Ян сложил сумку еще на рассвете. Это заняло у него несколько секунд, поскольку он практически не успел разложить вещи. Солнце не спешило вставать, и он с грустью смотрел на свое отражение в темном оконном стекле. Отражение старого сердечника с титановым тазобедренным суставом и нависшей над ним неминуемой смертью. Почему ему так и не удалось уснуть? Он привык к тишине своего дома в дальнем островном поселке, и каждый шорох в коридоре звучал для него слишком громко – его хватало, чтобы разбудить Яна. За постукиванием колес носилок следовал звон тележек и писк мониторов, не говоря уж о перешептываниях сестер. Не выдержав, он резким движением расстегнул кнопки на спине длинной больничной рубахи, и ему как будто стало легче дышать. Когда он переоделся в привычную мятую сорочку из льна и полотняные матросские брюки, отражение в стекле показалось ему более приемлемым. Давно пора, подумал он. Десятидневная госпитализация вместо планировавшейся трехдневной, это совершенно невыносимо! И пусть Жерар во время обхода не пытается возражать ему!
– Как ты себя чувствуешь? – Профессор, появившийся несколько часов спустя, был удивлен его мрачным видом.
– Как тебе ответить, чтобы получить право свалить отсюда?
Сопровождающие профессора интерн и медсестра хихикнули, услышав от больного столь нахальный вопрос.
– Чем умничать, лучше покажи свой шов… Не знаю, кто тебя оперировал, но он точно художник!
Оценка не удивила Яна. Уже на факультете Жерар демонстрировал чудеса самомнения и обожал нахваливать себя. Ян постарался ему не противоречить и так усердно орудовал костылями, стремясь показать, как отлично справляется, что, когда он добрался до конца коридора, медики решили, что пациент вознамерился сбежать из отделения.
– Эй, эй! Можешь возвращаться… Я уже все увидел! Отлично, – похвалил его Жерар и повернулся к сестре: – Скажите, кардиолог уже приходил к нему сегодня?
– Да, только что. И разрешил выписывать.
– То есть последнее слово за мной.
Сестра поторопилась добавить:
– У него нет ни температуры, ни гематомы, никаких вообще признаков послеоперационных осложнений.
– Можешь собирать вещи, Ян, – объявил Жерар, видя, как тот неохотно разворачивается, чтобы вернуться в палату. – Отпускаю тебя на свободу!
Лицо пациента наконец-то прояснилось.
– Иди-ка сюда, дай тебя крепко расцеловать!
Когда инвалид поднял оба костыля, изображая победное V, хирург отступил на шаг и предупредил свою команду:
– Как только увидите, что этот тип приближается ко мне, разрешаю надеть на него смирительную рубашку!
Друзья расстались, улыбаясь друг другу, как это у них всегда бывало. И надавали друг другу уйму обещаний, которые наверняка не сдержат: сыграть партию в гольф, проплыть на корабле вокруг Груа, провести выходные на одном из островов Гленана. Разве не самое главное – обозначить цели?
Наконец-то освободившись, Ян позвонил Мари-Лу, попросив прийти за ним. Поскольку его сын был в операционном блоке, невестка пообещала выкроить время. Но когда она явилась в белом халате и с красным стетоскопом, торчащим из кармана, Ян перепугался. А вдруг его опять переведут в другое отделение?
– Что-то не так, Ян? – спросила невролог, заметив на его лице беспокойство.
– Все в порядке… Уже иду.
– Я освободила всю вторую половину дня. Мало будет счастлив, когда выйдет из детского сада и увидит нас обоих.
Ян рассчитывал, что она отвезет его прямиком на пристань Лорьяна, но скрыл разочарование. Как он мог признаться, что предпочитает внуку свой остров?
– Я постелила постель в гостевой, – сообщила она в машине. – Позову свою подругу реабилитолога, пусть каждый день приходит к нам, чтобы ты продолжил восстановление.
Кошмар не закончился, подумал он, но воздержался от комментариев, боясь вызвать ее недовольство. С тех пор как эта крохотная женщина укротила его сына-буку, Ян проникся к ней вечной благодарностью и проявлял в ее присутствии преувеличенную покорность и покладистость. Как ей удалось умаслить Маттье? Из года в год менять его к лучшему? Как-то смягчить? Настоящая тайна! При том что его сын был не единственным человеком в их семье, с которым ей пришлось взаимодействовать в самом начале отношений с Маттье. Была еще жена Яна Брижит, заболевшая Паркинсоном. Мари-Лу не только много занималась ею, но и помогла Маттье принять тяжелую болезнь матери. Еще ей приходилось иметь дело с не самым простым свекром, то есть с ним самим, Яном, который скрылся на острове Реюньон и не подавал признаков жизни. Пигалица повела себя храбро и терпеливо, стараясь распутать узлы и приручить всех действующих лиц, делая это предельно доброжелательно. И в результате Ян сейчас относился к ней как к родной дочери. Красавица и умница невестка и дочь!
Когда он примчался в Брест в день ее родов, первой он поцеловал именно ее. Ту, что подарила всем счастье. Как забыть выражение блаженства, которое он в тот день прочел на лице Маттье, сидевшего в кресле с младенцем на руках? Увидев его, он бы никогда не поверил, что сын только что устроил скандал в родильном зале. Прогнал Мари, свою подругу гинеколога, потом акушерку, пришедшую вместе с ней, и собрался самостоятельно всем руководить. Пришлось Мари-Лу урезонивать его между двумя потугами. Она в самый последний момент успела вернуть обеих женщин, и они подхватили новорожденного. Да, его сын – тот еще фрукт. Еще хуже своего отца! Но теперь, в этой послеродовой палате, он казался таким спокойным – всего лишь через несколько часов после битвы. Таким безмятежным. А Мари-Лу выглядела такой сильной.
– Что-то ты задумчивый, – прервала она его размышления.
Ян резко вернулся к действительности. Только что Мари-Лу сказала, что приготовила ему постель. Сколько времени она предполагает его удерживать? Он нашел ловкий способ спросить ее об этом:
– Между прочим, вы собираетесь на Груа в эти выходные?
– Да, мы думали тебя проводить. Если, конечно, ты не захочешь остаться у нас дольше. Мы будем только рады.
– Нет, нет, отличная идея.
Как только открылась калитка, Мало помчался к дедушке, подпрыгнул и повис на нем с веселым возбуждением четырехлетнего мальчишки. Огромная доза любви, которая едва не опрокинула деда.
– Ты приплыл на корабле, дедуля Ян?
– Нет, пришел на костылях.
– Я тоже хочу, чтобы у меня были костыли!
– Я не против тебе их одолжить… Сможешь стукнуть ими папу по попке.
Мари-Лу выразительно посмотрела. На свекра, не на сына. А Ян почувствовал себя помолодевшим. Он сообразил, что впервые видит детский сад Мало. И его красивую воспитательницу тоже, и товарищей по группе. Иными словами, мир внука в каком-то смысле. Он привык радоваться общению с малышом, когда тот приезжал на Груа на каникулы, но его повседневная жизнь была Яну совсем неизвестна. А что, если выход на пенсию позволит восполнить этот пробел? Можно будет проводить с семьей больше времени. Мало так быстро растет, что стоит об этом подумать всерьез.
– Здесь есть футбольное поле, дедуля Ян… Поиграешь со мной?
– Да… в следующий раз, обязательно.
Эту фразу он повторял обычно, когда не хотел говорить «нет». Мог бы еще добавить: «Когда выйду на пенсию…»
В тот же вечер Маттье засек Яна в садике возле дома; отец курил косяк. Жаль, ведь до этого момента все шло хорошо. Славный семейный вечер с барбекю на клочке газона, с которого открывался вид на порт Мулен-Блан. Сардины на гриле – более диетическая еда, чем сосиски, в качестве проявления заботы о дедушке-сердечнике. Настольная игра «Где Додо» с Мало, менее рискованная, чем футбол. Умеренно сдобренное пивом обсуждение с сыном списка ремонтных работ на лодке, которые необходимо провести до лета.
Ян всегда держал косячок в кармане пиджака, чтобы расслабиться после работы или перед сном. Один косяк в день, это была его средняя норма. Во время госпитализации он был ее лишен и потому немного нервничал. Он-то надеялся, что спокойно оттянется в те пять минут, когда они будут укладывать ребенка, но просчитался. Именно в эти пять минут все обломалось.
– Тебе не хватило инфаркта?
– Так всего разок курнул… что тут страшного?
– Полная хрень, папа!
Ян швырнул сигарету в чашу гриля, как если бы хотел зачеркнуть сделанную глупость. Но не подумал о запахе конопли, который стал еще более сильным и распространился по всему садику.
– Как-то странно пахнет… Что это вы жарите? – поинтересовалась Мари-Лу, присоединившаяся к ним.
Маттье поспешил закрыть крышку гриля, испепелив отца взглядом.
– Мне достаточно одного мальчишки дома, второй мне ни к чему!
Ян огорченно пожал плечами. Если хорошенько подумать, пенсию лучше на какое-то время отложить. Сколько еще дней до того, как его выпустят на свободу? Один, два, три. Поскорее бы выходные!
Алексис часто возвращался мыслями к предложению Оливии осмотреть его ногу. Однако он чувствовал, что она не горит желанием им заниматься. Вероятно, она пригласила его в свой кабинет из вежливости. А еще из-за самомнения: она ни на секунду не сомневалась, что сумеет решить его проблему. В результате он оказался в щекотливом положении. Как реагировать? Если он уляжется перед ней на смотровой стол, ему будет крайне неловко. Если он не придет, она, учитывая ее обидчивость, наверняка оскорбится! С самой их первой встречи Оливия вызывала его интерес, и он испытывал к ней противоречивые чувства: смесь тяги, любопытства и опасений.
В эту пятницу Алексис проснулся, скорчившись от боли, ногу будто зажали в тиски. Невыносим был даже контакт с простыней, как и с тканью брюк, а если он случайно задевал шрам, ногу прошивала волна электрических разрядов, которую он не мог потом забыть несколько часов. Оливия была его последней надеждой. Вряд ли она чем-то ему поможет, но попытаться стоило. Только нужно было исхитриться найти время до того, как она заберет из сада дочку.
– Сделай, пожалуйста, перерыв между приемами в первой половине дня, – попросил он ассистента. – Мне понадобится полчаса.