Что же произошло? Что я такое сделала? Не может же, чёрт возьми, всё это просто взять и… пропасть?
Я подняла свои тяжёлые, обессилевшие руки и обхватила свою тяжёлую, опустошённую голову. Я ничего не понимала. Внутри, там, где находилось дикое чувство, что-то жгло и щипало. Даже при мысли о том, что придётся воспользоваться им вновь, возникала боль – и снаружи, и внутри. Мытарство. Вот здесь это слово подходит.
Но всё равно, ощущая внутри слабую дрожь, я попробовала прощупать с помощью дикого чувства пространство вокруг. И вдруг я увидела – не дом с мостом, холмом и так далее, а… нечто сиявшее всеми цветами радуги, нечто напоминавшее гигантский мыльный пузырь, такой большой, что он мог вместить всю территорию, находящуюся под защитой тёти Исы. В нём отражались небо, лес и дорога через поле, поэтому ничего другого видно не было. Свет преломлялся, соприкасаясь с круглой сферой пузыря, поэтому можно было видеть его и всё, что в нём отражалось, но посмотреть сквозь него было невозможно. Всё, что находилось внутри, оказалось спрятанным, и если у меня только возникала мысль о том, что нужно двигаться в его направлении, в голове происходило что-то странное. Мне не нужно туда идти. Гораздо лучше повернуть налево здесь, к западу… или, может, просто повернуть назад к лесу… почему я вообще решила, что дорога ведёт куда-то ещё?
Это почти напоминало проклятие забвения, которое Бравита когда-то наложила на Виридиан. Из-за этого проклятия её собственные дети забыли о её существовании, никто не мог произнести её имя и она ходила невидимкой среди людей, которых любила больше всего.
Радужный щит что-то такое смещал в твоей голове, из-за чего и желания идти к нему не возникало. В воздухе образовалось некое сопротивление, некая клейкость. Вблизи от щита было трудно дышать. А если всё-таки попытаться проникнуть внутрь… возникало ощущение, что сталкиваешься с липкой круглой резиновой стеной. Можно было стараться сколько угодно – щит поддавался лишь слегка, но потом отшвыривал тебя обратно.
Меня бросило в дрожь – даже зубы застучали. Мне удалось! Я на самом деле установила дикую защиту такой мощности, что она, кажется, сможет удержать за своими пределами Бравиту Кровавую.
Но какая от этого польза, если я сама сижу снаружи, слабая как новорождённый козлёночек… или барсучонок… просто ждущий, что его сожрут?
Я поднялась. Пошатываясь, сделала несколько шагов в том направлении, где, по моим представлениям, находился мост, хотя видеть его я не могла.
– С моего согласия, – прошептала я. – Позволь войти.
И вдруг я не встретила никакого сопротивления, никаких многократных отражений. Под ногами возник обветшалый настил моста. И тишину нарушил оглушительный хор различных жизней.
– Клара! – воскликнула мама. – Мы не могли к тебе выйти. Ты там просто лежала, а мы… не могли подойти к тебе и помочь! С тобой… что-то случилось?
– Нет, – пробормотала я. И рухнула, как карточный домик, на который кто-то подул. Я ударилась головой о перила моста, но надвигающаяся тьма поглотила меня не из-за этого. Я просто ужасно устала. Не знаю точно, потеряла ли я сознание или заснула, но для окружающего мира я оказалась потерянной.
Глава 13Небольшая передышка
Проснулась я в собственной кровати – в комнате на чердаке с круглым окошком. Тупик забрался ко мне на одеяло, поэтому замёрзнуть было сложно. К тому же большой тёплый пёс излучал спокойствие и умиротворение.
Рядом с кроватью, на небольшом синем комоде, который не так давно подыскала мне тётя Иса, стоял стакан молока и тарелка, где сейчас лежало лишь несколько крошек и пара слегка пожеванных кусочков огурца. «Сухой паёк для раненой дикой ведьмы, – подумала я. – Просто он не перенёс «заботы» Тупика».
Ну хотя бы он не вылакал молоко. Пить хотелось страшно. Казалось, будто я пробежала подряд три марафона. Протянув дрожащую руку за стаканом, я выпила всё молоко огромными жадными глотками.
Больше всего мне хотелось так лежать ещё несколько дней – может, до того момента, как прекратится боль. Но хотелось и в туалет, да ещё вся эта история с Бравитой Кровавой. Добралась ли она сюда? Находится ли она где-то там, по другую сторону радужного щита? Мне нужно это выяснить. Нужно знать, действует ли колдовство, выдерживает ли щит.
– Подвинься-ка!
Я пихнула Тупика, и он нехотя сполз с кровати на пол, сделав глубокий собачий вдох влажной пастью.
Ноги передвигались несколько неуверенно, но я всё-таки спустилась по лестнице. И меня даже не опрокинул Тупик.
– О, вот и ты! – воскликнула мама, когда я вошла на кухню. – Тебе лучше?
Всё казалось таким обыденным и одновременно странным – мама готовит ужин, правда, на кухне тёти Исы, да за всем процессом наблюдает пара голодных водяных крыс. Оскар играет в какую-то игру с гонками на моём Старфоне. Тупик подбредает к миске с водой и добродушно обнюхивает травяную лягушку, охлаждавшуюся «у самого берега». Ладно, может, всё выглядело и не совсем обычно, но… как-то безмятежно. Мирно и спокойно, словно мы не находились в состоянии войны с возвратимцем, который на самом деле собирается сожрать весь мир.
– Всё в порядке, – соврала я. – Что-то… случилось?
– Не-а, – ответил Оскар. – Ни черта. Но Старфон вне зоны действия.
Он протянул мне телефон, прямо-таки с упрёком показывая отсутствие полосок на иконке, информирующей о качестве связи.
– Ты можешь написать жалобу, – сказал он. – Что они там обычно говорят? «Не важно, где ты. Не важно, чем занимаешься…»
Он был прав: в этом-то и заключалась суть рекламы Старфона – там всегда показывали полярников, альпинистов или какую-нибудь забрызганную морской пеной звезду парусного спорта, которая звонит домой, находясь в открытом море, и желает спокойной ночи своим детям. Поэтому-то мама с папой и подарили мне этот телефон, хотя он стоил целое состояние и на самом деле был для такой, как я, слишком навороченным – Оскар его использовал гораздо больше меня. «Так что ты всегда сможешь позвонить домой», – сказала тогда мама. Но Старфон ведь и ловил Сеть в самых странных местах, например здесь, у тёти Исы, в то время как с обычным телефоном приходилось выходить на улицу и идти на самую вершину холма за домом, чтобы поймать сигнал.
Но не сейчас.
– В гарантии вряд ли учитываются волшебные мыльные пузыри, – сказала я. – Можно, наверное, сказать, что это моя вина.
Мама налила мне в стакан бузинный напиток тёти Исы.
– Вот, – сказала она, – тебе не повредит. Но, кажется, ты более-менее пришла в себя.
– Э… да, – сказала я, опорожняя стакан двумя большими глотками. – Спасибо. Когда мы будем есть?
Всё так обыденно. Словно я только что вернулась домой из школы, а не… впитала в себя мощь тысячи животных, употребив её на создание радужного щита. Но голод я испытывала.
– Уже скоро, – ответила мама. – Я варю овощной суп, но положила туда банку фасоли, так что выйдет довольно сытно.
– Отлично, – сказала я, поборов желание съесть спагетти с мясным соусом или сочный дымящийся бифштекс. Дома мама тоже любила готовить блюда со множеством овощей – ей никогда не нравилось касаться продуктов, содержащих мясо, кости и кровь. Я задумалась: не изменится ли это теперь, когда она знает, что Лия жива? Ведь не было никаких сомнений в том, что это отвращение появилось из-за пумы и кровавых остатков её трапезы. Обычно я с удовольствием ем овощи, но сейчас порядочно проголодалась и хотела мяса.
Оскар оторвал взгляд от игры.
– На этот раз ты окончательно проснулась? – спросил он.
– В смысле?
– До этого ты была какая-то странная.
Я нахмурила брови:
– До этого?
– Да. Несколько часов назад.
Я взглянула на кухонные часы. Было почти шесть вечера. Я проспала весь день. Вернее, так я думала.
– Я что… просыпалась до этого?
Мама вдруг перестала помешивать в кастрюле и вместе с Оскаром посмотрела на меня взглядом, говорившим «что-такое-с-ней-произошло».
– Ты совсем ничего не помнишь? – спросила мама. – Ты съела шесть бутербродов с сыром…
Я покачала головой. Похоже, это объясняло крошки на тарелке – возможно, я была несправедлива к Тупику.
– Ты сейчас в порядке? – спросила мама.
– Думаю… да. То есть всё тело ломит, но…
Меня взволновало то, что я совсем не помнила о съеденных бутербродах. Но, с другой стороны, это и естественно – от всей этой магии можно стать немного странным.
– Где Лия? – спросила я.
– Она дежурит у моста. Мы меняемся.
– Я схожу туда на минутку… и посмотрю, – сказала я, хотя мои ноги и живот определённо желали остаться на кухне, по крайней мере до появления на столе ужина.
Оскар отложил телефон в сторону.
– Я с тобой, – сказал он.
– Хорошо, – согласилась мама. – Но еда будет готова через десять минут.
Лия сидела на старой садовой скамейке тёти Исы, которую она перенесла на песчаный берег ручья недалеко от моста. У её ног журчала вода, а она сидела с арфой на коленях, наигрывая длинные мягкие рулады и им подпевая. Это не была песня «Кармелии», на самом деле, звучавшее едва можно было назвать мелодией. Это больше напоминало…
Нет, не просто напоминало. Это и была дикая песня.
– Что вы делаете? – спросила я.
Она слегка вздрогнула и перестала наигрывать.
– Мне кажется, я там что-то видела, – ответила она, показывая на лесную опушку по другую сторону ручья и луга. – Я не уверена, нет никаких доказательств, что это она. Но я подумала, что хуже не будет, если немного укрепить щит. Лучше всего, если она вообще не поймёт, что мы здесь…
Я перевела взгляд на опушку. Находясь внутри щита, можно было запросто смотреть наружу – он казался абсолютно прозрачным. Но глаз ни за что не зацепился. Или ни за кого…
А потом мне вдруг пришла в голову мысль:
– Она бывала здесь раньше, поэтому обмануть её будет сложнее. К тому же… она быстро поймёт, что что-то не так.
– Почему?