упредили раньше и я мог спланировать свои дела.
– Честное слово, он мне действует на нервы! Отвесить бы ему пару пощечин!
Алексис прикрыл телефон ладонью, чтобы приглушить звук.
– Мой отец не способен разумно мыслить. Если бы все зависело от него, он бы уже давно вернулся к работе.
Легкая улыбка Алексиса была призвана убедить присутствующих, что все в порядке.
– И что ты сделал? Стреножил его и привязал к стулу?
– Почти… Приготовь хорошую порцию транквилизаторов, они ему понадобятся.
– Ха-ха-ха! Ты меня пугаешь. Он настолько на нервах?
– Правильнее будет сказать, настолько утомителен, – вздохнул Маттье. – Скажи, сколько ты еще сможешь поработать на Груа?
– Не знаю… Я пока ни на что больше не подписывался.
– Тем лучше!
Когда он повесил трубку, самый маленький пациент, тот, у которого на макушке топорщились блестящие и жесткие, как щетка, волосы, возмутился:
– Дока привязали к стулу?
– Э-э-э… нет, это была шутка.
По улыбке его родителей Алексис догадался, какие слухи поползут по острову.
– Ян совсем скоро вернется к работе. Не позже, чем через несколько дней, – добавил он, чтобы положить конец всем подозрениям.
Как только утренний прием закончился и он повесил на дверь табличку «Закрыто», Алексис снова подумал о словах Маттье. Вообще-то он ничего не имел против того, чтобы продлить свой эксперимент. Тем более что он никому не сообщал о своем скором отъезде. Даже своим утренним поклонницам! Его друзья были правы в одном: лечить – его предназначение. Практика медицины общего профиля, незнакомая ему, ни в чем не походила на военную медицину или скорую помощь. У него исчезло ощущение, будто он несет на своих плечах все горе мира. Оказалось, что тут ставить диагноз и выбирать лечение легче. Нет необходимости спешить, не нужно сортировать больных, всегда успеваешь подумать. Можно даже потратить время на заранее проигранные битвы, как в случае пациента из Кермарьо, которого он регулярно посещал и который храбро цеплялся за жизнь. Алексис никогда не признается в этом сестре, но последние две недели оказались гораздо более полезными, чем его пребывание в Бресте. Если забыть о ноге, которая болела, он чувствовал себя лучше. По крайней мере, психологически. Он стал более крепким, более оптимистичным. Кошмары посещали его реже. Впрочем, не это ли доказал ему вчерашний сеанс кинезитерапии? Что он медленно, но верно возвращается к жизни.
Услышав три коротких удара в дверь, он обернулся. За стеклянной дверью вырисовался силуэт. За мокрым стеклом его контуры были расплывчатыми. Длинные волосы, падающие на плечи, приталенная джинсовая куртка, длинное цыганское платье до щиколоток. Когда она наклонила голову к двери, поставив ладонь козырьком, картинка окончательно прояснилась. Оливия. Она по своей привычке вглядывалась в Алексиса так, что он почувствовал себя выставленным в витрине. Судя по ее улыбке, увиденное ей понравилось. Или показалось прикольным? Он не понимал, как отнестись к этой улыбке.
– Я промокла, открывай скорее, придурок!
– Кабинет закрыт, мадемуазель.
– Ты что, решил, будто я нуждаюсь в твоих услугах? Я принесла тебе список упражнений.
Когда он впустил ее, девушка встряхнулась, словно промокший пес. Помотала из стороны в сторону косой и потрясла воланы своей юбки.
– Какой ливень! Надеюсь, Роза успела укрыться.
– А где она?
– На дне рождения в конном клубе.
На пол прихожей натекла лужица, а Оливия сняла сандалии, чтобы просушить. Алексис с усилием сглотнул слюну. Неожиданно на него обрушилась волна желания. Нечто примитивное, неконтролируемое. Ему сразу захотелось снова оказаться на столе перед ней, как вчера, и пусть она до него дотрагивается. Неужели после этого сеанса кинезитерапии он обречен на эрекцию всякий раз, как увидит ее? Он не смог помешать себе покраснеть, и она как-то странно на него смотрела. Более серьезно и более напряженно.
– Сколько у тебя есть времени? – протянул он к ней руку.
Она схватила его пальцы, и контакт подействовал, как и раньше, ударив разрядом электрошокера.
– Около часа.
– Поднимешься ко мне?
Оливия кивнула и пошла за ним к лестнице.
Алексис не отпускал ее руку, боясь, как бы она не сбежала. Ему не терпелось узнать, а что же чувствует она, и он остановился.
– Оливия, я…
– Тсс!
Она поднялась на одну ступеньку и первой поцеловала его. Робкий поцелуй удивил Алексиса. Ее губы едва коснулись его, словно спрашивая разрешения. Он прижал губы посильнее, обнял ее и притиснул к стене. Сейчас он не был способен на благовоспитанное поведение. Она застонала и запрокинула голову, подставив под поцелуи шею. Предлагая ему всю себя. И Алексис принял предложение.
Через несколько секунд они оказались в постели, он – в расстегнутой рубашке и со спущенными джинсами, она – в задранной юбке. Торопливые, неловкие жесты, полные желания. Но и деликатные, потому что Оливия ни разу не дотронулась до его шрама. Как если бы их тела всегда знали друг друга. Он прикасался к ней в тех местах, что нужно, изгиб его пальцев был ровно таким, как она себе представляла, а их давление точно отмеренным. В окне Алексис увидел блеснувшую молнию. Сразу за ней прозвучал удар грома. Гроза приближалась, и оргазм вместе с ней. Отдаваясь ему, Оливия стала еще красивей. Теперь, когда она была совсем рядом, она больше не пугала его. Никакого вызова, никаких игр в доминирование. Они были на равных. Их тела переплелись. И Алексису даже удавалось выдержать ее взгляд. Взгляд этих черных и ярких шариков. Они начали закатываться, уплывать куда-то вдаль, где нарастало блаженство. А ему оставалось совсем чуть-чуть, чтобы догнать ее.
– Оливия…
– Алексис…
Ее стон затих, утонув в его коже, его стон последовал за ним. За полсекунды до дальнего раската грозы над морем.
В этой части острова никогда не бывает совсем темно, и именно это привлекало Джо. Зеленый свет сиял над его головой, желтые полосы расцвечивали камни под ногами, и он шел по сияющей дороге, которую будто проложили специально для него. Это был его ориентир. Его сигнальный огонь. Его прожектор, как он это называл. Место, куда он приходил в любое время дня или ночи. Где действовал какой-то резонанс, а может, и магия. На краю пристани он чувствовал себя свободным, а все заботы казались мелкими перед безбрежностью океана, который раскинулся вокруг, насколько хватало глаз. Сегодня, в субботу, Джо особенно нуждался в том, чтобы прийти сюда. После закрытия бара он очутился дома наедине с ней, этой глухой болью, которая непрерывно давила на него. Весь день он пытался скрывать ее за глупой ухмылкой и еще более громким, чем обычно, смехом, но маска была слишком тяжелой и вот она свалилась. У него не осталось сил притворяться.
Почему алкоголь не сделал его нечувствительным к боли? Не пора ли открыть следующую бутылку? Поздно ночью он направился к порту вместе со своим верным спутником. Джек-рассел выбрал извилистый маршрут. Он то двигался медленно и неуверенно, то вдруг начинал бежать быстрее, когда на пути попадался спуск. Джо дошел до пустой набережной, и перед ним открылись яркие световые точки. Те, что никогда его не подводили. Джо глотнул из бутылки, чтобы не сбиваться с ритма, потом обогнул домик морских спасателей и вышел на причал. Тот показался ему более узким, чем всегда, и длиннее, чем Китайская стена, и Джо заколебался. Поблизости не наблюдалось ни одного мучимого бессонницей рыбака, путь был свободен. Сможет ли световая дорога вывести его в другое место? Подальше от тумана. К состоянию блаженства, к экстазу. А вдруг и к новой жизни, кто знает?
Очередного глотка хватило, чтобы принять решение, и он, словно канатоходец на проволоке, натянутой над водой, рванул вперед. С носка на пятку, преувеличенно вихляя бедрами. Что до Прозака, тот проявил себя еще бóльшим авантюристом и побежал впереди хозяина. Глянув на него, Джо подумал, что хотел бы быть собакой и так же лихо ориентироваться в темноте. Интересно, это эффект алкоголя или дорога действительно стала какой-то запутанной? По мере его продвижения освещение ослабевало. Джо несколько раз моргнул, чтобы сфокусировать взгляд. Зеленый факел. И где он? Упал, что ли, в воду? Еще глоток, чтобы удостовериться. Джо откашлялся и сделал еще несколько шагов. Море показалось ему ненормально тихим, как будто оно задерживало дыхание. Джо прислушался. Ни плеска на камнях, ни шороха. Никаких огней приближающихся судов. Мрачная и безнадежная тьма окружала Джо со всех сторон. Ян не вернется. Теперь он в этом уверен. Он ждал его весь день, потом позвонил ему. Док сообщил, что перенес приезд на завтра. Он был ворчлив, уклончив, подчеркнуто сдержан. Джо ему не поверил. От Алексиса он узнал, что контракт только что продлили. Маттье сказал, что Ян не сможет сразу возобновить работу. Оливия объяснила, что на материке выздоровление, скорее всего, пройдет успешнее. Почему он всегда все узнает последним?
Большой глоток, чтобы убедить себя, что он остался один в целом мире. И еще один, чтобы забыть об этом. Он несколько раз споткнулся на неровных булыжниках, сумел устоять, раскинув руки и восстанавливая равновесие. Бутылка выскользнула из руки и разбилась, и ему понравился этот звук. Звон, разорвавший тишину. Разорвать, вот нужное слово. Интересно, если он упадет, его тело издаст такой же звук? Он подумал о следующем глотке, который уже был необходим. К боли, такой жестокой, теперь примешивалась жажда. Прозак залаял, и это прозвучало, как жалоба. Будто он звал его. Джо закрыл глаза и сказал себе, что собачий лай укажет ему дорогу. Да, он очень хотел бы быть собакой. Сопровождать хозяина, ободрять бабушек, ждать награды. Вытерпеть лишь короткое существование. У Джо закружилась голова. Всего на секунду. Как если бы боль в его голове замигала. Быть может, это ее способ исчезнуть. Наверное, он уже близок к цели. Тем временем пес становился все настойчивей. Подъем. Спуск. Оказывается, Китайская стена не такая уж прямая. Вираж.