Сообразив, что он стоит рядом с дверью на самом ветру, Андрей сделал решительный шаг вперед, подумав мельком: «Должно быть, отворилось окно. Надо закрыть, а то еще ветер высадит стекла. Ночью обещали заморозки…»
Окно действительно оказалось в гостиной распахнутым настежь, как и дверь, возле которой стоял сторож. Но совсем не царящая в гостиной ледяная стужа поразила Андрея Сорокина, заставив его остолбенеть на месте. Причиной его оцепенения был бесстыдно сияющий прямо перед ним, разверстый, как пасть опасного зверя, стенной проем. Камин был отодвинут, тайник пуст.
Глава 23
Чайник кипел на низком столе, ветви липы бились в мокрые окна, дождь шелестел за стеклом. Тик-так — стучали часы на Андреевой руке; тик-так — мерно билось его сердце; тик-так, тик-так — нашептывало ему на ухо его ожидание, точно притаившись рядом с ним и коварно ожидая утра… Он отгонял это чувство в сторону, запрещая себе ждать, но ожидание снова и снова подкрадывалось к нему сзади, окутывая его своей паутиной и подсказывая худшие подозрения. А когда время перевалило за полночь и он понял, что эти худшие подозрения сбылись, ожидание развалилось на его койке, самодовольно похмыкивая и кивая ему лохматой головой: «Вот видишь… Я говорило тебе: ты никому не нужен, ты — ничей. Теперь ты мне веришь?»
Он верил этому чувству, потому что Варя впервые за все месяцы со дня их знакомства не пришла вечером в его особнячок. И подполковник Воронцов впервые даже на минуту не вырвался к нему с обыкновенного своего дежурства, если только верить ему, что он и впрямь собирался сегодня дежурить. «Мы с твоей Варей теперь не враги, а партнеры, — слышался Андрею насмешливый голос его бывшего покровителя. — Мы с ней очень нужны друг другу. Так что ты не печалься о нас, а ступай-ка своей дорогой…»
Он верил своему злому внутреннему голосу, потому что выпотрошенный тайник красноречивейшим образом рассказывал ему, как именно развивались события: Варя — наследница клада, Воронцов — ее помощник, облеченный должностями и связями, так зачем им третий лишний в их крепкой связке?… Он верил своему одиночеству и «ничейности», потому что в родительском доме, как он узнал сегодня, никто не собирался ждать его возвращения во что бы то ни стало и вопреки всему. И никто даже и не думал искать мальчика, пропавшего много лет назад по воле чужого честолюбия. Он верил в то, что все кончено навсегда, потому что именно такой, казалось ему, и должна была быть его судьба, и именно этого — последней потери, последнего предательства — он подспудно, постоянно, сам не желая того, ждал от мира…
А когда Андрей Сорокин совсем уже перестал ждать, ему показалось вдруг, что в пустом особнячке кто-то есть. Кто-то почти бесшумно двигался по ночным коридорам, мягкие движения едва слышно стелились по полу, и только колебание воздуха да слабое дуновение чужого дыхания указывали сторожу на присутствие незнакомца. Андрею не было страшно (он вообще больше ничего уже не боялся), но и любопытно ему не было тоже — не все ли равно, кто вдруг решил потревожить его покой?… И только когда чуть приоткрытая дверь в его комнатку скрипнула, открываясь еще шире, он приподнялся из-за стола и сумел разглядеть своего гостя.
Огромный черный кот сидел на пороге, обвив длинным хвостом передние лапы. Кот был худ, измучен и явно голоден, но даже поредевшая от долгих скитаний шерсть и настороженно-строгое выражение зеленых глаз не могли скрыть его породы, благородного достоинства и его особенного, почти по-человечьи проницательного ума.
Андрей звонко, совсем по-мальчишечьи присвистнул от неожиданности и, подойдя к гостю, опустился на корточки рядом с ним.
— А ведь мы с тобой знакомы, — задумчиво сказал человек, протягивая руку к зверю. — Ты — Бегемот, верно?
Кот повел ухом, сбрасывая фамильярно почесывающую его незнакомую руку, и издал короткое мяуканье, в котором при желании можно было расслышать подтверждение сказанному. А затем потянулся так грациозно, как это умеют делать только его собратья, и, не ожидая приглашения, запрыгнул на руки к Андрею.
Потом они долго еще сидели вдвоем на узкой кровати, и кот, деликатно, хотя и поспешно доевший предложенные ему остатки колбасы, теперь умывался рядом с новым хозяином, время от времени принимаясь мурлыкать и тут же сконфуженно замолкая, словно устыдившись неуместной лиричности. А Андрей говорил то ли с ним, то ли с самим собой, вовсе не нуждаясь ни в чьих ответах и чувствуя тем не менее непонятное облегчение и смутную благодарность судьбе за то, что она позволила ему не коротать эту грустную ночь в полном одиночестве.
— Ты понимаешь, — говорил он Бегемоту, поглаживая его по спине, — я ведь могу точно узнать, где сейчас Варя, с кем она, что говорит про меня, что думает… Я скучаю по ней, я так бы хотел услышать сейчас ее шаги!..
Зверь молчал и не двигался, и Андрей продолжал, не меняя тональности голоса и говоря тем глубоким, задумчивым тоном, каким говорят обычно люди отчаявшиеся и совсем не заботящиеся о впечатлении, которое они производят на окружающих.
— Хочешь, я возьму тебя к твоей прежней хозяйке? — спрашивал он. — Я знаю, ты был бы рад. Ты ведь любил ее, правда? Ты не ушел бы от нее по собственной воле, если бы тебя не завезли в глухие спальные районы и не выкинули из машины там, откуда ты добирался до дома целый год…
Кот покосился на него недоверчивым зеленым оком, и в этом осторожном взгляде Андрей прочел: «А ты откуда все про меня знаешь?»
— Я все знаю про тебя, Бегемот. Что-то видел, о чем-то догадался, что-то почувствовал. Так ты хочешь к хозяйке?
Снова невнятное ворчание, и столь же невнятный, прерывистый вздох человека.
— Нет, дружище, я не могу. Я зря дразнил тебя этим. Не буду я следить ни за Варей, ни за Леонидом Петровичем. Бог с ними, пусть живут как знают.
Бегемот воззрился на человека, говорившего такие странные вещи, с неподдельным изумлением и вопрошающе мяукнул. Даже если бы он умел говорить, он и то не сумел бы, пожалуй, так ясно выразиться. И Андрей понял его.
— Ты хочешь спросить почему? Это же так просто, Бегемотушка! Не могу я шпионить за теми, кого люблю. Не хочу лишний раз убеждаться в том, что мне и так уже ясно. Нет их, и нет клада. А драгоценности мне и вовсе не нужны. Но Варя, видно, думала иначе. И Воронцов тоже. Наверное, они опасались меня, моих способностей, моих видений… И они ушли.
Кот устало склонил голову и принялся аккуратно вылизывать вытянутую лапу. В его взгляде мелькнуло презрение к двуногим и бесхвостым существам, которые никогда не могут договориться друг с другом полюбовно и раздувают из всякой мелочи вселенскую драму. А потом он свернулся рядом уютным клубком, и Андрей прочел в его сонно закрывающихся зеленых глазах: «Ты очень странный, хозяин. Но, впрочем, если ты всегда будешь кормить меня такой вкусной колбасой, то я, может быть, и забуду о том, что знаю про вас, людей, так много плохого…»
Уже светало, когда Андрей Сорокин навсегда затворил за собой дверь маленькой служебной комнатки, а потом и дверь просыпающегося особнячка. В кармане его куртки лежали деньги, заработанные им за несколько месяцев сторожевой службы — немного, но вполне достаточно, чтобы купить билет в любой конец страны. Там же, в нагрудном кармане, был плотно притиснут к груди сделанный для него подполковником Воронцовым паспорт — на случайную фамилию, со случайной датой рождения, но зато вполне настоящий. Маленький рюкзачок, свободно разместившийся за спиной, мягко провисал, обрисовывая очертания сидевшего в нем кота. Бегемот, похоже, совсем не возражал против такого обращения, и его голова, время от времени высовываясь наружу, с интересом водила глазами по мелькавшим мимо, еще не вполне проснувшимся московским окрестностям.
Путь Андрея лежал в тот самый южный город, откуда он вернулся в Москву полгода назад. Он хорошо помнил его название по табличкам поезда, в почтовом вагоне которого трясся несколько дней больным и обожженным бродягой, и был совершенно уверен, что ему хватит средств, чтобы прожить там какое-то недолгое время. Он и сам не знал, что ищет на берегу моря, где от его лаборатории и его дельфинов осталось одно пепелище; он не задумывался ни над тем, что будет делать, ни о том, где станет жить, ни — самое главное — что вынужден будет делать потом, когда его путешествие закончится и ему снова придется принимать какое-нибудь решение. Пока он мог делать только самые простые, не требующие никаких высоких раздумий вещи: найти вокзал и купить билет…
В тот самый момент, когда поезд тронулся, Андрей Сорокин поклялся себе, что больше никому никогда не позволит себя обмануть. Он не знал, что к этому часу два близких ему человека уже полдня искали его по городу, в отчаянии мечась по окрестностям особнячка и расспрашивая всех, кто мог знать хоть что-нибудь о судьбе странного сторожа.
— Нельзя было оставлять его одного этой ночью, — давясь от слез, шептала Варя, с ненавистью поглядывая на подполковника Воронцова. — Я знала, что выйдет беда. Это вы, вы виноваты!.. Вы заставили меня! Я сама никогда бы не решилась на это…
— Ну, конечно! Ты бы не решилась. Ты бы просто оставила все свое наследство новым хозяевам особняка, — огрызался на нее высокий милиционер. — Пойми ты, у нас не было другого выхода! Я же все объяснил тебе еще вчера. Все вышло случайно, и нам еще крупно повезло… Зашел бизнесмен, владелец будущего казино. Рассказал, что этим же вечером в особняке начнутся отделочные работы и какие-то стены будут сноситься для перепланировки. Обмолвился, что первым делом он уберет ненужный ему камин. И напомнил, что еще прежде он предлагал мне для моей дачи фрагменты старинной лепнины и деталей этого камина — хотите, мол, забирайте, я все равно сегодня же все это выкину… Господи, что ж мы, по-твоему, должны были делать — позволить ему разобрать стену и найти твое наследство?!
— Надо было дождаться Андрея, — упрямо отвечала Варя. — Или, во всяком случае, вернуться в особняк тем же вечером.