— Ох ты боже мой, — причитает женщина. — А я ведь Ликуше говорила, что температура долго держится и надо бы показать Ромку врачам. Таки воспаление?
— Где Анжелика? — повторяю свой вопрос.
— В баре в центре. Она работает там. Названия, правда, не знаю, — женщина виновато опускает глаза.
Баров в центре сотни, а у меня нет времени бегать в каждый и спрашивать, не работает ли у них некая Анжелика, тем более что она может назваться не своим именем. У меня ребенок горит и непонятно, сколько времени он вообще болеет. День, два, неделю.
— Вы говорите, температура долго держалась, сколько?
— Дней пять, наверное, может неделю. Хотя подожди, — задумчиво произносит. — На прошлых выходных он заболел, вроде покашливал, Лика ему антибиотики давала, прошло. Потом температура поднялась, да, дня четыре уже.
— Другие симптомы были?
— Да нет, я не замечала даже, если честно. Он у меня должен был сегодня остаться, но Лика сказала, что к маме его отвезет, ну и вот… а вы что, правда не отказывались от сына? — смотрит на меня вкрадчиво, с головы до ног оценивает.
— Правда, — киваю. — Всего доброго. Как только Лика появится, позвоните мне, пожалуйста, — протягиваю ей визитку и быстро покидаю подъезд.
Искать Анжелику я не собираюсь. Времени на это нет. В больнице осталась Лера с сыном. С непутевой мамашей придется поговорить завтра, впрочем, я уже знаю, чем начнется и на чем закончится наш разговор. Ребенка она больше не получит. По крайней мере до тех пор, пока не возьмется за ум. Информацию по ней я еще поручу собрать. Думаю, к утру отчет будет у меня на столе. Если узнаю, что информация про обслуживание мужиков и работу в клубе правда — лишу материнских прав к чертовой матери.
Пока еду в больницу, злость никак не утихает. Я уже успел поручить найти инфу по бывшей жене, чем занимается, с кем встречается, куда ходит, работает ли, хотя не должна, потому что бабок у нее хватает и на жизнь, и на сына, и на развлечения. При этом, я ведь не несколько тысяч высылаю, она живет в элитной дорогой квартире, покупает хорошие продукты, по крайней мере я надеюсь, что она не спускает деньги на одно шмотье.
В больнице узнаю, что сыну сделали все необходимые процедуры. Сейчас и он, и Лера крепко спят. Я заходил, видел, как она свернулась клубочком на большой кровати, а рядом в кроватке сопел Ромка. Теплый, больше не горячий. Температуру ему сбили и она не поднималась больше. Убедившись, что сын в порядке, иду на встречу с доктором, который занимается лечением. Рассказываю о том, что было у сына на прошлой неделе.
— Мы сделали рентген, поражение несильное, иммунная система начала паниковать сильнее, — мужчина улыбается, поправляя очки на носу. — Вы не переживайте, это совершенно лишнее. Антибиотики мы уже ввели, жаропонижающее дали. Ваш сын получает всю необходимую терапию.
— Да, мне уже сказали.
— Ну вот и здорово. Оставляйте ваше жену с малышом и езжайте домой.
— Простите, а я могу остаться вместо нее?
— Можете остаться вдвоем, если так хотите.
— Хорошо, спасибо.
Я совсем не уверен, что Лера мечтала закончить наш совместный вечер на больничной кушетке детского отделения, поэтому иду в палату, чтобы дать ей возможность уехать домой. Жутко не хочется ее будить, но выбора у меня нет, я аккуратно трогаю ее за плечо и зову шепотом. Она открывает глаза, не сразу понимает, где находится. Осмотревшись, резко садится на кровати, смотрит на меня, потом обводит палату взглядом еще раз.
— А… ты один?
— Долгая история, — вздыхаю. — Я останусь с Ромкой сегодня. Не обидишься, если вызову тебе такси, а не отвезу сам?
Она непонимающе на меня смотрит, а потом кивает. Я лезу в приложение такси, вбиваю ее адрес, оплачиваю и говорю, что водитель приедет через десять минут.
— Анжелика не приедет?
— Я так и не смог ее найти. Из общих знакомых она ни с кем не общается больше.
— Оу… — растерянно произносит.
Создается ощущение, что Лера уходить не хочет, но я почему-то не спешу говорить, что она может остаться. Это ни к чему, вряд ли она откажет, а я бы хотел, чтобы ее решение остаться с нами было осознанным, а не потому что так будет правильно. Когда приезжает такси, Лера целует меня на прощание, просит обязательно позвонить ей завтра и рассказать, как Ромка себя чувствует. После она покидает палату, а я борюсь с желанием догнать ее и сказать, чтобы оставалась.
Глава 29
Он попросил меня уйти, сказал, что сам останется с ребенком и даже не спросил хочу ли я остаться. Просто поставил перед фактом. И смотрел при этом так, что…
По ошибке налетаю на кого-то, ойкаю, извиняюсь, хотя настроение такое гадкое, только сесть и заплакать.
— О, это вы, решили поехать домой все-таки?
Я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с доктором, который осматривал Ромку. Он снимает очки и трет переносицу.
— Вашему мужу я не говорил, но ребенку особенно нужна материнская поддержка.
Я не сразу понимаю, что он воспринимает меня той самой матерью, чья поддержка так нужна Ромчику.
— Состояние Ромы сильно плохое?
Голос почему-то срывается. Я так сильно хотела детей, что у меня попросту не было шанса не привязаться к Роме. Я прикипела к нему за каких-то полдня, проведенных вместе. Он такой чудный ребенок! Немного капризный, но нежный, ласковый, и пахнет материнским молоком.
— А разве муж вам не рассказал? Все с вашим сыном будет в порядке. Он обязательно поправиться. Просто ему уход и поддержка нужны. Материнская в том числе.
— Да-да, конечно.
Я киваю и иду туда, откуда вышла. Не хочу я никуда уходить. Остаться с ними хочу. Помогать с малышом, хотя в моем случае логичнее и менее травмоопасно будет пойти домой. Я ведь привяжусь к его ребенку так, что клещами потом не оттащишь. И это плохо в первую очередь для меня. Так быть не должно. Ни при каких обстоятельствах. У него есть мама, которая я уверена, любит его, пусть Богдан ничего и не рассказывает, да и приехал злой, как черт. Что бы Анжелика не сделала, я уверена, она безумно любит сына и не желает ему зла. Разве можно его не любить?
В палату я захожу тихо, хотя прекрасно понимаю, что Богдан еще не спит, а Ромка, измученный температурой и болезнью, не проснется, даже если посреди комнаты промчится поезд.
— Лера? — Богдан удивленно смотрит на меня.
— Я никуда не пойду.
Предполагалось, что я скажу это максимально решительно, но что-то пошло не так. Голос срывается. Что, если он откажет?
Странно, что я так думала, потому что этого не происходит. Богдан лишь подходит ко мне и крепко обнимает, пряча в своих объятиях. Я прижимаюсь к нему в ответ, кладу голову на плечо и улыбаюсь. Глупо было предполагать, что он может отправить меня домой.
— Я хотел, чтобы ты сама приняла решение остаться, — признается, когда я спрашиваю, почему он решил отправить меня домой.
После его слов я понимаю, насколько наши отношения шатки и не проверены. Я сомневаюсь в нем, а он — во мне. Я боюсь проявить настойчивость, а Богдан переживает, что проблемы с его ребенком совсем не то, что мне нужно. Я не понимаю, как нас вообще угораздило сойтись. Встретиться тогда в клубе, да и потом. У нас ведь столько возможностей было навсегда разойтись по разным сторонам. Наверняка, если бы мы тогда не столкнулись в клубе, то так никогда и не пересеклись. Сферы нашей работы слишком разные для того, чтобы случайно увидеться и заговорить. Разве что мы могли бы столкнуться на улице, я пролила бы на него кофе, он бы меня обматерил.
— О чем думаешь? — спрашивает Богдан, когда мы лежим бок о бок, крепко обнявшись.
В палате, куда определили Рому, есть двуспальная кровать, видимо, случаи, когда в больнице остаются оба родителя, не единичные.
— О том, что могла пролить на тебя кофе.
— Многообещающе.
— Представляю, при каких обстоятельствах мы могли бы встретиться, если не та ночь в клубе.
— Пролей ты на меня кофе, я бы тебя заметил, — совершенно серьезно говорит Богдан.
Я вдруг вспоминаю ночь нашей встречи, его решительный напор и мое пьяное выступление у него в постели. У Богдана попросту не было шансов не обратить на меня внимание. Становится стыдно за свое поведение тогда. Как меня вообще угораздило так вляпаться?
Ночь проходит спокойно. У Ромы не поднимается температура, хотя я сплю беспокойно. Просыпаюсь почти каждый час, чтобы проверить, не горячий ли он. Мне кажется, что стоит мне крепко уснуть, как у него поднимется температура и придется снова делать укол, потому что обычные жаропонижающие не подействуют.
— Поспи немного, — говорит Богдан под утро. — Я покараулю.
После его слов я забываюсь сном, правда, когда просыпаюсь, понимаю, что ненадолго. На улице едва заметно светает, а это означает, что проспала я не более пары часов. Чувствую себя при этом выспавшейся и отдохнувшей. Богдан уже не спит, сидит со стаканчиком кофе и желает мне доброго утра.
— Как Ромка?
— В порядке всё. Просыпался, чтобы поесть. И я сменил ему памперс. Он снова уснул.
— Температура не поднималась?
— Нет. Кофе будешь? Тут в автомате неплохой.
— Да, латте если можно.
Богдан уходит, а я встаю с кровати и подхожу к Ромке. Это ненормально, но я жалею, что совсем скоро сюда приедет его мать и заменит меня. В мыслях появляются картины того, как Богдан ночует в обнимку со своей бывшей женой. Кровать здесь одна — двуспальная. Что, если он тоже захочет остаться вместе с сыном?
Отгоняю эти глупые мысли и подтягиваю кресло к кроватке Ромы. Я прикипела к нему за это время, теперь хочется быть рядом, наблюдать, как будет проходить выздоровление. Я понимаю, что поступаю неправильно, что выпив кофе, должна уехать. Оставить заботу о малыше его матери, которая уже наверняка едет сюда.
— Твой латте.
За мыслями я не замечаю, как в палату входит Богдан и протягивает мне напиток. Я беру стаканчик с его рук, подношу носик ко рту и отпиваю глоток. Горячий напиток немного обжигает и приводит в чувство. Я отворачиваюсь от Ромы, отрезвляю себя и задавливаю проснувшиеся внезапно материнские чувства.