Это замечание всех развеселило. Даже сам предмет насмешек рассмеялся, настолько нелепым было это предположение.
Грузовик с самого утра не сдвинулся с места; кабинет, напротив, полностью преобразился. Новый письменный стол для начинающего врача, удовлетворенно подумал Ян. Он и сам, сидя за ним, глядишь, помолодеет. Он ворвался в комнату, не постучав, и грузчик, усердно собиравший кресло, подпрыгнул от неожиданности.
– Ну что, мой мальчик, все еще здесь?
– Ух ты, док, ты меня напугал! Скоро закончу, но мне понадобился весь день, чтобы это собрать.
– Еще осталось кое-что сделать! – Ян указал на грузовик, полный старой мебели.
– В таком темпе ты меня прикончишь…
– Я не просил тебя все сделать сегодня!
Он присмотрелся к стоящему перед ним на коленях мужчине – на лбу капли пота, лицо посерело, живот торчит гораздо сильнее, чем, как он помнил, раньше, – и лицо Яна стало озабоченным.
– Я пытаюсь сообразить, сколько уже времени ты не приходил ко мне в кабинет?
– Два… А может, три года?
– Это несерьезно. Когда закончишь, я пропишу тебе обычную схему лечения. И измерю давление.
– Выходит, слухи врут?
– Какие такие слухи?
– Будто ты собрался на пенсию!
Ян замахал рукой, требуя, чтобы он срочно замолчал.
– С совершенно новой мебелью, которую ты мне устанавливаешь? Можешь им всем передать, что я продлеваю свой срок еще на двадцать лет, не меньше!
Когда она закрыла глаза? Алексис злился на себя, что не заметил этого. Пульс девочки под его пальцами слабел, но она еще была жива. Сколько она протянет? Веки, закрывающиеся навсегда, – это как занавес, падающий посреди незаконченной сцены, подумал он. А когда такое случается с ребенком, разочарование и несправедливость ощущаются еще сильнее, потому что сцена только началась. Он осознавал, что судьба девочки уже предрешена и он ничем не может ей помочь, и потому нашел комнату в конце коридора, куда внес ее. Это была маленькая смотровая, странным образом спокойная посреди хаоса. Продолжая давить на шею, Алексис осторожно уложил крохотное окровавленное тельце на стол. Пульс еще замедлился и временами останавливался. Ему было важно рассмотреть ее личико, заметить малейшую гримасу. Ее расслабившиеся черты, округлившиеся губы были показателем того, что она не страдает. Разве это не главное? Если бы кто-то из коллег подошел к нему в этот момент, он бы наверняка его оттолкнул.
Он знал, что в кризисных ситуациях нельзя тратить время на безнадежные случаи. Но это было сильнее его! Как он мог ослабить давление? Убрать руку – значит ускорить ее смерть. Бросить ее. Когда последний толчок вены сменился неподвижностью, ледяной тишиной, пальцы Алексиса задрожали на ее еще теплой коже. Его всегда удивляла скорость, с какой бледность становится восковой. Но сейчас он был слишком взволнован, чтобы размышлять и анализировать что бы то ни было. Сколько он просидел рядом с ней? Сколько часов? Или сколько минут, пока взрыв не ударил по нему и не сбросил на пол? Он запомнил только, как в тишине толпились мысли, расталкивая друг друга. С одной стороны, ему хотелось оказаться далеко отсюда – в мирной стране, где дети не умирают на улице, сраженные бомбами; с другой, он был внутренне убежден в том, что находится там, где должен. Ровно в это мгновение девочка где-то на планете Земля нуждалась в его руках, чтобы достойно умереть. Нуждалась в его взгляде, прикованном к ее глазам, чтобы она могла попрощаться с миром, который покидала. И он рассчитывал, что выполнит свою миссию до конца.
– Алексис, все в порядке?
Голова Оливии лежала на его плече, и он спросил себя, сколько уже времени она что-то шепчет ему на ухо. Занемевшая рука подсказала, что они долго пролежали в этой позе, прижавшись друг к другу. Возможно, всю ночь. То, как она его рассматривала, наводило на мысль, что он, скорее всего, разговаривал во сне. А может, и кричал. Он попытался ее успокоить, но еще не был готов рассказать ей эту историю.
– Да, все в порядке… Я думаю.
В глубине души он чувствовал облегчение, будто избавился от груза. Неужели этот кошмар наконец-то оставит его в покое, после того как он принял его финал? Алексис на это надеялся.
– Что ж, тем лучше. – Она поцеловала его, ничего не выясняя.
Разве может существовать более сладкое пробуждение? Более успокаивающее? Алексис хотел бы, чтобы этот момент длился как можно дольше, но, услышав в коридоре маленькие детские шажки, резко выпрямился.
– Ух ты… Надо мне возвращаться в свою комнату!
– Боюсь, уже поздно! – прыснула Оливия, увидев дочку, столбиком застывшую в ногах кровати со слоном под мышкой.
Судя по хитрому выражению лица, она все поняла.
– Вы спали вместе! – засмеялась она, как если бы ситуация была крайне забавной, после чего прыгнула на матрас, раздвинула их толчками плюшевой игрушки и улеглась между ними.
– Мы спали… самым честным образом, – зачем-то уточнил Алексис и сразу понял, что в данном случае это выражение лишено всякого смысла, особенно для четырехлетней девочки.
– А что это значит – «самым честным образом»? – расхохоталась Оливия.
– Думаю, Роза сама сообразит.
Алексис лег на бок, чтобы было удобнее за ними наблюдать. Почему из них троих он больше всего смущен? Неужели только для него эта ситуация выглядит удивительной? После его вчерашнего приезда высокая брюнетка и ее миниатюрная версия вели себя так, будто он всегда здесь жил. Третий член их образцовой семьи. Он представил себе, как они его обсуждали, как ожидали, полные надежды, и наверняка строили насчет него разные планы. Для человека, неспособного представить себе свое будущее, эти мысли были благодатными и в то же время пугающими. Алексис заставил себя улыбнуться, стыдясь недостатка энтузиазма. Есть ли в мире что-то более очаровательное, чем две эти рожицы?
– А где Прозак? – спросила Роза и приподняла простыни, проверяя, не прячется ли он под ними.
Алексис скривился при виде собаки, бросившейся прямиком к ним, едва услышав свое имя.
– Тебе не кажется, что нам и без него достаточно тесно?
– Придется мне купить кровать побольше, – заулыбалась Оливия, опасно приблизившись к краю, чтобы освободить место для пса.
Но у Розы было другое мнение.
– Уходи, Прозак! Прочь!
– Почему ты так говоришь, милая?
– Он плохая собака! Написал на моего слона!
– Что-что?
Оливия с отвращением приподняла влажную и дурно пахнущую игрушку.
– Правда-правда! Я сама видела! – возмутилась Роза, которой не понравилось, что ее слова поставили под сомнение.
И через несколько секунд Алексис остался один посреди большой кровати. Остальные бегали по квартире, размахивали руками и отчаянно вопили. Даже пес! Первая проблема в образцовой семье, подумал он и пошел к ним на кухню.
После тщательных водных процедур для слона и обильного завтрака в компании соседей, то есть Валентины и ее сыновей, Оливия предложила устроить пикник на Пулзьореке, пляже, у которого была дурная привычка исчезать во время прилива. Накануне Маттье изучил расписание приливов и заявил, что полдень – самое время, чтобы расстелить на песке салфетки. Маттье собирался присоединиться к ним, подплыв на судне в компании Яна, Мари-Лу и Мало. Он счел спуск по утесу слишком опасным для хромающего старенького отца.
Они собрали все необходимое, вышли на улицу, и Оливия возглавила группу, направившуюся к береговой тропе. В это время отпускного сезона в Келюи было еще не много народа. Отдыхающие, приехавшие на один день, не хотели особо отдаляться от пристани и выбирали пляжи на востоке Груа. Молодая женщина накопила за последние годы множество сведений об острове и знала ответы на все вопросы по его истории, фауне и флоре. Она с удовольствием исполняла роль экскурсовода для Валентины и ее сыновей.
– Здесь предпочитают название Пулзьорек, а не Таити-Бич, – объяснила она по дороге. – Жителям Груа не нравится, когда подменяют названия на их острове всякими экзотическими словечками.
– Ну да… Адская дыра звучит гораздо лучше!
– Ха-ха-ха! Ты все правильно поняла, Валентина.
Последняя обернулась к брату, который медленно шел за всеми, и втянула его в разговор:
– А что с кличкой пса, мы ее обсудим?
– Ты о чем?
– Он O’Зак или Прозак? Я совсем запуталась.
Алексис заговорщически улыбнулся маленькой брюнетке, шедшей рядом с ним.
– Здесь, на Большом Валуне, он Прозак… Прозак-писун для ближнего круга, да, Роза?
– А что такое ближний круг? – спросила она и взяла его за руку.
Алексиса смутил этот, казалось бы, ничего не значащий жест. Роза абсолютно естественно ухватилась за него, чтобы идти с ним в ногу. Или просто потому, что ей так захотелось. Но это было сильнее Алексиса: на него обрушилась волна эмоций. Он почувствовал, что важен для девочки, и ощутил нечто совсем новое: что он в каком-то смысле несет за нее ответственность. Он постарался дать ей самый точный ответ:
– Ближний круг… сложно объяснить. Это означает самых близких нам людей, тех, кто имеет для нас самое большое значение.
Роза подняла голову и уставилась на него непонимающим взглядом.
– Ну, и что тут сложного?
Алексис улыбнулся ей.
– Ничего, ты права. Это у меня в голове все стало каким-то сложным.
Спуск на пляж был больше похож на экспедицию альпинистов, чем на простую прогулку, и Алексис решил взять девочку на руки, чтобы преодолеть барьер скал и добраться до песка.
Маттье был прав: Пулзьорек стоил своей репутации. Какое потрясающее зрелище открывалось внизу! Богатая палитра оттенков синего. Все возможные и все немыслимые тона. Начиная с невообразимого бирюзового, в который хотелось сразу нырнуть с головой. Привычный показатель теплой воды на самом деле обманывал, и море быстро призывало к порядку излишне доверчивых. Потому что здесь все же был Пулзьорек, а не Таити!
Алексис постоял в тени грота, в стороне, разглядывая всю компанию. Ян неловко спускался из лодки, закатав брюки, чтобы они остались сухими. Дети громко хохотали и брызгали друг на друга. Их матери старались спрятаться от брызг, не желая вымокнуть. А Маттье, настоящий капитан, не покидал судна и ставил его на якорь. Классическая сцена из жизни отдыхающих, понял Алексис и улыбнулся. И она сможет не раз повториться, если он решит здесь остаться. Он снова вспомнил свой кошмар. Вспомнил обо всех испытаниях, через которые прошел в разных концах света. О выборе, который всякий раз делал. О разбудившем его поцелуе Оливии. О ручке Розы в его руке. Обо всех близких людях в его жизни. И о том правильном месте, где он находился прямо в этот момент. И еще о капризном и уникальном пляже.