— Ты знал, что он перестанет плакать?
— У него зубки режутся, гель Анжелика привести забыла, а я только заказал, поэтому хожу с ним на руках успокаиваю. Палец, как в пять месяцев уже не дашь, зубов много, кусает больно.
Я чувствую себя полнейшей идиоткой, потому что не знаю о детях практически ничего. Хотя не так. Не знаю о проблемах прорезанных зубов, потому что Данька еще маленький и Настя не жаловалась, а других знакомых у меня попросту нет. Зато все об этом знает Богдан. Казалось бы, я ведь женщина. Определенно должна знать хотя бы элементарное, но рядом с ним чувствую себя неумехой и обещаю, что обязательно прочту несколько статей из интернета.
Глава 27
— Ты уверен, что у него режутся зубки? — спрашиваю, хотя мне не по себе.
Кто я такая, чтобы указывать Богдану? Он отец, и он лучше знает. Правда, я сегодня прошерстила несколько интересных статей по прорезыванию зубов. Мы с Богданом сделали всё: массировали десна, давали охлажденную игрушку грызть и мазали гелем. Не помогало ничего. К вечеру у Ромы поднялась температура, и Богдан попросил отмерить жаропонижающее по инструкции. Я все сделала, а через час у мелкого снова поднялась температура.
— Ты точно дала точную дозу по инструкции?
— Пять миллилитров я отмерить могу, — отвечаю резко, так что тут же себя одергиваю.
Он отец, а это его ребенок и он сделает все, чтобы убедиться в правильности моих действий. Тем более, когда его сыну плохо. Спустя полчаса, когда температура только растет, я начинаю сомневаться в себе сама. Вспоминаю. Нет, я точно дала пять миллилитров, так, как написано в инструкции. Это ведь ребенок. Я не могла ошибиться.
— Побудь с ним, я наберу Анжелику, спрошу, как долго у него это. Вдруг она что-то напутала.
Богдан дает мне ребенка на руки. Я крепко его обнимаю и пытаюсь успокоить, сделать так, чтобы ему стало легче. В том, что это действительно режутся зубки, сомневаюсь. Особенно, когда замечаю, как трудно Ромка дышит. Разве проблемы с дыханием могут быть при прорезывании зубов?
— Ну что там? — спрашиваю, когда возвращается Богдан.
— Она не помнит. Говорит, няня была, а звонить ей уже поздно.
— Может, поедем в больницу или вызовем скорую? Мне не нравится, как он дышит. Со свистом. Ты прислушайся. Да и температура так быстро при прорезывании зубов не поднимается, я читала.
Богдан хмурится, внимательно смотрит на сына, а потом кивает. Снова кому-то звонит, подносит трубку к уху, говорит, что нужна скорая помощь. До приезда врачей мы старемся отвлекать Рому и постоянно меряем температуру. Давать еще одно лекарство так скоро нельзя, да и температура пока в пределах допустимого — тридцать восемь и три.
До приезда врачей она поднимается почти до тридцати девяти. Я уже прошу Богдана разбавить уксус с водой или дать другое лекарство. Мне страшно, я вовсе не привыкла ежедневно бороться с повышенной температурой у детей, да и видеть, как они капризничают и у них что-то болит — тоже. Несмотря на то, что ребенок не мой, я чувствую ответственность за него. Меня трясет от одной мысли, что с ним может что-то случиться, что мы, не дай бог, провороним момент, когда температура вскочит слишком сильно.
Когда раздается звонок в дверь, я позволяю себе выдохнуть. А когда в комнату заходит несколько человек, одетых в медицинские костюмы, становится чуть легче. Я понимаю, что они точно знают, что делать в таких случаях.
Доктор расспрашивает о ребенке, собирает анамнез и только потом приступает к осмотру. Сразу же отмечает жар и приказывает фельдшеру приготовить раствор для инъекции, после смотрит горлышко, ротик, говорит, что зубки у него не режутся и проблема в другом. После Рому слушают. Доктор, пожилой седовласый мужчина, внимательно вслушивается в то, как малыш дышит и после ставит неутешительный диагноз:
— Двусторонняя пневмония! Требуется срочная госпитализация.
Мы молчим. Я в шоке, Богдан кажется тоже.
— Родители! — возвращает нас к действительности врач. — В больницу ехать будете или отказ?
— Будем! — выдаю первой. — Конечно, едем. Нам же можно поехать вместе с ним?
Доктор улыбается и встает с дивана:
— Нужно, голубушка. Нужно.
На сборы у нас уходит минут пять. Богдан не успел распаковать все, что передала его бывшая жена, поэтому мы быстро сложили одежду, соску и бутылочку и последовали на выход. После укола Ромке стало чуть легче, у него спала температура и он уснул прямо в машине у меня на руках.
В больнице нас с ним сразу определяют в палату. Документами занимается Богдан, а я что-то понятия не имею, что делать. Только сажусь на кровать с маленьким, но вдруг потяжелевшим тельцем и смотрю в одну точку перед собой. Во сне Ромка почему-то кажется тяжелее, поэтому мне приходится подложить под руку подушку, чтобы хоть как-то облегчить себе задачу.
— Все еще спит? — спрашивает Богдан, заходя в палату. — Ты проверяла, он дышит?
— Глупости не говори, конечно! Сопит смешно так, ты только послушай!
Я стараюсь крепиться, хотя у самой наворачиваются слезы на глаза. По соседству от нас с Игорем жила молодая семейная пара с ребенком. Ему было около полугода, когда врачи диагностировали пневмонию. Не знаю, какой там был случай и что именно пошло не так, но домой она вернулась в черном платке. Потом их семья распалась и они продали квартиру. Мне ужасно страшно, что с Ромой может что-то случиться. Не дай бог. Богдан это не переживет, а я… как я могу оставаться равнодушной после той связи, что у нас возникла?
— Ты как? Не тяжело? Давай я переложу его в кроватку.
— Не нужно, я подержу. Он так сладко спит. Не хочется его тревожить.
Мне хотелось, чтобы Ромка как можно дольше поспал, тем более температура у него спала. Сон, говорят, лечат. Ему придут, сделают уколы, а потом он снова может поспать и набраться сил. Его организму они нужны, чтобы бороться.
— Я поеду за Анжеликой. Ты сможешь остаться с ним здесь на час, максимум два?
— Конечно! — отвечаю незамедлительно.
— Супер. Лика пока ничего не знает — трубку не берет. Намерен поехать к ней домой и устроить выволочку! Не заметить, что ребенок болен.
— Ты спокойнее там, — прошу у него. — Мы ведь тоже аж вечером поняли.
— Вечером, Лер. Не спустя неделю. В течении получаса ему поставят капельницу. Потом, когда проснется, рентген нужно сделать, оценить степень поражения. После я думаю мы уже приедем.
— Не волнуйся, все будет в порядке.
— Тебе точно не в тягость?
— Честно? Мне очень страшно не справиться, — улыбаюсь. — Я ведь понятия не имею, как с детьми обращаться. Вдруг он будет плакать и отталкивать меня? Звать маму?
— Ты ему понравилась, Лер, — спокойно говорит Богдан. — Все будет в порядке. Я бы и людей своих мог послать, но это надолго. Их она не боится, а со мной сразу поедет. Ромка будет себя вести прилично, главное, чтобы температуры не было.
Я киваю, обещая, что буду следить за его состоянием. Что не сомкну век, слушая его дыхание.
— И врачей проконтролирую, не беспокойся. Если через полчаса не придут — скандал закачу.
— Спасибо, — произносит Богдан, быстро целуя меня в губы. — Ты не представляешь, как мне важно знать, что сын в безопасности.
Я в который раз повторяю ему, что все обязательно будет хорошо и только после этого Богдан уходит, а я остаюсь с его сыном. Его доверие определенно мне льстит. Он оставляет мне самое ценное, что у него есть — своего ребенка. Это ли не высшая мера доверия и уверенности в женщине?
Глава 28
Богдан
— Так нет никого, чего трезвонить? — слышится позади противный скрипучий голос.
Я поворачиваюсь и вижу за спиной бабушку лет шестидесяти. Она едва приоткрыла свою дверцу и смотрит на меня довольно злобно.
— Ходят тут. Не надоело?
— Извините, вы не знаете, где Анжелика?
— Да в клубе, наверное, снова. А ты кто такой?
— Муж бывший.
— Вот молодежь пошла, — скрипит бабка. — Бросил одну с ребенком и даже не знает, как жена бывшая живет. Она ж мелкого своего с соседкой снизу оставляет и по ночам пропадает. А бывает, к Маньке ребенка относит и прямо тут работает.
— К какой Маньке? О чем вы?
— Как о чем? Жена твоя бывшая по ночам мужиков обслуживать ходит. Некоторых здесь принимает, а сына отдает соседке, под ней прямо живет.
Получив нужную информацию, двигаюсь к лестнице. Правда, бабка так просто меня не отпускает, выходит из своей берлоги и, наклонившись над лестницей, кричит вслед:
— Беги, беги! Вы все бежите, когда понимаете, что жаренным запахло.
Я останавливаюсь на втором этаже и смотрю на бабку снизу вверх:
— Домой бы вы шли, уважаемая, а то ведь я могу сделать, что все эти мужчины случайно квартиры перепутают.
Она округляет глаза и отшатывается от лестницы, следом слышится хлопок. Я же звоню в дверь той самой соседки снизу. Женщина вначале спрашивает, кто там, а когда слышит, что я муж Анжелики, открывает. Смотрит на меня с опаской и внутрь не пускает, ждет, что скажу, сложив руки на груди.
— И? — хмыкает. — Зачем пришел? Она говорила, ты от ребенка отказался.
— Что?
Не могу сказать, что не верю своим ушам, скорее, я вообще не понимаю, что происходит. Отказался от ребенка? Это когда я такое сделал?
— Что-что, — гнет свое женщина. — От ребенка, говорю, отказался ты. Так чего приперся?
— Так, об этом потом, — отметаю. — Где Анжелика, знаете?
— Ну, допустим.
Женщина выходит на лестничную площадку и закрывает дверь. Смотрит на меня с вызовом.
— Послушайте, мне не до шуток и показухи, мой ребенок сейчас находится в больнице с воспалением легких. Понятия не имею, что именно вам наплела Анжелика, но я ни от кого не отказывался. Сегодня она привезла мне сына, сказав, что у него режутся зубки, а несколько часов назад оказалось, что у него воспаление легких и он сейчас в больнице, поэтому постарайтесь вспомнить, где его горе-мамаша.
К концу своей тирады, я начинаю жутко злиться хотя бы потому, что не люблю, когда меня выставляют лохом. Анжелика же, судя по всему, делала это регулярно. Интересно только, куда же она сегодня ребенка отвезла, если не к отцу?