Он ударил по тормозам, съезжая на обочину. Опустил голову на руки, вжимаясь в рулевое колесо.
– Перитонит. Если бы мы обратились раньше, ее можно было бы спасти. Если бы я не ушел. Если бы не придумал себе какую-то там любовь.
Глава 32
Я повторяла про себя его слова, проговаривала по слогам, снова и снова, будто это могло хоть что-то прояснить. Но страшное признание Романа стучало в висках, раздирая внутренности на части.
Какой реакции он ждал от меня? Укора? Презрения? Серьезно думал, что после этого я изменю свое к нему отношение?
Я не знала, какие слова оказались бы уместными. Убеждать, что тогда произошел несчастный случай и Рома не виноват, вряд ли имело смысл. Он годами взращивал в себе эту уверенность, позволяя ей укорениться и прорасти. И вряд ли сказанной мной могло что-то в момент изменить.
– Ром, – я дотронулась до его плеча. – А зачем мы едем к твоей матери? Для чего нужна эта встреча?
Мужчина повернул голову, всматриваясь в мое лицо и будто пытаясь прочесть там что-то такое, что я не произнесла вслух.
– Чтобы у тебя не осталось иллюзий относительно меня. Она умеет быть убедительной.
Сердце заныло сильнее. Он даже не предполагал иного варианта. Словно знал наверняка, что я могу воспринять это только так, одним единственным образом, и отвернуться от него.
– Тогда едем?
Его лицо окончательно утратило краски. В глазах мелькнула растерянность, смешанная с тоской, и мое сердце зашлось от боли. Я видела перед собой сейчас не взрослого, уверенного в себе мужчину, а заблудившегося, беспомощного мальчишку, отчаянно ждущего избавления и поддержки. Роман заранее внушил себе, что я его не приму. Оттолкну, поняв, какой он на самом деле.
Открывшая нам дверь женщина действительно совсем не была похожа на его мать. Маленькая, щуплая старушка – и высокий, статный мужчина казались абсолютно посторонними людьми.
– Здравствуй, мама, – он склонился к женщине, касаясь губами морщинистой щеки.
Я впилась глазами в мать Романа, надеясь увидеть у нее хоть какую-то каплю тепла к сыну. Невероятно хотелось верить в том, что он ошибся, или же прожитые годы заставили ее изменить свою точку зрения. И теперь она осознала, как не права была в своих обвинениях. Ведь что бы ни говорил Рома, произошедшее с его сестрой оказалось чудовищной случайностью. И вряд ли было правомерно возложить вину за смерть девочки на мальчишку-подростка.
– Здравствуйте, – я смотрела на ту, что подарила жизнь моему любимому человеку. И потом отняла ее. С тех прошло – страшно представить! – более десятка лет, а он все еще продолжал мучиться чувством вины. И все еще не позволял себе ни любви, ни счастья.
Женщина осмотрела меня с ног до головы оценивающим взглядом. А затем повернулась к сыну:
– Ты не предупредил о своем визите.
Роман кивнул:
– Да, это было незапланированно. Хотел познакомить тебя с Мариной. Это… – я едва уловила паузу в его словах, – моя девушка.
– Которая по счету? – с тем же холодным выражением лица уточнила мать. – И почему ты решил, что я хочу знакомиться с твоими…
Она не договорила, но конец фразы читался на ее лице. Мужчина резко выдохнул, дернулся, будто от удара. И без того напряженное тело вытянулось в струну.
– Мама…
– Да? – в ее взгляде был такой лед, что я невольно поежилась. – На что ты рассчитывал, Роман? Зачем приехал? Зачем эти цветы? Я ведь просила освободить меня от твоего присутствия в моей жизни.
– Мама, я люблю тебя. И думал… – его голос звучал тихо и глухо, а женщина поторопилась перебить:
– Ты понятия не имеешь, что означает слово «любовь»! И доказал это, когда бросил сестру умирать. Своей девушке уже рассказал?
Со злой, какой-то животной ухмылкой она повернулась ко мне.
– Так что? Известно вам об этом потрясающем факте биографии вашего… любовника?
Мне впервые в жизни захотелось ударить другого человека. Вцепиться в равнодушное лицо, встряхнуть за плечи, добиваясь какой-то иной реакции. Эта женщина ведь наверняка тоже носит маску! И вроде бы нашла выход, возложив на другого ответственность за все свои беды. Но легче-то ей от этого не стало. Давно нет мужа, нет дочери, а однажды не станет и сына, если она продолжит отталкивать и ненавидеть его.
– Любимого, – поправила я, говоря об этом не столько ей, сколько Роману. Потому что знала: он не ждет ничего подобного. Вообще не рассчитывает. Он действительно уверен, что не стоит никаких добрых чувств. И сам себе не позволяет этим чувствам отдаться. Но сейчас, когда стало известно о жутком грузе, годами сковывающем его, я любила еще сильнее. Измайлов стал для меня еще дороже. И я, как можно скорее, собиралась доказать ему это. Но не здесь. Не при ней.
Выдавила из себя улыбку, обращаясь к его матери:
– Простите, что потревожили. Мы не задержимся. Это был просто… визит вежливости, – и дальше уже Роману: – Идем?
На улице холодный ветер остудил разгоряченное лицо, но не смог погасить жар внутри. Во мне все кипело, возмущалось, взрываясь колкими, болезненными вспышками.
– Дашь ключи? – попросила я у мужчины, и он натянуто хмыкнул в ответ:
– Не доверяешь? Думаешь, я недостаточно адекватен, чтобы вести машину?
Все было еще хуже, чем мне показалось: он выдумывал проблему даже там, где ее и в помине не существовало. И ничего доброго от меня не ждал. Да и, наверно, не только от меня: от любого другого человека. Просто был уверен, что к нем не могут хорошо отнестись. И уж точно не смогут полюбить.
– Я просто люблю, когда ты зависишь от меня. Как тогда, после травмы. Тебе надо домой, а если машину поведу я, придется слушать. И делать то, что я захочу.
Так себе это были аргументы, но я не могла сейчас придумать что-то более весомое и убедительное. Из последних сил держалась, чтобы не сорваться и не отреагировать истерикой на все свалившиеся на меня новости. Они грозили задавить… Но я вряд ли смогла бы помочь Роману, если бы поддалась этим ощущениям.
Он опешил. Снова растерялся, рассчитывая на явно иную реакцию, и просто отдал ключи. Молчал всю дорогу, глубже и глубже погружаясь в бездну собственных мыслей. И воспоминаний, я была просто уверена! Очнулся только у дверей квартиры, когда понял, где оказался, и что я поднялась вместе с ним. Открыл замок, поворачиваясь ко мне:
– Жалеешь меня?
Мужчина тяжело дышал и был до такой степени напряжен, что на висках проступили капельки пота. И все еще не понимал, что мною движет на самом деле.
– Дурак, ты Измайлов! То, что я испытываю к тебе, – это точно не жалость.
Он не ответил, но глаза полыхнули жадным огнём. Будто мои слова оказались для него сродни глотку живой воды. И он мучительно хотел ещё. Нуждался до безумия.
Я потянулась к нему, сплетая руки на шее, и поцеловала, вкладывая в этот поцелуй все, что только могла. А когда он застонал, откликаясь, подалась вперёд, вжимаясь в каменное тело.
– И что же тогда?
Он не мог не чувствовать того, что переполняло меня. Но все равно ждал ответа, вслушивался, вглядывался в меня, одновременно боясь того, что последует дальше.
– Я хочу тебя, – и когда его тело окаменело ещё сильнее, реагируя на мои слова, прошептала, покрывая быстрыми короткими поцелуями лицо: – Я до безумия соскучилась, Рома. Мне не хватает тебя, не хватает так, что я чувствую физическую боль. Хочу провести с тобой эту ночь… чтобы мы снова забыли обо всем окружающем мире. И завтрашнюю. И все остальные. Ночи, дни. И ещё я хочу твоё сердце. Навсегда. Чтобы ты дышать без меня не мог.
Он замер, пожирая меня расширившимися от изумления глазами. Молчал и, кажется, даже дышать перестал на какое-то время. А потом грохнул дверью, с размаха захлопывая ее, и рванул меня к себе.
– Я и не могу, – прохрипел, обнимая с такой силой, что едва не затрещали кости. – Я не заслуживаю таких чувств… Но не могу больше без тебя. Ни жить, ни дышать…
Он терзал мой рот, втягивая то одну, то другую губу, кусая и обсасывая их поочерёдно. Наши языки встретились в прекрасном и одновременно бесстыдном танце, и я опьянела ещё больше. Так давно не переживала его близости. Не чувствовала, как смешивается наше дыхание, как натягиваются, подобно струнам, нервные окончания, и с каждым мгновением, с каждым касанием все сильнее разгорается огонь.
Мы не решили… еще множество вопросов, но все они внезапно утратили свое значение. А важным осталось лишь то, что сказал Рома. То, как его руки стискивали меня. Как быстро избавили от одежды, дотягиваясь до пылающей, жаждущей его прикосновений кожи.
Я вцепилась в его плечи, потом повисла на шее, оплела ногами бедра, стараясь притянуть ближе к себе. Везде. Соприкоснуться сразу во всех местах. Столкнуться с жадным ртом, с вздымающейся грудью, с напряженными бедрами и с окаменевшей, рвущейся ко мне плотью.
И этого все равно было мало. Он опустил руку, просовывая ее между нашими телами, раздвинул набухшие, повлажневшие складочки и резко, без прелюдий и ласк, погрузился сразу на всю длину. Это вторжение принесло боль, но одновременно я почувствовала себя такой наполненной, какой могла быть только с ним. Всхлипнула, сжимая еще сильнее затвердевший член внутри себя. Подхватила тот сумасшедший ритм, в котором двигались его бедра.
Каждый новый толчок, каждое движение были подобны ударам тока. Я вздрагивала, задыхалась, но если бы сейчас и вовсе кончился воздух, вряд ли заметила бы это. Потому что для меня воздухом был он.
– Любимая… моя… – прохрипел мужчина, отрываясь от моих губ, но затем лишь, чтобы, прочертив языком дорожку по шее, между ключиц, накрыть грудь. Распростертые на спине ладони сдавили сильнее, вжимая меня в его тело. И я задрожала от сладкой боли, когда зубы сомкнулись на чувствительной вершинке, сдавили, сменяясь языком и раздразнивая еще больше. Он добрался до второй груди, повторяя то же самое и заставляя меня всхлипывать и сильнее впиваться во влажные от испарины плечи.
Еще несколько толчков и жадных укусов-ласк – и я оказалась за пределами собственных ощущений. Разлетелась на множество кусочков, каждый из которых был пропитан, пронизан им. Его запахом, его страстью. Такой неправильной и такой долгожданной любовью, о которой шептали мне распухшие от поцелуев губы.