Маттье взял отгул, чтобы посидеть с отцом. Яна прооперировали рано утром и сначала поместили в палату реанимации, а потом перевели в обычную. Увидев на постели отца, не до конца отошедшего от наркоза, Маттье отшатнулся. Ему сразу вспомнилась мать, госпитализированная несколькими годами раньше в ту же больницу. Воспоминание было таким четким, что ему показалось, будто все произошло вчера. Разве Маттье не сидел в кресле в тот день, когда Брижит, его мать, подняли в палату из операционного блока? Тонкая хирургическая процедура заключалась в установке мозгового стимулятора, который должен был справляться с болезнью Паркинсона. Мамой занималась Мари-Лу на старте своей интернатуры в неврологии. Они с Мари-Лу только что познакомились, и ситуация была для него сложной. Женщина, в которую он безумно влюбился с первого взгляда, не должна быть врачом его матери. Подобные взаимоотношения пациента и медика никак не вписывались в его представления. Чтобы принять их, ему понадобилось время, а Мари-Лу терпение. Кем бы он был без нее? Сегодня он признавал, что она для него всё – и костыль, и родственная душа. Разве не благодаря ей он не утратил тогда ориентиры? Сумел быть с матерью, пока та лежала в больнице, научился лучше понимать ее? И так вплоть до ее скоропостижной кончины от легочной эмболии в прошлом году. Эта смерть его подкосила. С того дня он перестал беспокоиться о близких. Забыл, что у Яна тоже могут быть проблемы со здоровьем. Что он не бессмертен. Наблюдая за тем, как сестра меняет инфузионный мешок на капельнице, Маттье осознал, что чувствует себя таким же беспомощным, как у постели Брижит. С той лишь разницей, что мать болела долго и он успел привыкнуть к тому, что видит ее слабой. Тогда как в его восприятии отец оставался скалой! Пусть он иногда попадал пальцем в небо, но это не мешало ему быть непоколебимо сильным!
– Не знаете, Жерар придет его осмотреть? Я хотел бы с ним поговорить.
– Профессор? Я узнаю, доктор Мадек, и вернусь.
На пороге медсестра улыбнулась ему. Несмотря на то что Маттье был в белом халате, в данный момент он чувствовал себя обычным родственником пациента: озабоченным и жаждущим информации о том, как прошла операция. Ян пребывал в полудреме. Действие морфия? Является ли сильная бледность следствием большой кровопотери? Когда ему позволят ходить? Хотя Маттье и был хирургом, ответов на свои вопросы он не знал. Поскольку терпение никогда не входило в число его достоинств, он принялся расхаживать вокруг кровати, словно лев в клетке.
– Прекрати! У меня от тебя голова кружится, – простонал Ян, загораживая рукой глаза.
– Странная реакция на эндопротезирование! – Ответ Маттье вызвал у отца улыбку.
– Я имею право чувствовать себя уставшим, разве нет?
– Меньше прислушивайся к себе…
– Легко сказать.
– Тебе хотя бы вкололи антикоагулянт?
– Представления не имею.
– Ты же лежишь неподвижно, запросто можно заработать флебит… или даже эмболию.
– Эмболию?
Теперь Ян все понял. У Маттье за некоторыми словами прячется нечто совсем другое. Много чего. Например, страх потерять его, как он потерял мать. Как успокоить сына? Ян чувствовал себя ужасно слабым и старым. Он не мог пошевелить даже пальцем ноги. Боли он совсем не чувствовал, было лишь ощущение, будто он парит над кроватью. Наверняка последствия морфия. Будь Ян в силах, он бы выкурил косячок или накрыл голову простыней, чтобы немного поспать. Но сыну это бы вряд ли понравилось. Маттье – человек действия. Требовательный по отношению к себе и к другим. Для того, кто в белом халате, кровать означает болезнь или смерть, Ян это знал как никто другой. Вслух Маттье не говорил ничего, но все его тело кричало Яну: вставай! Встань и иди!
– Можешь спуститься в кафетерий за шоколадкой для меня? – в конце концов попросил Ян, просто чтобы немного полежать спокойно.
– Раз ты хочешь… Черный?
– Да, потемнее! Думаю, он меня немного взбодрит.
– Пойду посмотрю, что у них есть.
В первый раз Ян встал через несколько часов в присутствии реабилитолога. Мощному мужику ничего не стоило поднять прооперированного.
– Вес пера, не иначе! – подколол Маттье, заметив, что отец тоже поражен легкостью, с какой с ним справились.
Следуя указаниям реабилитолога и опираясь на канадки, Ян под аплодисменты Маттье сумел сделать первые шаги. Последнего позабавила его фигура в трусах и компрессионных чулках, впивающихся в бедра, но он воздержался от комментариев, потому что почувствовал огромное облегчение, увидев отца на ногах. Впрочем, и само заинтересованное лицо было потрясено.
– С ума сойти, – заявил Ян, сразу повеселев. – Сегодня я пошел. Завтра побегу. Послезавтра вернусь к работе… И в чем проблема?
Ровно в этот момент в палату вошел Жерар, его спаситель.
– Эй! Притормози, приятель… В таком темпе ты вывихнешь свой протез уже в первый день!
– Да нет, он прочно сидит! У меня хороший хирург.
– Ты хочешь сказать – лучший… Но это не значит, что ты можешь перескакивать через этапы! Предупреждаю: тебе нельзя класть ногу на ногу и садиться на корточки.
– Черт, а я как раз собрался пригласить мадемуазель на танец. – Ян указал костылем на медсестру.
– Что вы ему добавили в капельницу, Мартина?
– Строго по протоколу, профессор… только антибиотики и одну дозу морфия.
– Притормозите скорость капель, он слишком слабо кривится от боли.
– Не трогать! – возмутился пациент, снова ложась и считая, что усилий на сегодня достаточно.
Ортопед был доволен.
– Мартина! Этого мы продержим неделю, хочу за ним последить.
– Записала.
– Целую неделю? – запротестовал Ян. – Мне говорили о госпитализации на три дня.
– Да, говорили, но ты же живешь у черта на куличках… Я не хочу отпускать тебя, пока не буду уверен, что все в порядке.
Ян закатил глаза, как ребенок, потом стал умолять Маттье заступиться. Безуспешно. В результате после ухода профессора в палате установилась тяжелая тишина, прерываемая хрустом шоколадной плитки, которую больной уже догрызал.
– У тебя заболит живот, – предупредил Маттье, предпочитавший недавнее раздражение отца его теперешнему унынию.
– Слушай, дай-ка мне мобильник. Надо позвонить Джо.
– Зачем?
– Хочу узнать, как там всё в кабинете.
– Не можешь сделать перерыв хотя бы на день?
– А ты не можешь перестать изображать наседку?
Ян не оставит последнее слово за сыном. Хотя бы в этот раз. Чтобы добиться своего, достаточно просто проорать громче, чем Маттье.
– Дай мне ТЕЛЕФОН!
И вскоре, словно по волшебству, завопил Джо. Да так громко, что Маттье, сидя в кресле, прекрасно его слышал.
– Совершеннейший кошмар, док! Алексис явился с часовым опозданием, и теперь тут у нас бюро жалоб! У него никакого контакта с пациентами. Мадам Вайан только что устроила мне сцену: он не раздел ее полностью, чтобы измерить давление, и она считает, что это стыдоба! Она утверждает, что ты всегда делал так. Что до мадам Сарфати…
Заинтригованный Ян взглядом спросил сына, как к этому отнестись. Его улыбка успокоила отца.
– А ты ожидал от Джо чего-то другого? – спросил Маттье, когда разговор завершился.
– Честно говоря, нет, – вздохнул Ян. – Он ни секунды не способен быть серьезным.
– Таким образом он сообщает тебе, что не стоит волноваться… Давай-ка прояви хоть немного доверия к ним. Они прекрасно справляются без тебя.
Может, как раз это больше всего и взволновало Яна? То, что без него будут обходиться день за днем? Что в жизни нет незаменимых? Он понимал, что следующие часы будут долгими. Тот, кто ни разу не провел ночь в больничной палате, не знает, что при этом испытываешь. Одиночество, страх, дискомфорт. Ян с удовольствием поворочался бы в постели, поспал на боку или на животе. Но недавно перенесенная операция требовала от него оставаться в положении покойника – на спине, головой на подушке. Эта поза была настолько нестерпимой, что он поспешил нажать на пульт, чтобы поднять изголовье.
Несколько последних минут его грудь сжимала странная боль. Может, дело в шоколаде, который плохо переваривается? Или его одолевают пугающие мысли? Ночная паническая атака – это классика. И такая же классика – спазмы, которые перехватывают дыхание, сводят судорогой челюсть, обливают жаром и заставляют потеть. Действительно ли это классическая паника? Тогда почему он никогда раньше не ощущал такого давления в диафрагме? Ведь это не первая стрессовая ситуация в его жизни. Ян поколебался, а потом все же нажал на звонок. Ему было неловко, он не был до конца уверен, что поступает правильно. Но беспокойство его не отпускало. Обеспокоенным было и выражение лица медсестры, ворвавшейся в палату.
– Месье Мадек! Какая-то проблема? В палате 21 требуется помощь, срочно! – Он услышал, как она зовет коллег.
С пяти утра Алексис вертелся в постели и размышлял о предстоящем рабочем дне. После двух чашек крепчайшего кофе, выпитого, чтобы снова не уснуть, он решился спуститься в кабинет в спортивных штанах и без майки. На площадке второго этажа он как будто услышал равномерный храп Джо и звуки царапающейся в дверь собаки.
– Тсс! Иди, ложись! – приказал он шепотом, но властным тоном.
Что возымело противоположный эффект: Прозак залаял, причем громко. Алексис решился открыть дверь, чтобы тот не разбудил Джо, и пес устроил ему радостный прием, как если бы они были лучшими на свете друзьями, после чего побежал вслед за ним вниз, изо всех сил виляя хвостом.
Кабинет показался Алексису больше, чем накануне. Джо не дышал ему в затылок, и он смог все спокойно рассмотреть. Составить в уме список оборудования, медикаментов в фармацевтическом шкафчике, книг в шкафу. «Психиатрия и искусство». «История медицины». «Новые исследования в анатомии». «Ауксология: методики и последовательности». «Справочник практикующего врача», издание 1970 г. Уйма совсем уж древних книг, полезных только в качестве декора, от которых в эпоху интернета не много толку. Впрочем, компьютер тоже был не последнего поколения, а когда Алексис его включил, впечатляющих размеров процессорный блок громко загудел. Фотография на рабочем столе монитора вызвала у него улыбку: свисающий с удочки крупный лаврак, а на заднем плане – гордый и веселый Джо. Как сконцентрироваться, глядя на такую картинку? При виде громоздящейся перед экраном стопки писем желание смеяться пропало.