Потом Деда умер. Скоротечная пневмония. Это было в тридцать седьмом году. Он убил моих родителей, он изнасиловал меня, поработил, уничтожил, но он был моей единственной семьей. Без него я превратилась в ничто. Я закрылась в кинозале и раз за разом смотрела «Космический призрак». Ночью я выходила в маске и убивала собак Деды. Эти собаки загрызли моих родителей. Я ела их сырыми, я пила их кровь и чувствовала, что заново рождаюсь. От такого питания я заболела. Меня положили в больницу, кормили через капельницу. Когда я вернулась в замок, мне объяснили, что я унаследовала все состояние Деды. Я стала самой богатой женщиной Берлина, но мне было плевать. Пока я была в больнице, пропала моя маска. Я больше не могла защитить себя…
Я снова обратилась к Рут Сенестье, чтобы она сделала мне новую маску. Она отказалась. Мы подрались. Я ненавижу лесбиянок. Я подумала, что снова сорвусь. Тогда я вспомнила о своих, о цыганах из Силезии. Я должна была отыскать свою kumpania, мои братья-цыгане сумели бы помочь мне. Они приняли меня, как будто я была Черной Мадонной[181]. Все считали меня мертвой. Я обосновалась рядом с ними. Польская княгиня, королева Берлина, укрывшаяся у коневодов и живущая под открытым небом. Это воссоединение с Вана спасло меня. Я воссоздала себя. Я собрала осколки своей души и соединила их заново. На самом деле мой покой оказался обманчивым. Ночью мучительные видения возвращались: растерзанные родители, охота Деды, которая свела с ума моих родных… Прежде чем меня похитили, я увидела эту жуткую сцену: один из моих братьев попытался скрыться от охотников, перебравшись через озеро. Деда кинулся за ним на лодке и заколол его, ударив ножом в шею и в спину, а ведь тот даже не умел плавать…
Я снова была с Вана, и все это всплыло, затопив меня. Но было и нечто другое… Вокруг меня женщины шептались о какой-то тайне. К детям относились совсем не так, как раньше. Их то всячески холили, то отталкивали, причем без всяких причин. Мужчины замкнулись в молчании. А их лица, видит бог, походили на волчьи капканы, захлопнувшиеся на неизмеримом страдании. Здесь крылась глубокая рана. Я чувствовала ее пульсацию, но не знала ни ее природы, ни истоков.
Потом Рупа все мне рассказала. Два года назад табор Вана насильно стерилизовали. Они были одними из первых жертв кампании по расовой гигиене. На них ставили опыты, отрабатывая техники и методы, и эти опыты превосходили все вообразимое. Языки развязались. Операции, проводимые почти по живому, вырванные яичники, иголки, втыкаемые в вагину, кастрация… Вопли женщин, которые звали мать, когда им впрыскивали каустик… История одного из наших братьев, который после операции под анестезией, еще лежа на операционном столе, увидел, как один из врачей показывает коллегам его окровавленное яичко, которое только что было удалено. Drabarni не оставила мне времени на ужас и горе. Она открыла мне мою истинную природу. Я была Нанохом, единственной, кто способен если уж не спасти своих, то по крайней мере отомстить за них. Я была светловолосой, богатой и немкой. Я могла проникнуть в ряды убийц и в свой черед убивать их — начиная с того, кто руководил всеми операциями, маленького рыжего человечка, жизнерадостного, обходительного и безгранично жестокого… Я без труда выяснила имя этого монстра — Эрнст Менгерхаузен. Мы с ним уже встречались на нацистских приемах. Он был рядом, рукой подать, я могла убить его в любой момент. Но я узнала, что у него имелся план: создать арийских детей согласно собственным критериям. И я поняла, что в моих руках наилучшая месть. Он уничтожил нас, я уничтожу его потомство…
Дальнейшее вы знаете. Я начала посещать Адлонских Дам, разыгрывала светскую львицу, вычислила тех, кто принимал участие в программе этого медика, Сюзанну Бонштенгель и прочих… Собрав о них сведения, я поняла, что они ничем не лучше самого Менгерхаузена… Я решила убить их, обратив в ничто это поколение арийских детей, этих так называемых высших созданий… Я не собиралась убирать самого Менгерхаузена, я хотела, чтобы он страдал, чтобы увидел, как рушится его план, как исчезают его «дети»…
Но мне следовало действовать по правилам. В конце концов, я же была Нанохом, ангелом возмездия. А Нанох, прежде чем действовать, посещает своих жертв в их снах, он перемещается между реальностью и грезами… Я принялась читать все научные публикации о мире сновидений. Самое забавное, что именно твои статьи, Симон, навели меня на верный путь. В своем исследовании циклов сна ты объяснял, что достаточно показать что-либо спящему во время фазы глубокого сна, чтобы он включил этот образ в свои сновидения… Я решила появиться в снах моих жертв, прежде чем убить их. Но Нанох должен иметь устрашающий, незабываемый вид. Я сразу же подумала о маске. На мой взгляд, она закольцевала бы эту историю.
Я вернулась повидать Рут, и мне пришлось снова с ней переспать. В результате она все-таки изготовила мне новую маску. Я хотела оставить ее в живых, но поняла, что она заговорит. Мне пришлось убить и ее тоже…
Остальное в конечном счете не представляло никаких сложностей. Мне достаточно было использовать кинжал Деды. Адлонские Дамы не оказали никакого сопротивления. Они мне доверяли. Мы все проделали тайком, это их очень развлекало, я обещала им открыть один секрет… Принеся их в жертву, я раздевалась и возвращалась вплавь. В то время я часто сталкивалась с Менгерхаузеном. Только я могла прочесть на его лице глубокое уныние: давно лелеемый план, выношенный в недрах «Лебенсборн», был разрушен неуловимым убийцей, против которого он был бессилен…
Наступило долгое молчание. Наконец-то они добрались до корней древа истины и, казалось, все еще ждали, когда их поразит молния. Если только их уже не испепелило.
Молчание нарушил Симон — Симон, верный своим навязчивым идеям, желал прояснить все детали:
— А афиша?
— Афиша?
— Из магазинчика на Липовой аллее. Та, которую я купил, а ты украла.
Магда хихикнула:
— Считай, что я решила доставить тебе удовольствие. Верно, я часто приходила полюбоваться на эту картинку… Но к концу лета я там уже не бывала. Космическим Призраком стала я.
— Тогда зачем было у меня ее красть?
— Главной целью моего прихода было спровоцировать тебя, проникнуть в твои сны. Но маленькому Симону энергии не занимать. Получилось так, что ты преследовал меня даже в канализационных ходах. Одно из моих лучших воспоминаний.
— А зачем ты посоветовала мне сходить на службу в ту церковь?
— Потому что вы завязли в своем расследовании. Я следила за вами… Видела, как вы устроили охоту на того обезображенного парня… Вы так и не поняли всего величия моей мести. С самого начала вам не хватало основополагающего элемента: жертвы сами были палачами. Ты должен был своими глазами увидеть эту мессу и фанатичных прихожанок…
— А почему в последние дни ты приходила ко мне?
— Из тех же соображений. Вы опять сбились с пути истинного, нацелившись на Курта Штайнхоффа, хотя он, должна признать, вполне подходил по многим показателям. Но вы по-прежнему не понимали сути убийств: это была месть. Я хотела подсказать тебе, что искать нужно мотив. Горгоны готовы были породить монстров. Менгерхаузен сделал ставку не только на красоту этих Mütter, но и на их развращенные души, чтобы подготовить будущее рейха, его следующее поколение…
Внезапно Бивен почувствовал, что сыт всем по горло:
— Все кончено, Магда. Вы отвезем тебя в…
Она расхохоталась. Этот смех, совершенно безликий, удивительно гармонировал с ее обесцвеченным обликом и слишком яркими прикроватными лампами. Казалось, она готова исчезнуть в магниевой вспышке прямо у них на глазах.
— Да вы ничего не можете мне сделать! Я уже давно мертва!
— Это не помешает тебе ответить за свои преступления.
Торжественные слова прозвучали жалко в девичьей спальне, пропитанной преступным безумием.
Лена/Магда ворчливо прошептала — она не переставала наматывать на указательный палец пряди своих белых волос:
— Так или иначе, вы пришли слишком рано.
— Слишком рано? — повторил Симон.
— Я не закончила свое дело.
— Ты хочешь сказать…
— Да, осталась еще одна мать. Проект Менгерхаузена насчитывал пять Mütter. И последняя еще жива.
— Кто это?
Магда запустила руку под подушку, которую по-прежнему прижимала к животу. Мгновением позже в этой руке оказался нацистский кинжал. Отсвет пробежал по металлу, как капля ртути.
— Я.
Прежде чем Симон успел шевельнуться, Магда вогнала лезвие по самую рукоять себе между бедер. Струя крови выплеснулась на ее ноги, тут же залив всю постель. Симон схватил подушку, чтобы попытаться сдержать кровотечение, но Магда остановила его:
— Нет.
Прикрыв глаза (Симон мог различить каждую из ее слишком белых ресничек), она прошептала ему:
— Ты должен и дальше искать, Мальчик-с-Пальчик… Вы ничего не поняли в истинном смысле этой истории. Все дело в операции «Европа»…
Симон вытер кровь с глаз и понял, что Магда Заморски, некогда Лена Вана, мертва. Он снова провел рукавом по векам и заметил, что зрение ему застилает уже не кровь, а слезы.
V. Ost[182]
144
В ноябре 1942 года затерянный в нагорьях Кавказа Франц Бивен не мог бы объяснить, как ему удалось тогда все уладить. Это казалось таким далеким… Воспоминания. Расследование дела Адлонских Дам ушло на второй план (никто так никогда и не узнал правды). А на первом плане — война, сметающая все на своем пути. Обергруппенфюрер Пернинкен в конечном счете повел себя с ним довольно порядочно, позволив взяться за оружие — и не вступать в войска СС (Бивен больше слышать не желал об СС), а присоединиться к настоящей германской армии, вермахту. Его даже повысили в звании: Франц перешел в Heer как оберст-лейтенант, то есть подполковник.
В тот момент Бивен не стал вдаваться в подробности — еще чего не хватало, — но сказал своему начальнику: