— Скоро будет обход, — сообщает Богдан. — Медсестра вот-вот должна прийти, укол поставят и дадут другие лекарства.
Я киваю. Нужно, наверное, сказать, что мне пора. Спросить, когда приедет мама Ромы, чтобы не пересечься с ней. Будь я на ее месте, мне бы не хотелось, чтобы моим ребенком занималась посторонняя женщина. Тем более та, которую выбрал бывший муж.
— Я могу попросить тебя об одолжении? — спрашивает Богдан.
— Конечно.
— Сможешь остаться сегодня здесь с Ромой? Мне нужно уладить несколько вопросов. Зам позвонил, у них там проблемы, и без моего присутствия никак.
Куча слов застревают где-то в горле. Почему я? Где его мать? Что мне делать, если она приедет сюда?
— Анжелика до сих пор не выходит на связь. Мои люди пока ничего не выяснили, но я жду информацию. Соседка звонила — она до сих пор не вернулась, хотя обычно в это время уже дома.
— Ты думаешь, с ней что-то произошло?
Даже думать не хочу, что Рома может остаться без матери. У него, конечно, есть отец, но ведь…
— Нет, не думаю. Считаю, что она вконец охренела, — раздраженно произносит Богдан, но тут же берет себя в руки. — Если у тебя не получится, я пойму. С агентством уже связался, они готовы прислать няню.
— Не надо, — поспешно отвечаю. — Я побуду тут, конечно.
Это внутреннее чувство ликования и триумфа непередаваемо и ни с чем несравнимо. Богдан благодарит меня и отходит позвонить, я же быстро пишу своей помощнице, что сегодня на работу не приеду. Прошу ее меня подменить и проконтролировать девчонок, хотя те прекрасно справляются со своими обязанностями. Мысли о том, что все вот это неправильно и потом мне будет сложно, подавляю.
Я просто побуду с сыном человека, которого люблю.
От своих же мыслей широко распахиваю глаза и смотрю через окно на снующих внизу людей.
Люблю.
Так просто себе в этом признаюсь. Мысленно, сама себе и пока не вслух. Сказать это Богдану страшно. Боюсь отпугнуть его своими откровениями, так мало времени ведь прошло. Да и не время пока признаваться. И он, и я в стрессе. Вдруг он решит, что я это на эмоциях? Я и сама не верю, что это не так. Не могу определиться, просто понимаю, что хочу быть рядом с его сыном. И не потому, что так и не смогла родить своего. Раньше я такого дикого желания не испытывала в отношении других ребят, а тут… неконтролируемый материнский инстинкт.
Глава 30
Ромка замечательный ребенок. Спокойный, игривый и почти не капризный. Все здесь воспринимают меня его мамой, а я не спешу опровергать их догадки. Мне неожиданно хорошо вместе с ним. Мы играем, я тщательно слежу за его температурой и ежечасно отзваниваюсь Богдану с отчетами. В последний наш разговор он сказал, что наберет меня сам, потому что будет занят. С тех пор прошло три часа, и я начинаю волноваться, хотя у нас с Ромой все прекрасно.
После обеда я укладываю его спать. Получается не сразу, с трудом, но Ромка все же засыпает, а я позволяю себе выдохнуть. Температура все еще поднимается, но теперь легко регулируется сиропами и в уколах нет никакой необходимости. Правда, их все же делают. Антибиотики приходится колоть, чтобы подействовали быстрее. Радует одно — лечение назначили верное и он идет на поправку.
Каждый раз, когда к нам в палату приходит медсестра, чтобы поставить уколы, мое сердце сжимается. Роме больно, он плачет и выкручивается в моих руках, а я ничего не могу с этим сделать и никак не в состоянии облегчить его боль. Антибиотики помогут ему скорее пойти на поправку.
И пусть медсестра придет только вечером, нервничать я начинаю уже сейчас. Как иначе, ведь Рома снова будет плакать, а мне придется его удерживать, чтобы укол был менее болезненным и чтобы медсестра попала туда, куда нужно.
К вечеру звонит Богдан. Говорит, что задержится еще на несколько часов. Будет к восьми. Я убеждаю его, что все в порядке, что он может решать свои вопросы, а я побуду с его сыном без проблем.
— Как у вас дела? — спрашивает уставшим голосом.
— Хорошо. Ромка уже проснулся, поел, сейчас играет. Температура поднималась еще днем, пока действует лекарство.
— Уколы переносит так же трудно?
Вчера вечером Богдан не попал на уколы, зато застал их утром. Я видела, как скривилось его лицо в гримасе боли, и как он дернулся к медсестре, но вовремя себя одернул. Не представляю, насколько ему трудно, ведь Ромка его родной сын. Мне и то сложно, я так сильно привыкла к нему за это короткое время, что даже боль малыша воспринимаю почти как свою.
— Все будет в порядке, Богдан. Это ведь главное. Он сильный, как его папа, справится.
От собственных слов на глаза почему-то наворачиваются слезы. Мне ведь тоже безумно жаль малыша, вот только моему собеседнику это знать не обязательно. Ему сегодня еще работать, пускай он немного отдохнет от забот о сыне и не переживает.
— Я наберу тебя позже, ладно? Как все закончу.
— Конечно.
Я отключаюсь и еще некоторое время улыбаюсь сама себе. Голос Богдана меня успокаивает. Так я чувствую, что осталась не одна, и это радует. Ближе к шести звонит помощница, отчитывается, что у них все хорошо, девочки работают, она за ними присматривает. Спрашивает, буду ли я завтра, на что я отвечаю неопределенно и прошу ее быть готовой. Конечно, она соглашается, ведь в дни такой работы я плачу ей вдвое больше. Нагрузка в салоне, как-никак, нешуточная.
На самом деле я совсем не уверена, что останусь здесь еще и завтра. Скорее всего, Богдан уже отыщет свою бывшую жену и она займет свое законное место рядом с сыном. От этого представления мурашки покрывают все тело. Становится не по себе от одной мысли, что мне придется уйти, но я тут же себя одергиваю. Я ведь знала, на что иду.
Ближе к восьми удается успокоиться и стойко выдержать очередные процедуры. Успокоив Ромку, понимаю, что Богдан все еще не звонит, значит, снова задерживается и эту ночь я скорее всего снова проведу в больнице. Я и сама не против, но мне не помешает съездить домой за свежей одеждой и чтобы принять душ.
Когда минут через десять дверь в палату открывается, я радостно встаю, приготовившись увидеть Богдана, но на его месте стоит высокая блондинка. Я почти сразу догадываюсь, кто передо мной и сильно удивляюсь, что Богдан не предупредил о приезде матери Ромы. Может, сам не знал?
— Ромочка, — женщина бросается к сыну, совсем не обращая на меня внимания.
Берет его на руки, гладит по спинке, целует, как мне кажется, слишком усердно. Рома кривится и отталкивает ее ручкой, а потом начинает хныкать. На этом этапе я позволяю себе вмешаться, хотя понимаю, что она имеет право. Все же узнать для матери, что ее сын болен, трудно, и сейчас она просто не может сдерживать себя в руках.
— Вы делаете ему больно, — замечаю как можно аккуратнее и спокойнее. Выдавливаю улыбку.
Наконец, ее взгляд сосредотачивается на мне. Мои метр семьдесят три заметно проигрывают перед ней. Я никогда не считала себя низкорослой, но сейчас, без десятисантиметровых шпилек и в одежде, которую не меняла со вчера, чувствую себя неуверенной. Некрасивой божьей коровкой рядом с прекрасной распустившейся бабочкой.
— В ваших услугах мы больше не нуждаемся, — бросает она, мазнув по мне взглядом. — Расчет получите на карту от мужа.
Я теряю дар речи не только от того, что она назвала Богдана мужем, но и от того, каким холодным и безжизненным звучит ее голос. А еще от понимания, что я для нее никто. Так, мелкая сошка, которую она восприняла за девушку из агентства. По ее мнению, они выглядят именно так? Возможно, со вчера я не столь ухожена и волосы уложены небрежно, но это не дает ей право…
— Чего застыла? — продолжает удивлять своей бесцеремонностью. — Тебя муж нанимал, а не я. Деньги получишь от него.
И ни слова благодарности той, что просидела с ее сыном, помогла ему справится с самым трудным периодом в жизни. Даже, если честно, не верится.
— Вы что-то путаете, — наконец, нахожусь с ответом. — Я не няня, я девушка вашего бывшего мужа.
Вот теперь она смотрит на меня с нескрываемым интересом. Фокусирует взгляд, правда, ненадолго.
— Жаль, — комментирует, наконец, после чего отворачивается.
Ромку она перекладывает в кроватку, достает из сумки его одежду, питания, посуду. Потом как-то слишком резко хватает его на руки. Я не сильна в воспитании детей, но ее поведение кажется мне странным, хотя я вряд ли имею право указывать ей, как воспитывать сына.
— Кем бы ты не была, я хочу, чтобы ты ушла. Я не нуждаюсь в надзирателе и останусь здесь со своим сыном одна.
Она говорит это, приближаясь ко мне и останавливаясь совсем близко. Ромка при этом тянется ко мне на руки, но она ему не позволяет. Дергает его на себя, пресекает попытки повторить то же самое и сильно встряхивает, когда он ее не слушает. Еще никогда я не чувствовала себя такой бессильной. Что я могу? Сделать ей замечание? Вряд ли она меня послушает. Попытаться забрать Рому у нее из рук? Вот уж кто будет неправ, так это я. Как бы она не воспитывала сына, она его мать, а я… я так… переночевала ночку, помогла, и до свидания.
С таким положением дел мириться не собираюсь, поэтому вместо того, чтобы собрать вещи и уйти, беру телефон и покидаю палату. Набираю Богдану, чтобы сказать ему о случившемся. Пусть приедет и что-то сделает, потому что заботливой мамой от этой дамочки даже не пахнет. Она ведет себя слишком… резко, жестко, заставляет Рому хныкать. Он ведь такой хороший мальчик.
— Я уже еду, малыш, — слышу в трубку. — Буду минут через десять.
— Я жду.
Не говорю ему ничего о приезде бывшей жены. Пусть спокойно доберется до больницы. Ведет машину аккуратно, не гонит, не нарушает правила.
Богдан появляется в холле спустя десять минут. Его взгляд тут же цепляется за меня, а после смотрит на дверь палаты.
— Что с Ромкой?
— Все хорошо, он… с мамой.
Богдан неодобрительно выдыхает, хмурится, а потом берет меня за руку и ведет к двери палаты.