Симон был испуган и очарован. Снится ли ему сон? Удалось ли ему наконец заманить Мраморного человека в тенета своих сновидений? Или же это галлюцинация, навеянная грозой?
Он провел рукой по лицу, как перелистывают страницу книги, чтобы узнать, что будет дальше. Видение исчезло. Симон выскочил из кровати, одним движением сорвав прикрепленные к голове электроды. Метнулся в соседнюю комнату — приемную: никого. И в кабинете тоже.
Он побежал к входной двери и заметил силуэт, исчезающий в открытой двери. Симон кинулся было следом, но сообразил, что он в одних трусах. Из дурацкого автоматизма, рефлекса стыдливости или еще почему-то он вернулся в спальню, чтобы прилично одеться.
Ливень снаружи был еще сильнее, чем в его сне. Улица, казалось, парила в воздухе, превратившись в бесплотную потрескивающую волну. Трудно было сказать, капли стучат по земле или же прилив луж, ручьев, потоков встряхивает асфальт, как простой ковер.
Ни машин, ни пешеходов — и, конечно, никакого Мраморного человека. Сам почти обратившись в жижу, Симон попытался рассуждать здраво, отметая вертевшиеся в голове безумные идеи вроде химер, перемещающихся из сна в реальность, прежде чем раствориться на улицах Берлина.
Он сделал несколько шагов по пустому проспекту, как вдруг заметил между двумя припаркованными машинами открытый водосточный люк, чугунная крышка которого лежала на тротуаре.
Мраморный человек спустился в этот колодец. Он убежал по туннелям, заполненным яростной водой. Опираясь о края провала, Симон повис ногами в пустоте, пока не нащупал вертикальную лестницу с защитными обручами. Он развернулся, ухватился за вертикальную стойку и начал спускаться, зажатый между ливнем и бурлящей водой внизу. Нечто немыслимое вдруг предстало очевидностью: в данный момент он физически проникал в сны Адлонских Дам.
От ледяного прикосновения перехватило дух — сначала он погрузился по щиколотку, потом по колено, с полным ощущением, что ему пилой отделяют кости. Оказавшись по пояс в воде, он худо-бедно притерпелся к ошеломительному ожогу холода.
Ему показалось, что метрах в двухстах мелькнул силуэт. Да, там, в глубине туннеля, что-то передвигалось: плеск, пена… Симон, забыв про ледяные объятия, сжимающие тело до пояса, нащупал опору и двинулся вперед, как человек, шагающий по болоту: каждый мускул боролся со встречным течением. Ливень хлестал в туннель, проникая сквозь стоки и канализационные решетки. Настоящие водопады, быстро наполнявшие штольню.
Теперь, когда глаза привыкли к темноте, он заметил нечто необычное: туннель был красным. Свод и стены, полностью сложенные из кирпича, отливали алым, бросая на черные воды кровавые отблески.
Симон продвигался с трудом. Потолок выгнулся дугой, пол тоже. Борясь с течением, он то и дело терял равновесие. Цель не приближалась, скорее он все больше отставал, но яснее различал человека в шляпе, двигавшегося впереди.
Вода теперь доходила ему до локтей — постоянно подпитываемая водостоками ледяная масса поднималась все выше. Скоро он сдастся и проиграет гонку. Через несколько минут он потеряет опору под ногами. С детства он первым «терял опору под ногами».
Сжав зубы, он поклялся себе, что этой ночью рост ему не помешает. Оттолкнувшись посильнее, он просто поплыл. Двигаться вперед вдруг стало намного легче, на поверхности давление потока уменьшилось.
Он увидел, что другой поступил так же. Человек потерял свою шляпу, и Симон смог разглядеть заднюю часть маски — на самом деле она была чем-то вроде каски, спускающейся до затылка, как средневековый шлем.
Сейчас, когда он плыл, перемежая брасс и кроль, он явно отставал. Мраморный человек оказался первоклассным спортсменом — лишнее подтверждение исходного предположения Симона, что убийца всегда действует в окрестностях Шпрее — Музейный остров, Кёльнский парк, север Тиргартена — или же берега озера Плётцензее, чтобы удобнее было скрыться вплавь. Вода была его стихией, его королевством.
Вода и сны…
Подземный поток превращался в необоримое половодье… Симон поднял голову, чтобы не потерять добычу из виду. В этот момент она исчезла, канув влево, словно сметенная невидимой силой. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы добраться до того же места и быть унесенным в свою очередь, как газетному листку в водостоке. Перпендикулярная галерея в этом месте катила встречные воды — бегущие мощными струями, кипящие желтоватой пеной, уносящие все на своем пути. Он забарахтался в стремнине, всосанный, проглоченный, затопленный бушующими волнами.
Вдоль стен он заметил трубы пневматической системы — гордости Берлина: телефонные линии, электрические провода… Он умудрился подпрыгнуть и ухватиться за один из кабелей. Теперь его уже заботил вовсе не Мраморный человек. Вода под сводом дошла до рта. При каждом гребке Симон заглатывал добрый стакан, плюясь, кашляя, отхаркиваясь… А вода продолжала прибывать, оставляя ему лишь несколько сантиметров воздуха.
Вдруг у него мелькнула мысль о сливных решетках. Он набрал в грудь кислорода и отпустил трубу. Его тут же утянуло под воду, но он заставил себя держать глаза открытыми. Даже в этой мути он сумеет различить сумеречный свет, проникающий в отверстия…
Внезапно мелькнул светлый ореол. Симон вытянул руки и нащупал цементный край. Он вцепился, замерев в потоке. Подтянувшись, он вынырнул в полости и среди струй ливня нацедил глоток воздуха. Да, глоток совсем крошечный, но его хватило, чтобы не сдохнуть сию же секунду.
Он закрыл глаза, еще раз вдохнул и разжал руки. Мгновенно втянутый в глубину, он открыл веки, по-прежнему выглядывая следующий водосток. Легкие разрывались от недостатка кислорода. Сколько он еще так продержится? Он не прикинул (и даже не подумал об этом) расстояние между двумя колодцами.
Свет или, скорее, менее плотный сумрак…
В долю секунды его рука нащупала щель. Ему еще раз удалось просунуть запястье в отверстие. Он вцепился пальцами и вытянул голову, пока все воды мира заполняли пространство и его рот. Задрал подбородок и умудрился втянуть несколько миллилитров воздуха.
Он всасывал саму жизнь, вытянув губы и запрокинув голову, как отчаявшееся животное. Волны из водостока заливали ему лицо, уши, глаза… но он дышал. И не отказался от своей новой идеи. В туннеле над ним рано или поздно окажется решетка. Возможно, ему удастся столкнуть ее и выбраться из этого ада.
И снова он сделал вдох и вернулся в поток. И снова его унесло, как ничтожную частицу. Было нечто пьянящее в том, что ты плыл в собственной смерти. В сущности, зачем сопротивляться?
Наконец решетка. Симону удалось зацепиться за нее и протиснуть рот между железными прутьями. Руки сжимали металл, губы искали жизнь. Он пил ночь из горла, облизывая чугунные прутья, как пьяница пустую бутылку.
Обеими руками он начал раскачивать раму. В жизни не поверил бы, что у него хватит на это сил, особенно со столь малым количеством воздуха в запасе, но или так, или смерть. Пока есть надежда, есть жизнь. Он толкал, пихал, давил кулаками, головой, плечами. Он неистовствовал с энергией тех, кому больше нечего терять. Вдруг что-то сместилось. Он поднажал, и на этот раз получилось. Решетка вылетела из пазов. Он отодвинул ее и вдохнул огромный глоток влажного воздуха.
Он был спасен.
Он был жив.
Он был дождем и жизнью.
Он был воздухом и ночью.
97
Стучащий зубами, полувменяемый, измученный, Симон, вернувшись к себе (то, что показалось ему выматывающей гонкой на край ночи, увело его всего на триста-четыреста метров от дома), первым делом отправился под душ, включив на максимум горячую воду.
Под обжигающими струями он прокрутил в голове все открытия этой ночи.
Прежде всего, Мраморный человек не был ни Йозефом Краппом, ни воображаемым существом, явившимся из снов. Это был конкретный человек в маске, среднего роста, в шляпе и плаще, способный проникнуть в ваш дом без вашего ведома.
Симон вытерся (дрожь понемногу отступала) и пошел приготовить себе кофе. Было три часа ночи, его возбуждение достигло такого накала, что могло бы застопорить все часы в квартале.
Новая информация: убийца был уникальным пловцом. С этой точки зрения, несмотря на все свои тренировки — а он часто по воскресеньям отправлялся на озера Мюггельзее, Вайсензее, Шлахтензее, Плётцензее, — Симон не мог сравниться со спортсменом такого уровня.
Итак, Мраморный человек приводил своих жертв на берег Шпрее или Плётцензее, чтобы обеспечить себе пути отхода вплавь. Это было не одним из проявлений криминального психоза, а продуманной стратегией. И только так.
В реальности этот след почти никуда не вел — особенно в Германии, ратующей за физические упражнения и пользу свежего воздуха. На сегодняшний день половина Берлина каждое воскресенье резвилась в бесчисленных водоемах, реках и озерах столицы. Нацизм был диктатурой, но диктатурой, исполненной жизненных сил, каждое утро делающей гимнастику.
Арабика. Кофемолка. Кофеварка. В каждом его движении сквозила радость. Снова, как после освобождения из гестапо, он испытывал смутную всеобъемлющую благодарность ко всему, что его окружало, от плиток пола на кухне до синего пламени газовой горелки. Он чувствовал себя в долгу перед небом и землей, встретивших его, когда он вылез из сточных труб. Черт возьми, он жив! И все еще может действовать…
Но осторожно. После того как он выжил в застенках гестапо и чудом избежал утопления, его запас везения потерпел серьезную утруску — и скоро у него не останется бонусов…
Вдруг он вспомнил еще об одном. О своем аппарате. Своем Elektroenzephalogramm[140]. Отставил чашечку с кофе и вернулся в спальню. Нервным жестом схватил рулоны бумаги, покрытой синусоидами, которые в форме мозговых волн отражали визит Мраморного человека.
Эти линии подтверждали наиважнейшую истину: когда к нему явился гость, у Симона не было никаких сновидений. Он пребывал в фазе глубокого сна, а значит, ему не снилась ни гроза, ни Мраморный человек: он их видел… Его неожиданно разбудил гром, и в полусознательном состоянии он смешал воедино элементы реальности и сна…