– Тогда ты, наверное, помнишь и меня? – спросила Кармелия.
Мама посмотрела на неё. Сначала просто перевела взгляд, а потом стала всматриваться.
– Нет, – ответила она. – Я… а мы знакомы?
– Мила, не думаю, что ты могла меня забыть.
Побледнев, мама отступила назад. Я невольно выставила руку, чтобы она не упала.
– Твой голос… – произнесла она, – ты… но… это ведь невозможно.
– Лия, – сказала Кармелия. – Вспомнила? Мила и Лия – подруги навек.
Даже у меня как-то странно подкосились ноги.
– Лия умерла, – сказала я. – Она погибла, когда…
В голове у меня пронеслись отрывочные эпизоды истории, рассказанной мамой о ночи её тринадцатилетия: …огромная, красивая, золотистая пума с янтарными глазами… после обвала завалило вход в её логово… оттуда доносился писк детёнышей… в конце концов мы справились. Нам удалось отрыть один из больших обломков и спихнуть его с откоса, из отверстия выскочили детёныши и тут же бросились к своей маме. Она опрокинулась на бок и дала им напиться молока… но, спускаясь по горной тропе, Лия поскользнулась и упала… я пошла за помощью… мне не следовало тогда уходить. Я должна была тащить её с собой, как бы нам обеим ни было тяжело. Но я ушла. А когда вернулась с водой, едой, бинтами и мамой Лии… моей подруги уже не было… Пума, которой мы помогли… чьих детёнышей мы спасли… знаешь, как она нас отблагодарила? Она убила её. Сожрала. Остались только обломки костей и запёкшаяся кровь…
И после этого Кармелия утверждает, что она – Лия?!
– Умерла? – переспросила она, моргая, скорее всего потому, что совсем растерялась. – Нет. Ты думала, я умерла? – Она схватила маму за руки. – Мила… ты действительно так думала?!
– Ты погибла… пума… остались только кровь и кости, и… – голос мамы вдруг словно застыл. Она не могла вымолвить ни слова.
– Нет! – сказала Кармелия. – Я просто удрала. С тех пор я стыжусь своего поступка, но тогда я сбежала – от своей мамы, от дикого мира… Я не собиралась становиться дикой ведьмой. Мне просто хотелось петь. Быть собой, а не… копией мамы. Мне вообще не нужна была никакая ночь тринадцатилетия. Но она и слышать ничего не хотела, никогда ко мне не прислушивалась, всё твердила и твердила, что надо больше тренироваться. И когда ты ушла, мне вдруг пришла в голову мысль: что, если я просто исчезну? Что, если никто меня не найдёт… тогда бы я жила так, как хотела, вместо того чтобы становиться тем, кем хотела сделать меня моя мать. К тому же… я ведь выполнила свою часть уговора. Помогла тебе с твоей ночью тринадцатилетия. Но так нельзя было поступать, Мила, мне действительно жаль… я не должна была от тебя убегать. У меня и в мыслях не было бросать тебя в такой страшной ситуации.
Мама по-прежнему казалась бледной как полотно.
– Но… кровь… – сказала она, – кости…
– Отчасти это и навело меня на мысль о побеге, – вздохнула Лия. – Пума задрала молодую серну, не больше козлёнка. Такой ужас! Малышка боролась изо всех сил, стараясь улизнуть, но пума не сдавалась и через какое-то время переломила серне хребет, и та перестала голосить. Пума с детёнышами разорвали её на части, кровь была повсюду… В конце концов она потащила тушу домой, оставив на месте какие-то останки. Мне кажется, таким образом она нас отблагодарила – хотела поделиться со мной добычей. Но… я всё время слышала эти крики. Бедная маленькая серна! Пума стояла, глядя на меня золотистыми глазами… а кровь продолжала капать из пасти, она вся была в крови, и детёныши тоже, и я… я не могла этого вынести. Достаточно было мамы с её чёртовыми пиявками, но это…
– Как ты могла так поступить?! – прошептала мама таким тоненьким голоском, что её было едва слышно. – Как ты могла позволить мне думать, что ты умерла?!
– Но я ведь этого не знала. Как я могла догадаться… это ведь был всего-навсего детёныш горной серны.
– Понять, кто это, было невозможно. Там мало что осталось. Но как… Лия, ведь ты не могла идти? Ты не могла опираться на ногу. Я думала… думала, ты стала беспомощной добычей!
Лия опустила взгляд:
– Наверное… я слегка преувеличила. Нога болела, но опираться на неё я могла.
– Так ты обманула меня?! Ты притворилась, будто не можешь дальше идти, но на самом деле… ты уже тогда всё спланировала?
– По твоим словам, я поступила очень хладнокровно. Очень продуманно. Но это не так. Я просто… не хотела домой. На самом деле поначалу я хотела просто спрятаться на несколько дней. Пока с ночью тринадцатилетия не станет слишком поздно. А потом пусть мама кричит сколько влезет – ночь тринадцатилетия бывает только один раз в жизни, а без неё я не могла бы стать настоящей дикой ведьмой, это мама прекрасно знала. Но потом… я встретила одного парня, который стоял и играл на улице. Он был немного старше, и тоже сбежал из дома – и мы… по-прежнему вместе. Это то, что мне было нужно. Он и музыка. Понимаешь?
Мама молчала довольно долго. Когда она наконец заговорила, в её голосе всё ещё звучала боль:
– Но ты, по крайней мере, могла бы как-то мне сообщить. Послать письмо или что-то ещё.
– Я боялась, что меня найдёт мама.
Мама Лии. Пиявочная ведьма Пия. Такая на первый взгляд милая, добрая… но внутри… я прекрасно понимала, почему Лия не хотела домой, почему боялась, что её найдут. Но всё же… может, Пия не стала бы такой злой, если бы ей не пришлось проживать целую жизнь, скорбя о потере дочери? Она переложила всю вину на мою маму. И именно поэтому освободила Бравиту – думала, что та поможет ей отомстить.
У меня ужасно закружилась голова от всех этих мыслей о том, как всё могло быть, если бы Лия не сбежала. Моя мама наверняка была бы дикой ведьмой и научила бы меня пользоваться моими способностями, вместо того чтобы повернуться спиной ко всему дикому миру. Жизнь Пии была бы другой. Возможно, Бравита никогда бы не получила свободу. Но всё-таки всерьёз сердиться на Лию было невозможно. Я вспомнила о поцелуе, который она подарила Девану на прощанье. О её песне, невероятной, сказочной песне, и о той музыке, которую она сочиняла вместе со своей небольшой семьёй. Всего этого тоже бы не было, если бы она осталась милой, послушной доченькой Пии.
– Когда я впервые увидела Клару… то решила, что это ты. Я о тебе часто думала. В моих воспоминаниях ты так и осталась тринадцатилетней, хотя я понимала, что это невозможно, и вдруг ты появилась – вернее, так мне вначале показалось, но потом я поняла, что это, должно быть, твоя дочь. И я решила, что мне нужно разыскать тебя. Ты можешь меня простить? – спросила Лия.
Мама покачала головой. Мне кажется, она не пыталась таким образом сказать «нет», просто не могла ничего сказать от… растерянности.
– Не знаю, что и думать, – затем произнесла она. – Даже не могу выразить, что сейчас чувствую.
Но потом она всё же положила руку на плечо Кармелии и долго всматривалась в её лицо.
– Лия… – прошептала она, причём голос её вдруг помолодел, став почти детским. – Это действительно ты?
– Мила и Лия – подруги навек, – повторила Кармелия.
И тут они бросились друг другу в объятия, словно им по-прежнему было по тринадцать лет и они являлись лучшими подругами.
Глава 12Радужный щит
Казалось, в последний раз я сидела на кухне тёти Исы много лет назад, хотя на самом деле… Нет, посчитать сколько дней прошло, было сложно. Больше недели. Меньше месяца… Я всё ещё ощущала ужасную усталость, но, по крайней мере, наконец-то избавилась от «скафандра» и облачилась в обычную – и чистую – одежду. Ту-Ту устроился на карнизе для штор и закрыл глаза. Солнце давно уже встало, а для всех разумных сов это означало время сна.
В доме тёти Исы всегда обитало несколько диких зверей, но сегодня практически каждый подлокотник или спинка стула оказались заняты какой-нибудь птичкой.
Если ты садился на диван – он начинал приглушённо ворчать: под ним устроилось семейство барсуков, а им, как и совам, ведущим ночной образ жизни, не очень-то нравилось, когда их беспокоят среди бела дня. Собачью корзину заняли несколько куропаток и заячья пара, поэтому Тупик неприкаянно бродил вокруг, не понимая, куда он может примоститься, чтобы никому не мешать. Он был большим псом, и при его приближении большинство мелких животных начинали нервничать, принимаясь пищать, голосить или рычать.
– Да заключите вы наконец перемирие! – воскликнула я, прибегая к интонации дикой песни, чтобы увериться, что все меня поняли. Гомон прекратился, и Тупик с благодарностью опустился на пол под кухонным столом.
Хотя многие животные обычно враждовали, на самом деле они уже заключили перемирие. Лисы не трогали мышей и перепёлок, а на лужайке под яблонями бок о бок рыли землю два огромных кабана, даже не пытаясь прогнать друг друга. Правда, лужайка выглядела просто ужасно, но в этом ничего катастрофического не было…
– Вы должны мне помочь, – сказала я маме с Лией. – Я понимаю, что это было давно, но всё равно вы обе больше меня учились дикому колдовству. Вы лучше знаете, как и что нужно делать.
– Что ты хочешь узнать? – спросила Лия.
– Как мне защитить… – я махнула рукой, в которой держала чашку, и чуть не пролила чай, – всё это. Всех живых существ?
– Как установить дикую защиту? – спросила мама.
– Да. И взять под неё всех, кто нашёл здесь убежище. Мам, ты укрепила защиту у ручья – я почувствовала. Как ты это сделала?
– На самом деле это не так уж и сложно, – ответила мама. – Нужно найти немного земли, немного воды, тоненький прутик для зажигания и пёрышко – естественно, всё необходимо отыскать на территории, окружённой дикой защитой, – а потом всё это смешать со слюной, каплей крови, добавив ещё прядь волос и подуть. Существует определённое четверостишие, но, как и в случае с дикой песней, оно по большому счёту просто помогает сконцентрироваться. Слова не так уж и важны.
– Как оно звучит? – спросил Оскар. – Как настоящее заклинание?
Мама усмехнулась. Мне по-прежнему было странно слышать, как она спокойно и обыденно говорит о колдовстве – обо всём том, что она так отчаянно и долго пыталась вырвать из своей жизни – и ещё в большей степени из моей.