Звяканье стекла. Бульканье воды. Стук графина о поднос.
— Погодите.
Он просунул ей ладонь под затылок и приподнял голову. Прикосновение походило на змеиное, и по ее телу прошла судорога. На краткое мгновение она подумала, что вернулась белая горячка.
И тут же почувствовала, что ее коснулась свежесть, как божья благодать. Чудо свершилось. Ощущение было таким сильным, что от холодной воды губы, казалось, покрылись трещинами. Оглядываясь назад, она не понимала, как продержалась так долго… Вода наполнила ее радостью, покоем, благодарностью. Ей подумалось, что после такого счастья она может умереть…
Но ощущение резко оборвалось, отмеченное звуком стакана, вернувшегося на свое место на столе рядом с графином. Минна даже не боялась, что ей снова дали наркотик. Наоборот. Она была бы счастлива любой анестезии. Она боялась лишь страданий, на которые Менгерхаузен с присущей ему изощренностью мог ее обречь.
Она постоянно щурилась, стараясь вернуть себе четкость зрения, различить формы, определиться в пространстве. Все, что она смогла разглядеть, — плотный черный силуэт медика: тот стоял перед ней, заложив руки за спину.
— Я остановился на том, что ловлю вас на слове.
— Что… вы хотите сказать?
— Вы хотели, чтобы вас оплодотворили? Мы вам поможем.
— Вы будете меня оперировать? — удалось выговорить ей.
Мужчина засмеялся:
— Ну что вы выдумываете? Мы просто поспособствуем встрече. Ничего иного мы никогда и не делали. Вы знаете, что раньше здесь был охотничий домик? Довольно забавное стечение обстоятельств, не находите?
Минне не удавалось вычленить ни одной ясной мысли. Что все это означает? Ее изнасилуют в этой кровати, привязанную, как для вивисекции? По сравнению с муками, которые она себе вообразила, идея была почти выносимой.
— Вы ведь фон Хассель, — продолжил Менгерхаузен. — Для вас самый лучший! Мой выбор сразу пал на весьма достойного доверия человека. Производитель, с которым мы… регулярно сотрудничаем. Вершина элиты, можете мне поверить, со всех точек зрения…
— Вы не можете так со мной поступить…
Она услышала, как шаги удаляются.
— Когда вы почувствуете, как наше творение растет в глубине вашего живота, вы придете на коленях умолять меня сделать вам аборт или даже убить вас. А я посмотрю, в каком буду расположении духа.
— Нет…
— Все пройдет хорошо. Я всегда получал… очень положительные отзывы.
— Я вас разоблачу. Я обращусь к…
— К кому, на самом-то деле? Не забудьте, вы пришли сюда по доброй воле. И даже подписали документ, освобождающий нас от всякой ответственности.
У Минны не осталось времени ответить.
Дверь уже открылась и закрылась.
Пока свет растворялся под ее веками, в Минне воскресала новая надежда. Симон и Бивен придут и освободят ее. Они уже прождали столько часов и наверняка умирают от беспокойства. И наверняка ищут способ проникнуть в здание…
Успокоительный эффект этой мысли продлился недолго. Жажда уже возвращалась — и вместе с ней тоска безнадежности. «Для вас самый лучший!», «…весьма достойный доверия человек»… В словах таилась внятная ей давящая ирония. Без сомнения, он выбрал для нее жестокого эсэсовца или же обладателя непомерного члена. Того, кто заставил бы ее как следует помучиться — и отбил бы желание совать нос в чужие дела.
Ее мысли разбегались. Она увидела, как на окружающих ее стенах проступает еще более темный и плотный контур, контур животного… Stier. Бык. Zuchtbulle. Племенной бык. Она в лабиринте и сейчас наткнется на Минотавра. Она в колодце пирамиды, и ее загнал Апис, египетский бог с головой быка.
Ее обуял смех… Она сходила с ума. Она не могла в это поверить. Она…
Дверь открылась. Снова электрический свет проник в комнату широкой дугой. Человек остался неподвижно стоять на пороге. Не очень высокий, обнаженный; его скульптурные очертания вырисовывались на фоне желтой плоскости коридора. Она не видела ни его члена, ни лица, но он был похож на уменьшенную копию одной из скульптур Арно Брекера или Йозефа Торака[157], которые украшали берлинский Олимпийский стадион.
Ни слова.
Ни движения.
Атлет молча рассматривал свою добычу.
Минна запаниковала. Ее грудь вздымалась и изгибалась, но крик не шел из горла. Раздвинутые ноги образовали Андреевский крест[158] — живой, готовый к случке…
Мужчина медленно повернулся и закрыл дверь. Вернулась тьма. Но это был уже не прежний мрак. Отныне вся комната озарялась одним открытием. При всем ее ужасе у Минны сработал рефлекс, и она глянула на свои путы. И несмотря на панику, заметила одну деталь. Больше, чем деталь: ее спасательный круг!
Эти путы были ей прекрасно знакомы. Такие же использовали в Брангбо. Кожаные стяжки с металлическими застежками, расстегнуть которые невозможно, не имея обеих свободных рук или не зная, как это делается. Придуманные для психиатрических госпиталей и названные Walfisch по имени их изобретателя, они могли быть разомкнуты одним жестом, как по волшебству, но при условии, что вам известно правильное движение: быстрый взмах взад-вперед и справа налево, вроде Z в пространстве. Эта хитрость позволяла срочно освободить пациента в случае необходимости, например, когда он ранен или нуждается в немедленной реанимации…
Путы Walfisch. Господь ее не оставил. Пока мужчина поворачивал ключ в замке, чтобы запереть их, она уже освободилась от обеих ручных стяжек и тем же быстрым жестом расстегнула ремни, которые удерживали ее щиколотки.
В темноте мужчина не видел, что происходит, но кинулся вперед, угадав попытку побега. В ответ Минна изо всех сил выпрямила ноги и ударила по чему-то твердому — наверняка по подбородку или скуле.
Глухой звук и тишина. Она замерла, забыв дышать. Ни единого содрогания. Осторожно она подтянула ноги, повернулась и поставила их на пол. Теперь она различила лежащее бледное тело. Минна поверить не могла. Не может быть, чтобы она его убила простым ударом ноги.
Она встала. Прижимаясь спиной к стене, дошла до двери. На ощупь, не сводя глаз с простертого на полу гостя, повернула ключ и приоткрыла дверь.
Не для того, чтобы выглянуть наружу.
А чтобы осветить комнату.
Затылок мужчины под прямым углом упирался в чугунную отопительную батарею. В голове мелькнуло старое и странное выражение: «перелом висельника». Ее разобрал смех, но она сдержалась. Чуть шире отворила дверь и склонилась над своей жертвой. Он не был ни монстром, ни быком. Ни даже возбужденным эсэсовцем, мощным, как танк «Панцер», и с членом, как у жеребца. Это был просто-напросто самый красивый мужчина, какого она когда-либо видела. Ослепительное, нереальное лицо, словно неподвластное времени и пространству.
Лицо, которое было хорошо ей знакомо.
Как и любой немке.
Курт Штайнхофф. Kurt der Geliebte[159]. Kurt die Sonne[160]. Несравненная звезда студии «UFA». Актер, вот уже двадцать лет блиставший на киноэкранах и без малейших затруднений прошедший через все политические катаклизмы. Имя, которого до сих пор было достаточно, чтобы заполнить зрительные залы. Знаменитость, которую превозносила даже нацистская власть…
Но сейчас не было времени разбираться, как факты вписываются в теории. Поборов изумление, она нащупала пульс и с облегчением констатировала, что он еще жив. Она его только оглушила. Опять Божья помощь, или ангела-хранителя, или удачи — на ваш выбор.
Мужчина оставил на руке часы. Половина одиннадцатого ночи. Она подумала о Краусе и Бивене. Они ее еще ждут?
По-прежнему голая, она переступила через тело и рискнула выглянуть в коридор. Никого. В ночи ни отзвука лая, ни шороха.
Лови свой шанс, Минна.
118
Прежде всего — найти одежду.
Тише самой тишины она двинулась обратно по коридору. Прачечная. Простыни. Наволочки. Фартуки… Она натянула халат, вышла, огляделась, слева лестничная клетка — она была на втором этаже охотничьего домика.
Прежде чем убежать, она должна была отыскать карточки Сюзанны Бонштенгель, Маргарет Поль, Лени Лоренц и Греты Филиц — эти женщины приходили сюда, чтобы их оплодотворили, и их досье непременно находятся в этом здании.
Она вспомнила, что Менгерхаузен принимал ее на первом этаже. Решилась спуститься по лестнице. А Адлонские Дамы тоже прошли через связывание и полную темноту? Разумеется, нет. Подобные привилегии приберегались для любительниц совать нос куда не следует, для нежелательных…
Внизу первая дверь вела в пустую комнату, за второй на кровати под простыней угадывалась форма спящего человека — осемененная женщина? Или пребывающая в ожидании? В результате прав оказался Бивен со своим солдафонским подходом. Клиника была чем-то вроде борделя.
Третья дверь была заперта — ей показалось, что она узнала кабинет Менгерхаузена. Похолодев, она сообразила, что кабинет расположен как раз под той комнатой, где ее держали пленницей. Сколько же парочек прошли через подобную процедуру там, наверху?
Она уже задумалась, как бы сюда проникнуть — может, обогнуть здание и разбить стекло? — когда для очистки совести дернула ручку соседней двери. Открыта. Погруженный в темноту кабинет. Лакированные поверхности, казалось, томно потягиваются в лучах луны. Шкафы, картотеки, пишущая машинка… Секретариат.
Светлая ночь позволяла ей сориентироваться. Она начала открывать ящики и шкафы, обнаружила кучу разных досье, но не те, которые искала.
Не прекращая рыться, она вдруг поняла, почему Stier рассчитывал изнасиловать ее в темноте. Курт Штайнхофф был звездой. Он приходил сюда оплодотворять девиц инкогнито. Спаривание проходило с соблюдением строжайшей тайны — даже кандидатки не знали, кто их осеменил. Маленькие счастливицы, заполучившие семя великого Курта. Курта обожаемо