Переходя площадь, она увидела знакомый кабриолет «Эос», припаркованный чуть дальше от того места, где стоял ее пикап; значит, Алан был еще на работе. Подходящая тачка для одинокого ловеласа, и хотя он отказывался считать себя таковым, его машина не слишком годилась для лесных дорог, ведущих к его дому.
Она плотнее обмотала шарф вокруг шеи, раздраженная ветром, который не утихал уже много дней. Стемнело, и в свете фонарей блестели тротуары. В этот час город был довольно малолюдным, и Маэ охватила грусть. Она могла бы остановиться у друзей в Эрки, выпить аперитив и насладиться дружеской атмосферой, но она устала быть одинокой женщиной, которую всегда устраивают на ночь в гостиной на диване. Почти все девушки ее возраста были замужем или, по крайней мере, в отношениях, и их главной заботой были дети или кредит за дом. Кроме Армель, она не находила общий язык ни с кем из своего окружения. Ее профессия, ее одиночество, которое все длилось и длилось; то, что она и после тридцати лет жила вместе с отцом, все это отдаляло ее от них.
Маэ еще издалека увидела, что в окнах кабинета горит свет, и ускорила шаг. Трезвые и иронические рассуждения Алана, которые заведомо не могли коснуться корабельных двигателей, – это было то, что нужно. Когда она поднесла руку к звонку, дверь открылась, и на порог вышла медсестра в теплом пуховике, застегнутом доверху.
– Мадемуазель Ландрие! Но… разве вам сегодня назначено?
Она задала этот вопрос с недоумением, красноречиво посмотрев на часы.
– Нет-нет, я зашла к доктору Кергелену просто так…
– Идите, Кристина, я справлюсь сам.
Стоя за спиной ассистентки, Алан устало улыбнулся поверх ее головы Маэ. Он выглядел утомленным и расстроенным, к тому же был уже одет, однако сделал ей знак войти.
– До завтра, Кристина! И будьте осторожны на дороге, по-моему, скоро пойдет снег.
Он запер дверь кабинета и повернулся к Маэ:
– Проблема с зубом?
– Нет, никаких проблем, – поспешно ответила она.
– ?..
Смущенная его холодным приемом, она пробормотала:
– Говоришь, будет снегопад?
– Не я говорю, радио.
Этот краткий ответ совсем не ободрил ее.
– Я возвращаюсь из Ренна, – пояснила она, стараясь говорить весело, – и после этих двадцати четырех километров дороги мне захотелось свежего пива, и тут я вспомнила «Ля Бель Эпок». Не хочешь заглянуть туда перед отъездом?
– Не буду скрывать, у меня был очень тяжелый день.
– У меня тоже! – ответила она. – Ладно, раз так, не буду тебя больше задерживать.
– Подожди секунду.
Казалось, он размышляет; наконец, на его лице снова появилась вымученная улыбка.
– Хочешь, поедем ко мне поужинаем?
– Я не прошу так много. И потом, я должна…
– Ах да! Папа? У тебя, как у Золушки, строгий наказ вернуться в полночь? Слушай, я жутко устал, и это будет…
– Объяснений мне от тебя тоже не надо, – перебила она его сухо.
И прежде чем он успел возразить, она вышла, хлопнув дверью.
– Ну просто фурия… – пробормотал он.
Алан был зол на себя, что так плохо ее принял, и еле сдержался, чтобы не побежать вслед за Маэ. Но ему не хотелось тащиться в бар, хотелось домой. Жаль, он бы приготовил ей омлет или гратен с макаронами – два блюда, которые ему удавались, а потом бы ласкал ее, потому что она восхитительна… Но, похоже, у нее скверный характер, хотя в первый раз он этого не заметил. И потом, что это за манера заявляться без предупреждения! Кристину, наверное, мучает любопытство, и завтра она не преминет поговорить о ней.
Все еще расстроенный, он для верности постоял несколько минут на пороге, чтобы не столкнуться с Маэ на улице. После визита Мелани он весь день был в плохом настроении, и неожиданное появление Маэ его не улучшило. Чертовы бабы…
Наконец, он ушел и, не встретив никого на площади, поспешно сел в машину. В ближайшие два-три дня он позвонит ей и извинится. Или пошлет ей цветы – ее адрес был указан в медицинской карте.
Вернувшись домой, Алан налил себе вина, растопил камин и расположился перед ним с ноутбуком на коленях. Раз в неделю он разговаривал с братом по скайпу. Они условились, что не будут терять связь, несмотря на расстояние, и до сих пор держали слово. Из-за шестичасовой разницы во времени в Нью-Йорке сейчас было позднее утро. На экране появился Людовик, и братья радостно улыбнулись друг другу.
– Прежде всего, с днем рожденья, братец! – воскликнул Алан.
Он поднял бокал и с наслаждением сделал глоток.
– Эксклюзивное бордо в твою честь. Пойак[6], который в ваших краях не найти! Ну, или только по бешеной цене…
– Давай, а я буду слюнки глотать.
– Шато Линч-Баж.
– Шутишь?
– Я хранил его для такого случая.
– Ну ты скотина, однако!
– Спасибо. Что нового у янки?
– Обещают суровую зиму.
– Нам тоже. Дождливую, ветреную, холодную и раннюю. Как твоя семья?
– Линда тебя целует, а дети спрашивают, можно ли им приехать к тебе летом на каникулы?
– Только если ты поедешь вместе с ними. Управляться с двумя мальчишками переходного возраста выше моих сил.
Он рассмеялся, потому что обожал своих племянников, с которыми ему всегда было хорошо. Два года назад, путешествуя вдвоем по Франции, они нашли это поместье и тогда еще решили, что нет в мире лучшего места для игр.
– А как мама? – спросил Алан.
– Я обещал ее позвать перед тем, как мы с тобой попрощаемся, она очень хотела с тобой поговорить.
– Она по-прежнему довольна тем, что переехала?
– Да, внуки всегда рядом, она обожает американский образ жизни… и наслаждается каждым днем.
Они оба рассмеялись, потому что это означало, что их мать в шестьдесят пять лет все еще отказывается стареть.
– Она все больше молодится, – заметил Людовик, – но здесь это не замечают.
После смерти отца оба были уверены, что мать никогда не оправится от горя, но как сильно они ошибались! Наоборот, казалось, она наконец освободилась от многолетних ограничений и требований благопристойности, заявив, что поскольку она выполнила свой долг перед жизнью полностью, то теперь будет делать только то, что ей нравится. Продав без малейшего сожаления свой дом в Канкале, она спешно переехала в Соединенные Штаты к старшему сыну и начала там новую жизнь.
– Как твой бизнес, все в порядке? – продолжал Алан.
– Да, неплохо, но я вкалываю по двенадцать часов в сутки. Мой «френч» отталкивает некоторых клиентов, зато привлекает других.
Людовик был специалистом по программному обеспечению и владельцем небольшой, но успешной компании. Алана по-прежнему удивляло, что брат отлично чувствует себя в безумной суматохе этого огромного города, впрочем, у них были совершенно разные характеры.
– Ну а у тебя, в твоей глуши, что нового?
– Сплошная рутина, но я ее обожаю, ты же знаешь. У Пат было растяжение сухожилия, но уже прошло. Все равно, сейчас не время для конных прогулок. Что касается работы, моя приемная всегда полна. Меня это должно радовать, по крайней мере с финансовой точки зрения, вот только я приехал в Ламбаль, чтобы найти покой!
– То есть, ты жалуешься на обширную практику… Ладно, ну а с женщинами как? Я бы очень хотел, чтобы ты снова влюбился.
– Только не это! Представь себе, сегодня ко мне приходила Мелани.
– Вот наглая баба! У нее совсем нет совести? После того, как она обглодала тебя дочиста и облапошила, ей хочется у тебя отобрать еще что-нибудь?
– Я не дал ей возможности рассказать, что ей нужно. Раз она приехала, значит, какая-то идея у нее была, но я не хочу ее выслушивать.
– Остерегайся этой женщины, Алан. Теперь между вами нет ничего общего, так не подпускай ее близко.
– Я с тобой совершенно согласен. На самом деле, я никого не подпускаю слишком близко.
– Не надо преувеличивать. Ты хочешь закончить жизнь в одиночестве?
– Конец наступит не завтра, а я ценю одиночество.
– Но, по крайней мере, ты продолжаешь соблазнять женщин?
– Я не сказал, что они меня больше не интересуют! Просто не хочу, чтобы они вторгались в мое жизненное пространство, вот и все.
– Честно говоря, Линда не отнимает у меня кислород.
– Потому что вы любите друг друга, а это все меняет.
– Что за фея пересекла твой порог в последний раз?
Людовик стал говорить о феях с тех пор, как его дети, очарованные бретонскими легендами, рассказанными им бабушкой, начали верить в чародеев и прочую магию кельтского мира.
– Владелица рыболовной компании.
Сказав это совершенно серьезно, он увидел, что брат еле сдерживается от смеха.
– Ее зовут Маэ, – уточнил Алан. – Она брюнетка лет тридцати.
– У меня есть шанс с ней познакомиться?
– По-моему, никакого.
– Жаль. Когда ты собираешься к нам приехать?
– Только не сейчас, Людовик.
– Почему-то всегда я пересекаю Атлантику! И тащу маму, Линду, детей…
– А почему бы тебе не приехать один раз самому?
– Да мне глаза выцарапают, если я поеду один. Ладно, обещаю тебе об этом подумать. Другое дело, если бы цель была – познакомиться с будущей невесткой, тут я бы помчался сломя голову.
– Что ты такое говоришь? Воображаешь, что я появлюсь перед мэром в третий раз? Да я бы первый признал себя безнадежно больным. Дебилом, которому все не впрок.
Он снова поднял бокал, с наслаждением сделал два глотка, потом взял тонкую сигару и не спеша закурил ее, не обращая внимания на возмущение Людовика.
– Ты специально это делаешь, хочешь свести меня с ума?
– Хочу тебя соблазнить.
– Я бросил курить, чтобы не стать изгоем. Здесь это по-настоящему запрещено!
– Во Франции тоже к этому идет. Впрочем, у нас отнимают кусочек свободы каждый день, и она съеживается, как шагреневая кожа. А еще борются с сахаром, жирами, мясом, алкоголем… Вот почему я обожаю свой дом посреди леса – это место, где я могу жить так, как мне хочется.
– Ладно, мне надо возвращаться к работе, сейчас подойдет мама. Береги себя, и желаю тебе приятного вечера: насладись всеми своими пороками мне на зависть!