Она закрыла глаза. У нее и в лучшие времена этот период проходил болезненно, а сейчас они были не лучшие.
Джулия включила душ и подобрала температуру. Встав под душ, она направила горячие струи на поясницу, надеясь, что от этого станет легче. Нехорошо было бы ей потерять от боли сознание, пока Габриель крепко спит.
Потом, отправив все надобности и завернувшись в мягкий пушистый халат, предоставленный отелем, она позвонила портье и попросила грелку. Хотя у них таковой не числилось, ее быстро нашли и доставили.
Джулия вылезла посмотреть на восход с балкона, завернувшись в одеяло и с грелкой на животе.
Поверить не могу, что так получилось на годовщину, – подумала она.
Все планы на особое белье, которое она рассчитывала надеть, пошли прахом.
Иногда быть женщиной очень противно.
– Не так я планировала нашу годовщину, – посетовала Джулия, шагая рядом с Габриелем и коляской по променаду Линкольн-роуд.
Был приятный солнечный день в Майами. Джулия была одета в яркую просторную блузку и черные шорты и щеголяла любимыми босоножками.
Габриель тоже был одет в шорты, глаза закрыты темными очками. А Клэр, одетая в пляжное платье, была еще и в шляпе для защиты лица и глаз. Она была заворожена огромным количеством проходящих мимо людей, а особенно – собаками на поводке.
– Я сказал портье, что мы останемся еще на неделю. – Габриель глянул на нее краем глаза. – С годовщиной.
Она прижалась к нему:
– Правда?
– У меня планы на тебя и на наш частный бассейн. – Габриель говорил совершенно будничным тоном. – Когда тебе станет лучше.
Джулия эту мысль нашла мучительно-манящей.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Габриель, понизив голос.
Он был с ней нежен, это правда. Но забота, с которой он относился к самым обычным ее женским переживаниям, была воистину трогательной.
– Лучше. Я приняла что-то от боли, и еще помогает то, что сейчас тепло.
Габриель посмотрел на нее сочувственно.
Клэр случайно выронила любимого зайчика (не того, который папа подарил) через борт коляски, а потом потянулась на него посмотреть.
Ее папа обучался быстро. После того как накануне этот зайчик чуть не потерялся на прогулке, Габриель приделал к нему что-то вроде короткого поводка и застегнул на липучку вокруг середины игрушки. То есть теперь, если зайчик падал, Габриель мог его поднять, просто потянув за привязь. Это действительно было изобретательно (хотя Габриель неоднократно рассматривал возможность где-нибудь оставить зайчика – учитывая, откуда он взялся).
– Мне пришло еще одно письмо от Грэхема. – Джулия сделала глоток кофе со льдом. – Я ему говорила, что не могу обещать приехать в Эдинбург, пока моя руководительница не одобрит мне курсы. Он предложил поговорить с Сесилией напрямую.
– Позволь ему. Может, он ей вправит мозги.
– Я не думаю, что это удачная мысль. Сегодня утром я ему сказала, что буду с ней говорить, когда она увидит список курсов. Но еще я сказала, что меня интересует должность ассистента-преподавателя.
– Это хорошо. Будет отличнейший опыт. Интересно, можем ли мы устроить тебе преподавание у студентов Бостонского университета?
У Габриеля в голове уже закрутились шестеренки.
Джулия остановилась:
– Ты бы это сделал? Ты бы предложил такое своему заведующему кафедрой?
– Почему бы и нет? Нанимают же адъюнктов. Не могу гарантировать, что завкафедрой выберет именно тебя, но спросить надо.
– Мне это нравится.
Джулия двинулась дальше.
– Надо будет вернуться к этому осенью после возвращения из Шотландии.
Джулия кивнула.
– Джулианна! – Габриель понизил голос. – Я тут в последние дни говорил с Николасом Кассирером и с твоим дядей. Никто из них не смог ничего разузнать о взломщике.
– И что это значит?
– Что этот человек – призрак. Джек искал по эту сторону Атлантики, а Николас опрашивал свои контакты в Европе. Ничего не всплыло.
Джулия глотнула кофе:
– Я думаю, что если этот человек профессионал, то он старается не светиться. Если он свое дело знает, то не попадается, а это значит, что досье на него нет.
– Вот точно так же думает Николас.
– Габриель, я надеюсь, это не значит, что ты собираешься держать нас в Майами бесконечно?
– Не значит. – Габриель остановил коляску и обошел ее сбоку. Поймал игрушечного зайчика, болтающегося на привязи, и положил на поднос перед Клэр. Она схватила зайчика и обняла.
– Ребекка говорит, что хочет вернуться в дом, но я ее просил подождать нас.
– И что она ответила?
Джулия приноровилась к шагу Габриеля, двинувшегося дальше с коляской.
– Уступила. Я думаю, она по нам скучает, но, так как нас сейчас нет, она будет довольна, что может дольше пробыть у сына. Хотя, похоже, он нечасто дома бывает, потому что работает.
– Она, наверное, избалует его своей кухней.
– Обязательно. – Габриель взял свой (горячий) кофе, стоявший в держателе чашек (вычурном) на коляске.
– Как у тебя дело со списком чтения для Вудхауза теперь, когда Рейчел переслала тебе твои книги?
– Движется. Я думаю, что если буду работать над ним каждый день, то прогресс будет. Проблемы возникают, когда я пропускаю день, потому что я забываю, на чем остановилась, и должна перечитывать тексты. А у тебя как?
– Тоже движется. – Лицо у Габриеля просветлело, как бывало при любой возможности поговорить о Данте. – Что ты думаешь о реке Лете?
– Даже не знаю. Вроде бы это река забвения в Чистилище?
– Верно. В литературе спорят, насколько это забвение благословенно для человека. Некоторые комментаторы подчеркивают, что это река не забывания, а именно забвения.
– Не уверена, что они правы. Души в Раю обладают памятью. Так что, какова бы ни была роль этой реки, но полной утраты памяти она не дает.
– Именно так! – с энтузиазмом согласился Габриель. – Это как раз одна из тех вещей, с которыми борется Рейчел. Она придерживается точки зрения, что те, кто благословен на Небесах, полностью отделены от тех из нас, кто все еще на земле, – как если бы они о нас забыли или стали к нам безразличны.
– Устройство Рая должно быть лучше этого. Но в «Божественной комедии» есть странный пассаж, когда Данте не может вспомнить, о чем говорит Беатриче. А она отвечает, что это потому, что он пьет воду Леты.
– В этом и загадка. Вот часть того, что я пытаюсь в моих лекциях проработать. Беатриче говорит, что эти воды все еще действуют на его грустные воспоминания.
– А три добродетели говорят, что он верен ей после того, как пил воду этой реки. Мне это кажется странным: он должен пить воды забвения, чтобы быть верным.
Габриель вытер рот тыльной стороной ладони.
– Я не уверен, что происходит именно это. Но в любом случае он утратил не все воспоминания. В следующей песни он взывает к Беатриче. А еще в следующей она призывает его отбросить страх и стыд.
– Страх и стыд… – Джулия застыла. – Можем на минутку присесть?
– Тебе нехорошо?
Габриель придвинулся ближе, положил ей руку на поясницу.
– Нет, все в порядке, но мне показалось, что ты сказал важную вещь. Тут есть где присесть?
Габриель огляделся:
– Вот нам за церковью, где деревья, низкая стенка. Можем там посидеть.
Он взял Джулию за руку и повел вперед.
Возле стены он поставил коляску Клэр в тень дерева лицом к себе и сел вместе с Джулией. Положил руку ей на колено.
– Так в чем дело?
– Я подумала о том, что ты сказал насчет страха и стыда. Оглядываясь на свою жизнь, я вижу многое, за что мне стыдно. И есть вещи, которых я до сих пор боюсь.
– Джулия, тебе не нужно бояться. Больше не нужно.
Джулия переплела с ним пальцы.
– Когда исцеляешься от раны, нужно двигаться дальше. Нужно помнить полученный урок, но не сосредотачиваться на перенесенном страдании. Я думаю, именно в этом смысл высказывания Данте о Лете. Следует забыть боль, оставить страх, стыд и вину, но помнить урок.
– Мне кажется, это согласуется с тем, что он хочет сказать. Но его озадачивает разговор с Беатриче. После того как он пьет воду Леты, он говорит, что не может вспомнить, как был для нее чужим. Но из предыдущего пассажа мы знаем, что он реагировал на ее укоры стыдом.
– Лета снимает этот стыд.
– Но память о непостоянстве тоже уходит, кажется. Вот над этой проблемой я и бьюсь. Мне кажется, твое толкование более здраво, но в песни тридцать третьей он говорит, что не помнит своего отчуждения, и совесть его тоже не тревожит.
– Да, – согласилась Джулия. – Это проблема.
– Раз мы заговорили на эту тему… – Габриель стал играть с рубиновым и бриллиантовым кольцом с тремя камнями, которое подарил жене после рождения Клэр. – Беатриче пользуется аллюзией «если дым есть доказательство огня» – для утверждения, что забывчивость Данте есть доказательство слабости его воли.
– Дым не есть доказательство огня.
– Умница. Именно так. – Габриель снова коснулся кольца. – Здесь загадка – причем внутри другой загадки. При быстром чтении замечания Беатриче можно просмотреть, ничего в них не заметив. Но если остановиться и подумать, то дым не есть доказательство огня. Может быть, свидетельство огня, но не доказательство. Дым может быть вызван иными причинами.
– Редко, но может быть.
– Я думаю, Данте хочет, чтобы мы здесь копали глубже и выкопали аллюзию на забвение и Лету. И вот что я хочу включить в лекции.
– Надеюсь, что ты докопаешься, – улыбнулась Джулия. – Я понятия не имею, как это сделать.
– Имеешь наверняка. – Он полюбовался маникюром на ее пальцах – свидетельством посещения спа в отеле. – Ты моя муза. Ты мне помогаешь увидеть то, чего не вижу я. И ты меня подвигаешь стать лучше – лучше как человек и как ученый.
– Странно слышать такое, когда все еще учишься.
– Умные люди всегда учатся. Вот когда ты начинаешь думать, что перерос учебу, тут и начинается беда.
Он наклонился к ней и коснулся губами ее губ.