошли.
Он протянул руку, показывая, что пропускает Джулию вперед. Она с благодарной улыбкой приняла приглашение, поймав на ходу взгляд Габриеля.
Когда он увидел, как ее приветствуют коллеги, то засиял от гордости.
Глава 23
Шел дождь.
Профессор Эмерсон пришел к выводу, что жителям Эдинбурга совершенно необходим ковчег. С того часа, как они с Джулией прибыли в замок на ужин, ливень не прекращался.
Габриель поднял воротник дождевика от «Берберри» и поправил твидовую шляпу, переложив зонтик в левую руку. Когда они с Джулией вернулись к себе в отель, Джулия вдруг сообразила, что у них кончился детский крем. А таковой, как она не замедлила мужу напомнить, весьма важен для здоровья ребенка.
Габриель спустился в вестибюль в поисках консьержки, но, увы, она отсутствовала.
– В «Плазе» бы такого никогда не было, – буркнул он про себя, разыскивая гостиничный персонал.
Действительно, в отеле «Плаза» в Нью-Йорке любые нужды его или Джулии удовлетворялись немедленно независимо от времени суток.
Далее профессор без всякого удовольствия выяснил, что вблизи отеля совсем нет круглосуточных аптек или магазинов. Даже «Маркс и Спенсер» на станции Уэйверли уже закрылся. И вот таким образом Габриель оказался на заднем сиденье нанятого автомобиля, и водитель вез его сквозь дождь в большой круглосуточный супермаркет в Лейте – минут двадцать езды.
Но доехать до супермаркета – это одно дело, а найти в нем детский крем – совсем другое. Тем более что в этом магазине, судя по всему, не было ни одного бренда, к которым они привыкли в Америке. Габриель три раза звонил Джулианне, проходя по пролетам и тщетно пытаясь найти нужный предмет. Когда же она недвусмысленно ему сказала, что сейчас ложится спать и говорить с ним будет, лишь когда проснется к очередному кормлению Клэр, он купил четыре разные марки в надежде, что хоть одна из них подойдет.
В отель «Каледониан» он вернулся в очень плохом настроении. Выходя из машины, скривился при виде ярко освещенного замка.
Швейцар встретил его у машины с раскрытым зонтиком и сопроводил в отель.
Сообщение от Джека Митчелла пришло именно в этот момент.
Габриель стряхнул капли с дождевика и шляпы, пошел прямо в бар Кэйли, чтобы прочитать сообщение в одиночестве. Заказал у бармена двойной эспрессо, про себя ворча о невозможности заказать скотч.
Преступление против гостеприимства, – подумал он. – Этот прекрасный скотч, только и ждущий понимающего человека, чтобы оценил вкус. Я в такой дождь наверняка подхвачу пневмонию и умру. Всем сейджевским лекторам должны по прибытии назначать антибиотик. Включать в приветственную корзину с фруктами.
Пока бармен готовил кофе, профессор извлек из кармана сотовый и прочел сообщение.
ПО «НИССАНУ» НИЧЕГО.
ЕСЛИ УВИДИШЬ ЕГО ЕЩЕ РАЗ, СФОТОГРАФИРУЙ.
ПРОВЕРЮ СОСЕДКУ ДЖ. ПО КОМНАТЕ И СЫНА СЕНАТОРА.
Сообщение было достаточно ясным. Искать в Бостоне и окрестностях черный «Ниссан» без номеров практически бессмысленно, но у Джека тщательность на первом месте. Хочет проверить Натали Ланди, с которой Джулия когда-то снимала квартиру, и Саймона Толбота, ее бывшего бойфренда.
У Габриеля скривилась губа. Попался бы ему снова этот сукин сын…
Закрыв сообщение, он положил телефон на стойку. С экрана на него смотрела Клэр.
Дождь прекратился, тучи разошлись, и профессор Габриель Эмерсон улыбнулся.
Он снял дождевик и шляпу, быстро их отложил в сторону вместе с зонтиком и пакетом из магазина. Пригладил непослушные волосы и сел, пролистывая фотографии Клэр и Джулии.
Проехаться в магазин за полночь – не так уж плохо. Особенно когда такие ангелы ждут меня наверху.
Бармен подал кофе вместе с тарелочкой печенья и стаканом воды. Габриель отпил кофе и тут же зашелся в кашле.
Началось. Уже подхватил пневмонию.
– Мне не того, что ему, – прозвучал справа от Габриеля женский голос. – Мне, пожалуйста, мартини с оливкой.
Через два места от Габриеля стояла брюнетка. У нее было гладкое, певучее произношение англичанки. Свой кожаный дипломат она поставила на пол рядом со стулом и села, поблагодарив бармена, когда он ей налил. Бармен поставил перед женщиной тарелочку с орешками, и она тут же их попробовала.
Габриель снова отпил кофе, надеясь, что он снимет приступ кашля. И был почти удовлетворен результатом.
– Холодновато на улице, правда? – заговорщически улыбнулась женщина.
– Да просто леденит. Здесь всегда так?
Брюнетка пожала плечами:
– Я живу в Лондоне. Но летом тут очень хорошо. Солнце вечером не заходит аж до десяти.
– Гм, – ответил Габриель.
– Американец? – спросила женщина, пробуя свой мартини.
– Да.
– Что же привело вас в дождливый Эдинбург?
– Я гость университета.
– Я тоже. – Женщина оглянулась через плечо. – Здесь должна была встретиться со своей командой, но они, кажется, без меня уехали. Фигня какая-то.
Габриель допил кофе и заказал еще чашку.
– А что за команда?
– Телевидение. – Женщина подняла очки на лоб, читая меню бара. – Из самого Лондона приехали – освещать какое-то событие в университете. Поверить не могу, что они меня бросили. – Она оглядела бар – почти пустой. – Вот сволочи!
– Вы телеведущая? – вежливо спросил Габриель.
– Да нет, конечно. Я продюсер. – Она подняла бокал в его сторону. – Будем здоровы!
– Будем.
Он приподнял свою чашку.
– Ладно, а что вы делаете в этом университете?
Габриель подождал, пока бармен подаст ему второй эспрессо и тарелку с печеньем.
– Серия деловых встреч, передача знаний – такого рода вещи.
У женщины дернулись губы:
– А знания кто передает? Вы или вам?
– В основном я.
– А о чем знания? Гравитационные волны? Теология? Цены на сыр и международная торговля?
– Данте Алигьери.
Габриель сделал глоток кофе. Женщина поставила стакан на стол.
– Правда?
Габриель сумел задавить улыбку в зародыше.
– Да, правда.
– Данте – это интересно. Но он уйму времени затратил на разговоры про Ад.
– И на его прохождение.
Женщина рассмеялась.
– Ну да, но сейчас больше никто в ад не верит. Наверное, трудно вызвать интерес к Данте? Сделать его… релевантным?
Габриель повернулся на стуле:
– Данте говорит о любви и сексе, об искуплении и утрате. Эти темы – главные для любого человека. Отбрасывая «Ад», вы отбрасываете лучшее.
– Но там же все о грехе, не так ли? О наказании, о мучениях. Об очень плохо одетых людях.
– Думайте об этом как об исследовании поведения человека с целью искупления. Каждый смертный грех – это отдельная одержимость, и Данте нам показывает ее последствия. Это в первую очередь – рассказ-предупреждение. Называя свою работу комедией, он дает нам знать: эти истории, истории о человечестве, имеют счастливый конец.