– Как зовут этого русского?
– Я не в курсе.
– Но можете узнать?
– Наверное. А зачем вам его имя?
– Да, зачем? – обратился к ней Боря.
– Но это же наверняка тот самый мужчина, что захаживал к Георгу за улитками со шпинатом. Внук одного из братьев Хайнц.
– И?
– Я хочу познакомиться с ним. Родственник все же. А ты разве нет?
– Не особо. Что мне до него? У нас с Дашей есть родственники более близкие, но мы с ними не видимся. А этот седьмая вода на киселе…
– Вода? На киселе? Не понимаю.
А гость тем более не понимал, ведь они перешли на русский.
– Я пойду, пожалуй, – сказал он, встав с дивана. – Спасибо, что уделили мне время.
– Ауфидерзейн! – первой попрощалась с ним Даша и стала демонстративно убирать со столика чашки. Боря пожал руку Герхарду, а Элизабет проводила его до двери.
Когда они остались втроем, Дарья плюхнулась на диван и простонала:
– Как он меня утомил!
– Перестань, – одернул ее Боря. – Он не был навязчивым. Мы сами попросили его поделиться своей историей.
– Мог бы уложиться в несколько предложений. Все равно ничего интересного не узнали.
– Герхард хотел выговориться. Мы дали ему эту возможность. Не будь злючкой, тебе это не идет.
– Наверное, я просто устала. Даже короткий перелет утомителен. Пойду спать. А вы почитайте дневник Клауса. Он прольет новый свет на обстоятельства, описанные Либе, но… Может и запутать! Я не смогла разобраться до конца, зачем старики затеяли эти игры с мемуарами. Надеюсь, у вас получится, – но посмотрела Даша на брата, потому что только его мышлению доверяла.
– А где письмо, что мне адресовано? – спросил он.
– Оно вложено в блокнот. Спокойной ночи!
И, потирая глаза, сестра ушла наверх.
– Начнем с него? – Боря вытряхнул конверт и надорвал его.
Бетти кивнула.
Борис достал лист, сложенный вдвое, развернул.
– Всего несколько предложений? – удивилась Бетти, глянув через его плечо. – А ведь он любил и поболтать, и записать что-то… Читай!
– Читаю, – ему оказалось нетрудно понять, что написано, ведь письмо было написано по-русски. – «Дорогой Борис! Я знаю, что ты любимчик Либе. А еще ты настоящий мужик, глава семьи. Такого человека я хотел бы видеть рядом с внучкой хотя бы в качестве друга. Надеюсь, вы встретитесь. Я сделаю для этого все. И если вы вместе окажетесь в доме на Альтен-штрассе, поставьте пластинку «Патефон». Там одна песня, и она о многом говорит!»
– О чем это?
– Я не знаю. Надо найти пластинку и послушать ее.
Они вместе отправились в спальню, прихватив с собой блокнот. Дверь в комнату, предоставленную Даше, была закрыта, и мимо нее они шли на цыпочках. Вдруг уже спит? Лучше не тревожить…
Коробка с пластинками стояла на полке. Бетти начала в ней рыться.
– Нашла, – сказала она, достав небольшой картонный конверт.
В нем был виниловый диск, гладкий, совсем без царапин. Его если слушали, то нечасто. Бетти поставила его, включила патефон.
Зазвучал мужской голос, чуть хрипловатый, но красивый. Он рассказывал о том, как много скрывается за внешним, а сути никто и не видит. Невзрачные женщины могут быть прекрасны душой и гореть ярче золота, а патефон не просто ящик, который воспроизводит музыку, а чудо, что рождает ее, пусть и посредством механизма.
– Ужасная песня, – резюмировала Бетти. – В ней никого смысла.
– Он как раз есть. Надо смотреть глубже, чтобы найти красоту в том, что привычно, обыденно и на вид неприглядно.
– Это дед на меня намекал? Я неказистая? Но не человек, а золото. И ты должен меня рассмотреть? Хотя бы как друга?
– Что за глупости, Бетти? – он не сдержал смешка. – Во-первых, ты красавица. Во-вторых, даже если бы ты была чудищем лесным, деду ты бы виделась принцессой. А в-третьих, речь вообще не о нас.
– О ком тогда?
– Или о чем. Думаю, Клаус имел в виду этот дом. Он не такой уж прекрасный: старенький, потрепанный, с прогнившими трубами. Но в нем столько всего произошло, что он наполнился каким-то особенным светом, и мы должны им насладиться. Включить пластинку на патефоне, послушать ее, а потом почитать дневник Клауса.
– Мой дед на старости лет окончательно… поехал крышей, так говорят у вас? – Боря кивнул. – Как бы я его ни обожала, но надо признать, что он был чудаком еще десять, даже пятнадцать лет назад. Я благодарна ему за все: и те месяцы, что мы провели вместе, и за этот дом, и за вас… Я буду любить его всегда-всегда! – Ее глаза наполнились слезами. – Но я не хочу читать его дневник!
– Почему?
– Боюсь разочарования.
– Твой дед был хорошим человеком, – уверенно проговорил Боря.
– Который чуть не убил собственного кузена.
– Было за что! Ты ознакомься с дневником Либе и все поймешь.
– Нет. Его я тоже читать не буду. Все умерли: и Либе, и Клаус, и Фредди. Так зачем ворошить прошлое? Пусть покоятся с миром…
И она убежала, все же расплакавшись.
Боря не стал ее догонять. Все равно разговора не получится, Бетти на взводе. Нужно дать ей время успокоиться. Ему почему-то казалось, что дело не только в Клаусе, а еще и в нем самом. Бетти переживает из-за того, что не может быть с Борей? Только дружить! А хочется большего… Как и ему. Но Боря мужчина, он справляется с эмоциями, а девочка Бетти нет.
Он улегся на кровать, взял блокнот и, откинув верхнюю страницу, принялся за чтение.
Глава 3
Прошлое…
Если бы не Либе, я бы не взялся за эту писанину…
Но она настояла на том, чтобы я изложил свои воспоминания на бумаге. Сказала: сделай это не для себя – для внуков. Пусть прочтут после нашей смерти и узнают, что такое настоящая любовь. Как будто чужой пример как-то им поможет! Пока сами не испытают, не поймут и на чужих ошибках не научатся. На своих-то не выходит. Все мы на одни и те же грабли встаем не по разу.
Но, да ладно, начну…
И не с начала, даже не с середины, а с конца. Хотя я еще жив, но долго ли осталось?
Я нашел сокровища Хайнцев! Это не сундуки с драгоценностями, не произведения искусства, не слитки золота, а рецепты и дедушкины травки, привезенные им из Индии. Они помогли мне излечить многих, в том числе себя. У меня часто болел желудок, иногда нестерпимо, когда начал харкать кровью, обратился к врачу. Оказалось, у меня язва, мне выписали кучу лекарств, обязали соблюдать диету, но ничего не помогало. Я загибался. Сдох бы раньше времени, не найди «сокровища». А благодаря им излечился: язва зарубцевалась.
Травками я и Либе выходил. Она после операции на сердце угасала. Наша хваленая медицина не помогла ей, а я смог. Жаль, не спас супругу. «Сокровища» попали мне в руки уже после ее смерти.
Похоронив Маргарет, я решил открыть личный кабинет. До этого работал в государственной аптеке, потому что не мог рисковать: там я получал гарантированную зарплату, имел страховку и некоторые льготы. Но жены не стало, дочка выросла, и я решил попробовать. Не получится, и ладно. Останусь без штанов, точнее, в драных, поношенных, как когда-то в детстве… Подумаешь!
Я взял очередной кредит (уже на открытие бизнеса) и снял помещение на Альтен-штрассе. Сначала через дорогу от НАШЕГО дома, потом освободился и он… Причем целиком. Я арендовал его. Планировал сдавать комнаты на втором этаже, чтобы хоть как-то заработать, но нашел сокровища деда, и нужда отпала.
Благодаря им я заработал: на дом, который я выкупил, на место на кладбище, на безбедную жизнь. И, что самое смешное, не на серьезных рецептах, а на тех, что от облысения да ожирения спасают. А вот когда я переехал на Альтен-штрассе уже как владелец недвижимости и сломал одну из стен, то смог отыскать и золото – в медицинском чемоданчике, тогда как травы и рецепты хранились в богатой шкатулке. Дед с бабушкой хотели сохранить то, что считали драгоценным каждый для себя, но в несоответствующих ценности контейнерах. Не уверен на сто процентов, но думаю, это придумал старик. Для него материальные блага не были так важны, как знания, и он работал для людей, желая помогать им. А бабка готова была выдать крапиву из палисадника за чудодейственный сбор, лишь бы заработать.
Я золото не тронул.
Точнее, тронул: перепрятал, несколько вещиц отложил, другие видоизменил, но не израсходовал. Я пошел в деда, и для меня важнее знания, а они дают и возможность заработать. Хотя, если уж быть до конца честным, попадись мне чемоданчик с золотом раньше, я спустил бы его. Но всему свое время. НЕ так ли?
А теперь вернемся к середине.
О том, что моему задержанию за незаконное проникновение на склад и кражу провианта поспособствовал Фредди, я узнал не сразу. Его я вообще не подозревал! Мы не виделись ни с ним, ни с его матерью, которая пыталась со мной помириться, но я не желал иметь ничего общего со своими родственниками.
Правда раскрылась случайно. Я давно жил в северном районе Берлина, индустриальном, вонючем, а сердце тянулось к южному, СВОЕМУ РОДНОМУ, и я приезжал туда постоянно. Если не навещать деда с бабушкой на кладбище, то просто пройтись по Альтен-штрассе. Мне было не лень тащиться через весь город на автобусах с пересадками, но я никогда не заворачивал на Краузе, где жил с теткой и братом. Как-то у ратуши я столкнулся с булочником Георгом. Мы были с детства знакомы и обрадовались друг другу, когда встретились.
– А не выпить ли нам шнапса? – предложил он.
Я не возражал, хоть и не любил этот напиток. Но в хорошей компании идет даже он.
Мы зашли в забегаловку, в которой сейчас сувенирная лавка, встали за столик со стаканами. Я еще и бутылочку воды взял, чтобы подливать в шнапс и разбавлять его, Георг же пил его чистым и быстро захмелел. Он тяжело работал, и в пекарне, и в булочной, ухаживал за старухой-матерью и нуждался в расслаблении. Шнапс ему в этом помогал.
– Давно с братом не виделся? – спросил Георг, разомлев.
– Очень.
– А я думал, он тебя в полиции навещал. Слышал, тебя задерживали по какому-то дурацкому обвинению.