Вернувшись с прогулки, Алексис так торопился снова оказаться там, где она была с ним в последний раз, что не удосужился остановиться на этаже Джо, не обратил внимания на звуки, свидетельствующие о его присутствии, и сразу поднялся к себе. У себя на столе он нашел листок с серией упражнений и эспандер для их выполнения. Поднять большие пальцы ног вверх, наклонить бюст вперед… Он постарался все сделать. Повторил по несколько раз, растягивая зажатую ногой резинку, чтобы увеличить усилия. Джо наверняка посмеялся бы над ним, увидев его за этим занятием, и сказал бы что-то вроде: «Тебе придется как следует поработать, дружок! Ты такой же гибкий, как ручка метлы…» И ушел бы, улыбаясь и прихватив пару банок пива из холодильника.
Но тем вечером Джо не пришел. И уже никогда не придет, подумал Алексис. Без него дом показался ему унылым. Джек-рассел, уставившийся на него с видом побитого, наверняка чувствовал то же самое. Когда он вскочил на кровать и улегся у него в ногах, на место, принадлежавшее ему по праву в комнате Джо, у Алексиса не хватило духу его прогнать. С той минуты, как его привели на причал, Прозак оставался непривычно тихим. Пес слишком долго лаял и потерял голос. Тоска, явственно читавшаяся в его глазах, и напряженный взгляд вызывали у Алексиса ощущение неловкости. Ему пришла на ум фраза Ромена Гари: «Единственное место в мире, где можно встретить человека, достойного этого названия, – это взгляд собаки». Алексис, пожалуй, не был готов полностью согласиться с этим утверждением, но выразительность взгляда Прозака впечатляла.
– Прозак – это часть самого кабинета, – категорично заявил ему утром Ян, опасаясь, как бы Алексис не надумал прогнать его.
– А куда он денется после моего отъезда?
– Всему свое время, мой мальчик.
Это обращение вернуло его на несколько десятилетий назад, и у Алексиса не нашлось сил, чтобы возразить. Он только что возвратился, несколько часов проплавав вдоль скал и все время боясь наткнуться на труп.
Ян мог называть его «мой мальчик» или даже «голубчик», если ему так нравилось, Алексису было плевать. Поиски оказались бесплодными, и именно это больше всего терзало его. Никто так и не выловил Джо. Океан решил оставить его себе, и, вполне возможно, именно этого хотел бы сам Джо. И пусть стены часовенки в Келюи оплакивают его вместе со всеми ушедшими.
Алексис крутил в пальцах ручку, выслушивая первую пациентку этой недели. Это была женщина лет тридцати с выраженным пристрастием к черному цвету. Одежда, макияж, лак на ногтях, украшения – все черное.
– Это началось несколько месяцев назад, когда я еще жила в Париже. Стоило мне отправиться за покупками или сесть в общественный транспорт, в моей груди появлялся комок. Что-то начинало давить, как если бы бюстгальтер был слишком тесным. Я решила не беспокоиться, а просто сменить привычки: пересела с метро на велосипед и перешла от больших прилавков супермаркетов к маленьким магазинчикам по соседству с домом. Но комок не исчез. Он начинал давить, как только я выходила на улицу, и все сильнее угнетал меня. Я подумала, что так на меня действует парижский воздух. У моей двоюродной сестры магазин на Груа, и я ушла с работы секретарши, чтобы переехать к ней.
Алексис видел, как у нее дрожат руки, а на лбу выступает пот, когда она об этом рассказывает, и для него не составило труда, сообразить, что это за комок.
– И свежий морской воздух не решил, к сожалению, вашу проблему, я правильно понял?
Она покачала головой:
– Нужно поискать другую причину, доктор. Непереносимость какого-нибудь продукта, что-то с сердцем… Онкология.
Алексис продолжил вертеть ручку. Надо же, повезло! Он и без того боялся этого дня, и вот он с самого утра необычный случай. Молодая женщина, мучимая страхом, с явной склонностью к ипохондрии. Как ей сказать, что он в этом не разбирается? Точнее, вообще ничего в этом не смыслит, что доказывают события последних дней. Он бы с удовольствием зашел с козырей, направив даму к кому-нибудь из коллег, но никого, кроме него самого, здесь не было. В том-то и беда. Тогда врач решил сделать то, что у него получалось лучше всего: взял стетоскоп и прослушал ее сердце, легкие, живот, а потом измерил давление, постучал молоточком, проверяя рефлексы, посветил фонариком в зрачки… Минут через десять он объявил:
– Простите, не нахожу ничего аномального.
– Меня никогда так не осматривали.
– Вы нервничали, и я решил все проверить, это разумно.
– Вы полагаете, что это тревожное состояние?
Услышав этот вопрос, Алексис почувствовал облегчение. Ему не пришлось первым произносить диагноз. А это означало, что она готова его принять.
– Да, похоже на то.
На него обрушился поток слов, словно прорвало шлюзы. Он время от времени кивал, слушая ее, после чего прописал ей небольшие дозы анксиолитиков и составил письмо специалисту, к которому направил ее.
– Спасибо, – она схватила рецепт. – Я-то думала, что бегство решит мою проблему… Всегда веришь, что в другом месте будет лучше, но это неправда.
Эти слова странно подействовали на него. Как если бы они описывали его собственное поведение. Не сбегал ли он тоже от своих проблем? На что будет похожа его жизнь, когда он вернется на материк? Поселится ли он снова у сестры? Он предпочитал об этом не думать.
Проводив к двери женщину в черном, он вдруг испугался. Может, рано ее отпускать? Что, если он ее недостаточно успокоил? Вдруг она покусится на свою жизнь, едва выйдя на улицу? Бросится в море с причала, например. Боязнь упустить кого-то из своих больных добавилась к страхам утра понедельника. Это было для него чем-то новым. Увидев, сколько народу накопилось после долгой консультации, разглядев приемную, битком набитую привычной компанией всегдашних бабушек, он сказал себе, что выбора у него нет. В любом случае он не сможет удержать всех рядом!
– Следующий!
Оливия никогда не позволяла себе плакать при дочке. В детстве ей слишком часто приходилось утешать мать. Она помнила о своем бессилии перед материнской печалью, а заодно и о чувстве вины, поскольку была уверена, что не оправдала ожиданий матери. Была недостаточно хороша для нее. Это чувство делало ее уязвимой и, несомненно, продолжало подрывать ее женскую жизнь. Оливия знала, что для Розы она главная опора, и хотела создать образ непобедимой женщины. Человека, на которого дочка может положиться в любой ситуации. Полной противоположности собственной матери. После упадка духа, накрывшего ее на набережной, она быстро взяла себя в руки. Ее рыдания не вернут Джо, а доку не нужна рядом плакальщица. Она доехала до Керлара вслед за желтой «мехари» и помогла Яну разобрать вещи.
– Такое ощущение, будто меня здесь не было целую вечность, – устало объявил он, прохаживаясь по квартире, пока Маттье и Алексис шли к выходу, собрав экипировку для погружения.
Оливии всегда нравился этот рыбацкий домик, penty, как говорили в Бретани. Его интерьер был полностью обновлен Джо – он сделал это, когда жил вместе с Яном. Его метки, проявления его творческих порывов бросались в глаза в каждом уголке: на буфете – лампа из плавникового дерева, над диваном – коллаж, портрет Мари-Лу.
– Я не голоден, – предупредил Оливию Ян, увидев, как она открывает дверцы кухонных шкафчиков.
– Я тоже… Но тебе нужны силы.
Док пожал плечами и вытащил из кармана самокрутку – он потихоньку заготовил ее сегодня утром, перед отъездом из Бреста.
– Почему всем нравится заниматься мной и думать вместо меня? – пробурчал он, направляясь в садик. – Это начинает утомлять!
Оливия никогда не видела его курящим, тем более марихуану. Она задалась вопросом, что это – скрываемая привычка, способ снять напряжение вечером, когда он остается один? Или последствия инфаркта – желание все попробовать, даже не самые одобряемые большинством людей вещи? И заодно возможность ее спровоцировать.
– Я ухожу… Мне пора за Розой.
Док, окруженный колечками дыма, поднял руку, прощаясь, Оливия заметила виноватое выражение его лица и тут же простила Яна. Она подняла верх своей микролитражки и позволила ветру растрепать волосы и отхлестать лицо. Пусть он сотрет все следы печали, которые могут огорчить дочку. И речи быть не может о том, чтобы расстраивать ее прямо сейчас. У молодой матери оставалось единственное желание: стиснуть Розу в объятиях. Всегдашние веселость и энтузиазм дочери служили ей прекрасной моральной поддержкой. Когда Оливия заходила в ее комнату по утрам или забирала из садика, Роза обязательно встречала мать доверчивой улыбкой, от которой у той таяло сердце. Так получилось даже сегодня.
– Ма-ам! Это правда, что Джо исчез? – спросила девочка, прижимаясь к ней, чтобы мама ненароком опять не ушла; Оливия собралась с духом и молча кивнула. – Он с нами пошутил?
В мешке у клоуна Джо, когда он сидел с Розой, было множество шуток, и Оливия спросила себя, не устраивал ли он уже трюк с внезапным исчезновением.
– Если это шутка, то неудачная, – ответила она.
– Пошли поищем его!
– Маттье и Алексис уже занимаются этим, милая.
– Я тоже хочу! – крикнула она и выпятила подбородок, чтобы придать себе решительный вид.
Оливия поняла, что у нее нет сил бороться. Сохранять внешнее спокойствие – это она может, но спорить – нет.
– Я могу забрать ее на полдня, – предложила мама Корали, подружки Розы, стараясь помочь.
Но Роза вцепилась в мать, мотая косичками, и Оливия вежливо отказалась от предложения. Надо просто отвлечь Розу. Найти занятие в таком месте, которое не будет напоминать ей о Джо. Подальше от моря, Ле-Бура, привычных забав. Например, в парке аттракционов с большой сеткой, подвешенной между деревьями, где Роза сможет вволю набегаться и напрыгаться.
– Как насчет Паркабу? Могу отвести вас с Корали.
– Да-а-а!
Явное преимущество четырехлетнего мозга – способность практически мгновенно перестроиться и забыть о своих огорчениях. Придя в парк, Оливия устроилась в гамаке в тени сосен. Звуковым фоном служили раскаты детского смеха. Спрятавшись за солнечными очками, она плакала и одновременно улыбалась, думая о Джо. Попыталась представить будущее без него, и остров показался ей еще меньше. Кто теперь рассмешит ее, выиграет у нее в шахматы, посидит вечером с Розой, поменяет перегоревшую лампочку, починит дверь? Кто придет в воскресенье, чтобы вместе погулять, кто посмотрит с ней телепередачу про животных? Кто? Она и так-то предпочитала ни с кем не общаться, кроме дочки, забаррикадироваться и никого не подпускать. С исчезновением друга ситуация еще больше ухудшится… В этот момент Оливия подумала об Алексисе и рассердилась на себя за эти мысли. Как она могла хоть на секунду предположить, что он сумеет заменить Джо? Эти двое были такими… разными. Как и ее чувства к ним.